«Уважаемые родители, давайте вы не будете сами решать, в какую погоду не водить ребят в школу. Я вас обо всем проинформирую» написала учительница в общую группу мессенджера. Третий день на улице морозило, деревья и столбы застыли в оцепенелом молчании, снег под ногами хрустел, как пересушенные сухари.
За несколько дней до этого обеспокоенные родители размышляли и советовались друг с другом, отправлять ли своих сорванцов в альма-матер или переждать святочные холода дома.
Ольга Максимовна Слизень, женщина, на первый взгляд, приятная. Большие черные глаза, пушистые ресницы. Она только начала входить в уважаемый возраст, о чем говорила ее полнота и заметный горбик на плечах от постоянной ноши, забот и сидения над тетрадями. Смущалась при разговоре со всеми извинялась по каждому поводу, что ей казалось верхом деликатности в общении. «Вот, возьмите анкеты на заполнение, - подавала она пачку листов. – Извините, если что не так». Или:
- Извините, если у меня не очень хорошая память на лица.
Еще одной чертой Ольги Максимовны было желание признаваться всем в любви по поводу и без. То ли для того, чтобы компенсировать какой-то свой внутренний комплекс, то ли сказывалось влияние модной современной беллетристики. Может быть, поэтому она была на хорошем счету у руководства. Такие люди нравятся начальству.
Однажды она сделала замечание Леночке за то, что та пришла в класс в неподобающей блузке. Девочка исправилась, на что наутро следующего дня Ольга Максимовна одарила ее:
- Вот теперь я тебя люблю.
Тихая, неконфликтная, но втайне от всех, даже от себя, жаждущая власти. Она подбиралась со своей нарочитой вежливостью, опутывала людей обещаниями, учтивостью. Потом незаметно разделяла и заставляла ждать от нее новостей, информации и внимания. Ей нравилось, что в масштабах класса ей подчиняются и смотрят в рот. Единственной булавкой, неудобным фактом была одна из мам, слишком шумная и активная. Почему-то именно ей звонили, с ней советовались, а Ольга Максимовна оставалась на вторых ролях.
- Зачем вы ей звоните? – спрашивала она родителей. – Спрашивайте все у меня.
Но зачастую телефон ее молчал или выдавал грустные гудки…
Ольге Максимовне действительно было некогда отвечать. Несколько лет назад ее муж, как потерял работу на заводе, безнадежно запил. Сначала еще можно было жить в одной комнате, как и раньше. Но он вдруг стал буянить, разбрасывать тетради, громко браниться даже по ночам. Пришлось отдать ему комнату сына, а сына устроить на кухне. Коленька согласился, парень взрослый. Сказал, что устроится на работу, снимет комнату отдельно. Но не устроился.
В доме пахло несвежим. Ольга Максимовна возвращалась поздно, что-то ела и принималась за проверку контрольных работ. Прямо здесь, на потрепанном старом диване, укрытом старомодным пледом, который очень любила ее пушистая кошка и журнальном столике под голубой клеенкой.
Уже давно домочадцы перестали замечать пыль на мебельной стенке, забрызганные жиром обои над обеденным столом. Давно стал нормой ободранный линолеум в прихожей. И треснутое зеркало трюмо, на котором скрутились от времени памятные выцветшие открытки.
Когда ее фраза о погодных условиях в общей родительской группе вызвала невиданной силы резонанс, что-то внутри у нее щелкнуло. Она едва дотянула до конца рабочего дня. Уже стемнело, кое-где включили тусклые фонари.
От чего так? Что стало с людьми, думала она, перебирая усталыми ногами в сторону дома. Ведь я их люблю. Откуда это у меня? Может, всё вовсе не так? И она чувствовала, что нашла внутри что-то такое, что долгие годы мучало ее. В районе солнечного сплетения стукнуло и появился ком в горле. Ольга Максимовна стала глубоко дышать.
Да, она вспомнила непростое детство и интернат, куда ее с двумя сестрами и братом помещала мама, потому что не могла прокормить. Вспомнила вдруг, как после провала вступительных экзаменов в университет, пришлось идти в педагогический, чтобы «время зря не тратить». Как ей не нравилось там учиться, потому что она хотела быть кем-то другим. Любовь, муж, ребенок, получение квартиры, эти вехи заставили ее слегка улыбнуться, но еле заметно и грустно.
«Я никогда не жила, как мне хочется, - вывела Ольга Максимовна, - и никого не любила. Не любила себя. Не делала, что хочу, но только то, что надо, что положено. По чьей-то невидимой инструкции».
Она прошла свой двор и пошла дальше, и много еще думала, о том, чему она за эти годы могла научить детей, эти новые судьбы. О страхе, который окрутил ее со всех сторон до того, что она стала перед всеми извиняться. О пошлых мыслях властвовать хотя бы над кем-нибудь. О развалившейся, по сути, семье и родной квартире, давно превратившейся в дряхлый сарай, утраченном здоровье.
Ольга Максимовна в тот вечер не ужинала, прошла к себе. Не слышала она крики уже подпитого мужа, ни вопросов Коленьки, который весь вечер искал мать и звонил на севший в кармане телефон. Она упала и уснула первый раз за много лет легким и крепким сном.
А на следующий день написала заявление об уходе.