В прошлый раз, помнится, мы оставили наших героев один на один с самым что ни на есть опасным Змеем Горынычем. Кто ни сном ни духом о том не ведает, пусть вернётся на одну главу назад, а для остальных продолжаем там, где закончили!
Что тут поделаешь? Лука, Лукерья и кот стали друг друга защищать и загораживать, к тропе отступая, да только куда тут побежишь? Позади-то Шут Гороховый с лошадками. А у Змеища-то у Горыныча три головы, как раз на каждого хватит: одна голова кота сглотнёт, вторая Лукой пообедает, а третья Лукерьюшкой закусит. И ни слёзы горькие не помогут, ни непогодушка лютая – всё чуду-юду огромному нипочём. Стоит, насмехается, хотя и слёзы в шесть ручьёв с трёх морд капают.
– Вот сейчас наемся так наемссся, – чудище приговаривает. – Только огонька разожгу в себе, чтобы сссырое не есть. Жареными-то людишки вкуснее!
– Беги, Лукерья, хотя бы Шута предупреди, пускай спасается да тебя спасает, – взмолился Лука.
Да только пинка от подруги получил. Больно пинается!
– Не убежишшь, – прошипел Змей Горыныч и хвостом дорогу преградил.
Теперь уж в кольце они были и деваться некуда – разве что ввысь лететь, да и то, махнёт Горыныч крылами кожистыми – и враз догонит.
– Не ешь нас, дяденька, – попросил Лука, – мы худые да горькие.
– Ничего, нам и не таких приходилосссь жевать, – ответил ему Горыныч.
А сам ноздрями дым пускает, меж зубами словно угли горячие разгораются.
– Уходи же, глупая! – крикнул тогда Лука, хватая подругу свою верную за бока. – Перекину тебя через хвост – убегай, покуда ноги есть.
– Не оставлю тебя, вместе погибать будем, а Шут небось и так уже заметил да удрал, – буркнула Лукерьюшка и из рук своего товарища вырвалась.
Вот уже и огонь внутри Горыныча разгорелся, готовится он пасти свои разинуть да зажарить путников, как вдруг позади них голос насмешливый раздался:
– Вот ты, значит, какого мнения обо мне, Лукерьюшка. Ладно, ладно, поговорим с тобою потом.
Загрохотал, зарокотал тут Змей Горыныч, струйки дыма из ноздрей пуская:
– Да никак это Шут Гороховый сам пожаловал?!
– По здорову ли будете, по добру ли, Пафнутий, Павлиний да Паисий? – вежливо ответил Шут. – Пошто друзей моих пугаешь?
– Это ты меня на вот эту мелочь променял? – возмутился Горыныч. – Вот эту мелкую рыжую блохассстую мелочь и бестолочь?
– Чего это они тебе блохастые? – обиделся за друзей Шут Гороховый. – Хватит, трёхголовый, шутки шутить, отпусти ребят, пускай идут кашу варят.
– А каша у вас какая? – тут же заинтересовался Горыныч.
– Пшённая с изюмом, – еле выговорил Лука.
Уж очень трудно было отойти от удивления! Вот так-так, сам говорит, спал двести или триста лет – а сам с Шутом знаком с Гороховым. А ведь тому на вид никак не больше четверть-сотни лет. Но говорят будто друзья стародавние. Кому же верить?
– Что встали, ребятки? – ласково окликнул их Шут. – А ну живо, шишки-ветки подобрали да бегом кашеварить!
– А ты правда с этим, – спросил Лука, – Змеем Горынычем знаком?
Всё не верилось ему, как так?
– Не Змей он никакой, – вступился за знакомца Шут Гороховый, – не ругайся словами не хорошими. А он – Пафнутий, Паисий и Павлиний.
Переглянулись Лука с Лукерьей. Ну да, понятное дело: три же головы. Одну, стало быть, так зовут, другую сяк, третью этак. Что же, делать нечего – подобрали ребята растопку, ветки сосновые да шишки, да пошли кашу творить. А как сотворили, глядь, к костерку их подошёл Шут. А с ним – три молодца, очень даже из себя добрых, только одетых странно – в чешуйчатые доспехи. Холодно в таких небось по морозу, а молодцы ничего, терпят.
– Их изнутри небось огонь греет, драконовый, – предположила Лукерья.
Складные да ладные молодцы были – плечи широкие, морды наглые. Волосы красные в косы заплели, а в косах ещё и мониста звенят из червонного злата. Как у девок! Но кто же будет смеяться над троими такими здоровяками? Росту они все трое были такого, что Шут, сам по себе парень немаленький, чуть до плеча макушкой им не доставал.
– Готова каша-то? Лет сто не едал пшённой-то каши сладенькой, да на молоке, да с медком и изюмом, – сказали они, чудно слова выговаривая – вроде и не вместе, и не по очереди, а непонятно, кто что говорит.
– Отведайте, – ворчливо сказала Лукерья, а в небесах тут же гром по тучам проскакал.
– Цыть, – сказал Шут, – и так всю дорогу льдом небось заковало.
Так вот и познакомились Лука да Лукерья с Горынычем. Говорил он, что не знает – последний в Тридевятом Царстве остался или предпоследний. А только давно никого не видал.
– Лет триста? – спросил его Лука.
– Та стал бы я столько спать? Уж высох бы весь небось. Не, – засмеялись Пафнутий, Павлиний да Паисий. – Не триста. Лет тридцать. Вот с тех пор, как Шут здесь в последний раз появлялся.
Покосилась на Горохового Лукерья, но тот и головы от плошки не поднял – знай кашу ел да ухмылялся. Вот как, ухмыляясь, есть можно?!
Заночевали в пещере Горыныча. Лошади туда подняться не могли – так Паисий, Павлиний да Пафнутий снова в Горыныча обернулись, подхватили их и отнесли.
Уже засыпая, Лука вдруг спросил:
– А почему я раньше никогда не слышал, чтоб Горыныч становился человеком? Даже тремя.
– А раньше Горынычи и не превращались, – ответил Шут. – Это его Серый волк покусал – вот он и превращается. Хочешь, в добра молодца, хочешь в красну девицу, хочешь – в коня серой масти, в яблоках.
– И как же он Горыныча укусить сумел? – не поверила Лукерья. – У него вон какая шкура толстая, да ещё чешуями покрыта.
– А ты Серого волка хоть раз видела? – хмыкнул Шут.
– Врёт он всё, – сказали из темноты трое молодцев.
– А ты это, не любо – не слушай, – засмеялся Гороховый.
Тут этой части сказки конец, а другая пока не началась. Сказочник же напоминает, что лайки и комментарии его всегда радуют и вдохновляют. Спасибо!