Близ Девоншира, пусть географически не точно,
Возможно, этой или завтра ночью
лишайники и мхи поверх столетней мантии, как вышивка, под лунной пылью осядут снами, горьким зельем, былью.
Воочию случится сказка не для всех. И чей-то звонкий, словно колокольчик, смех, разгонит грёзы, победит дурман травы необратимо сладкой, хоть поначалу в горле будет цепко, гадко. Но несколько глотков, карминных пальцев отблеск, кубка серебро и вот уж в чащу, к свету повело. Что пробивается так робко неумело, в густые кроны, сеясь как песок.
И кровосток, меняя русло, мысли несет тебя на север. Ах! Восторг! Дыханье утра ледяного трезвит, бодрит хмельного. Того, кто уже мертв, но думает, что жив. Не понимая в яви иль во сне он видел девы светлый лик. Как крылья тьмы ее всё дальше уносили, и громче всех кладония трубила из армии лишайников и мхов.
А на рассвете капли терпкого вина всего лишь алой кровью обернулись.
Когда красавица проснулась, пред ней лежали пяльцы, серый холст, не вышитый еще лошадкин хвост. Наметилась было рука в ту полночь за фигуру чужака неспешно взяться. Но начали сгущаться в картине быстротечно краски.
Едва коснувшись тонких пальцев, игла, что с черной нитью, принесла опасность. Укол, будто змеи укус искусный, срубил малютку в дебри жутких нехоженых тропинок и дорог.
В тот час обычно пасся мирно непуганый никем единорог.
Все это было на своротке к Девонширу.
Пусть не точно.
Я был там, пил, плясал той ночью.
Иглу украл на всякий случай и закопал подальше. Будет лучше, если не найдут, чтоб не сновали всякие, и пусть мне рог вернут.