- Мама, тебя хочет видеть доктор . Ты когда придешь? – сын дышал в телефонную трубку и она, торопливо бросив взгляд на часы, пообещала – Скажи ему, . что буду где-то через час. Пока доеду. Пока приеду.
До больницы добралась быстро. Ну относительно. Транспорт подходил, как по мановению волшебной палочки. Везло. Сын лежал в этой больнице уже пятый раз. А все началось с того. что в физкультурном диспансере уволился врач-ортопед, и тогда каждого из членов команды попросили пройти ортопеда в районной поликлинике.
В их детскую как раз недавно пришел такой специалист. И тут же к нему рекой потек народ. Молодой мальчишка, внешностью напоминавший Маленького Принца с рисунков де Сент-Экзюпери, был врачом от Бога. После приема у него сын передал ей записку и талон. Сказал, дескать. тебя доктор вызывает.
Она пришла. Врач спрашивал о поведении сына до года, о том, как двигал руками, как ходил и так далее. Задавал вопросы, которые, скорее, должен был задавать невропатолог. Она отвечала. Потом парень снял модные очки в тонкой оправе, устало улыбнулся, потер переносицу и сказал, что надо пройти дуплексное. А лучше триплексное исследование сосудов головного мозга. Он подозревает аномалию Кимерли. Направления на исследования выписал, сделал полую выпуску для других специалистов и пожелал удачи.
Диагноз, поставленный ортопедом, подтвердился. Она пришла к доктору на прием, вручила блок сигарет – уловила легкий запах табака и желтинку на пальцах доктора , огромную плитку шоколада – полезно для мозга и долго его благодарила. Все же именно этот врач дал практически объяснение всему – и носовым кровотечениям, и головокружениям, и метеозависимости сына.
А знакомый юрист вообще похлопал по плечу и заявил, дескать, все, мать, армии можешь не бояться. С этим никуда не призовут. Если справки соберешь. От справок она пока отмахнулась, но на всякий случай отправила сына в больницу, по совету того же доктора-ортопеда.
- Подростковый возраст, =- проговорил он, смахивая в стол шоколад и сигареты – рост организма. Перестройка, гормоны. В общем полежите. Прокапаетесь, хуже не будет, будет лучше и так по паре раз в год годика три-четыре. Потом только резких движений острегайтесь.
Опять же, дал телефон врача, который мог направить в больницу. Другой доктор принял, просмотрел все снимки, анализы. Расшифровки. Положили в больницу. И вот это уже пятое лежание в больнице. Да, надо сказать что состояние его улучшалось после больницы, по мере роста организма другие сосуды брали на себя функции главных артерий. Все было под контролем и в норме.
И вот, в этот раз прямо - придите - придите.
Лечащим врачом оказался тоже молодой человек, но носивший для солидности бороду. Молоденькие сестрички смущенно хихикали, когда он шел по коридору в кабинет, а он шел, такой красивый, улыбался.
Она зашла за ним. Представилась.
Врач отвернулся к окну и монотонно сообщил, что ей надо забирать отсюда своего ребенка срочно, потому что возможностей для его лечения тут у них нет. Не того они профиля.
Она поинтересовалась, что значит не того? Четыре раза были того, а сейчас вдруг – не того?
Брезгливо, как будто пред ним разлили целую лужу вонючей слизи он отодвинулся от окна и бросил ей:
- Мы не лечим рак!
– Рак? – она с трудом произнесла это слово. Рак не был табуированной темой в семье. Он уже унес жизни ее близких. Но надо было успокоиться, как –то придти в себя, осознать, может, ошиблись, и, с трудом шевеля губами она спросила:
– А вы уверены?
- Абсолютно, или вы меня держите за некомпетентного дурака? Когда вы заберете вашего ребенка? Документы я вам приготовил. Да. Не обольщайтесь. Опухоль расположена в районе турецкого седла. Это старейший отдел головного мозга. Он, как правило, не оперируется. Осталось ему не много.
Она пошла в палату, забрав выписку. Сын обрадовался, что они едут домой. Ему , живому. Подвижному парню больница уже успела наскучить, тем более, что даже капельниц ему не ставили.
Они ехали в сторону дома. Она слушала сына, его рассказы, потом смотрела , как он ест – по дороге зашил в кафе – и вдруг она поняла, что она будет делать.
Для начала, надо как-то все рассказать маме – бабушке сына, потом обязательно взять консультацию на кафедре онкологии, благо, знакомые врачи есть, а этот мир очень тесный. Уж консультацию можно получить, потом… А вот потом добиваться лечения, если это возможно. А если не возможно, то дать ему прожить то, что осталось. Так как он захочет. А потом… Она вдруг отчетливо поняла. что потом не будет уже ничего. Мама вряд ли оправится от удара, значит, еще немного и она останется совсем одна. У нее не будет ни прошлого, ни будущего. Жить ей тоже будет не зачем. Она успокоилась и в голове созрел план действий. Итак, если все хорошо, думать не о чем. А если все будет плохо, потом, когда она останется одна, надо будет накопить денег себе на похороны, это будет уже просто, некуда будет их тратить и не на кого. Потом надо будет найти Шуриньку из их юношеской компании – он знает, где достать героин. Потом написать завещание на квартиру. Завещать ее племянницам, половину – своей, половину- покойного мужа. А дальше все просто. Деньги на похороны – почтовым переводом на имя двоюродной сестры. Укол в вену, только дверь не надо закрывать, да и в гости сестру двоюродную позвать, чтобы нашла. Ей сразу стало легче. Решение было принято. План составлен. Четкий, которому надо было следовать. То. что она фактически распланировал собственную смерть, ее мало смущало.
Больше беспокоило, как она будет рассказывать матери, что сыну поставили такой вот диагноз. Мама сама доктор. Имеет представление о скрестной наследственности, а от рака умер совсем недавно, трех лет не прошло, умер ее отец. По идее. следующая она, но вот так вот выходит, что сын бежит впереди нее.
К ее удивлению, мама отнеслась к известию внешне спокойно. И снова пошли исследования, записи на консультацию. Онколог, мужчина средних лет, посмотрев снимки, сказал, что ему надо бы МРТ и с ним уже, но не к нему. А прямо на консилиум. Лично он ничего такого не видит, но лучше , если нас будет много. Правда? Сможете? Да легко. Доктор пожал ей руку и записал ее через пару недель. Ребенка не берите с собой. Он тут не нужен.
Она прибежала домой и с порога заявила, что в онкоцентре доктор не нашел ничего страшного, но сказал, что надо еще разок все проверить. И что через пару недель будет консультация, то есть уже чуть ли не консилиум.
А еще через пару дней маме стало дурно. Она чем-то отравилась. Таблетки не помогали, мама даже на работу не пошла. А днем сын позвонил и сказал, что бабушка, кажется, умерла.
Это был инфаркт. Так похожий на пищевое отравление. Такие тоже случаются, их не сразу определяют, с такими вот часто бывает поздно, а тут еще сама медик. Не давала вызвать скорую, пила противодиарейные таблетки.
Через пару недель она стояла у стола. За которым сидели доктора и выносил решение о ее сыну. Наконец заговорил с ней тот, который и записывал ее на консультацию-консилиум.Слова долетали, как через вату
- А скажите, кто вам такую ересь сказал? Пленка у них бракованная и турецкое седло мало вообще у кого сформировано, а у мужчин так еще меньше. Где учился тот грамотей, который вам такое сказал? Это кем надо быть, чтобы… - доктор , усталый мужчина средних лет даже не стеснялся в выражениях, напрочь забыв о врачебной этике, о мундире, от души костерил юного эскулапа из детской больницы.
- То есть, Вы хотите сказать, что вообще нет ничего? Что все хорошо?
-Конечно хорошо, милая вы моя. Я вообще счастлив, когда такие снимки вижу. Чистые. Как слеза младенца. Да, аномалия Кимерли есть. Если вам интересно. Но это ничего. Это не то, просто головой трясти нельзя. И все. - потом он всмотрелся в нее – Что-то вы в прошлый раз такой юной мне показались, а сейчас какая-то вы не такая.
- Мама умерла. Вчера было 9 дней. Инфаркт. Не дожила вот до радости этой.
Врач неожиданно прижал ее голову к своему плечу. Погладил по волосам, похлопал по плечу:
- Ну. Ничего. Милая, тебе жить надо. Сын еще не шибко взрослый у тебя – он перешел на ты, - ты должна выдержать. Мама твоя не выдержала, я понимаю. Ты же говорила, что рак у вас – наследственное и семейное. Держись, держись, милая. Иди. И я желаю тебе никогда тут больше не появляться. Ни тебе. Ни сыну. Ни внукам. Иди.
Доктор вручил ей все выписки, все расшифровки, все их заключения
На другой день на работе она сняла копии со всего того. что получила в онкоцентре накануне, сложила все в папки- файлы и поехала в ту детскую больницу. Откуда меньше месяца назад забирала сына.
Меньше месяца, и вот уже у нее нет матери. Она чувствовала себя так, как будто она бежала, бежала и неожиданно наткнулась на препятствие, ударилась, отлетела и сейчас не могла дышать от удара и как будто это все происходит не с ней, как во сне, в дурном кошмарном сне.
У кабинета бывшего лечащего сына опять крутилась молоденькая сестричка. Она , толкнув дверь, вошла.
Она не могла видеть, какое выражение было у нее на лице. Но доктор быстро вскочил со стула и стал спиной двигаться к окну. Она не стала к нему подходить. Она просто выложила файл с бумагами на стол, аккуратно разместив его в центре и тихо, спокойно, четко проговаривая слова, произнесла:
- На вашей пленке был брак. На основании только этой пленки и симптомов, характерных для людей с аномалией Кимерли, вы вынесли моего сыну смертный приговор без надежды на обжалование. Но умерла моя мама, У нее не выдержало сердце. А сын мой оказался абсолютно здоровым человеком в этом плане. Вы же не потрудились хотя бы обсудить его снимки с кем бы то ни было. Вы принимали решение единолично. Доктор, я от всей своей материнской и дочерней, уже осиротевшей, души желаю вам, чтобы на вашем пути всегда и везде попадались специалисты равной с вами квалификации. Ниже не нужно, это совсем дно, да и выше не надо. Именно равной. Здоровья вам, доктор, жизни долгой. Как человеку и как врачу. Вы не хирург, но свое личное кладбище вы уже открыли. Всего вам самого доброго. Да, папочка такая же у заведующего отделением лежит. Вы посмотрите на досуге.
Она смотрела в его лицо. И видела, как с каждым ее словом оно становилось все бледнее и бледнее, как на его лбу выступила испарина, в глазах засветился страх, хотя она не кричала, не оскорбляла, не билась в истерике. Она жадно впитывала каждое его движение и мстительно отмечала, как каждое из ее слов било его по лицу наотмашь, как он силится что-то сказать в ответ дрожащими губами, но не может.
Она замолчала. Улыбнулась самой соблазнительной самой обещающей улыбкой на которою только была способна.
Она не знала, что на ее бледном лице, едва тронутом косметикой, эта улыбка, не затронувшая горевшие болью глаза, выглядела оскалом Медузы Горгоны.
