Ну, вот и стартовали «Открытые сцены МХАТ», заранее прозванные «супермаркетом» унылыми нашими оппонентами. В тренд творческих кластеров, протоклубов и других открытых структур МХАТ им. М. Горького нынче изрядно опаздывает, хотя само явление давнее, гораздо более раннее, чем британские образцы «открытости» и даже советские ДК. Вот что вспоминает, например, Софья Пилявская в своей «Грустной книге» о мхатовских «понедельниках»:
«На “понедельниках” гостей встречали молодые актёры, а в нижнем фойе их принимали Василий Иванович Качалов, Иван Михайлович Москвин, Леонид Миронович Леонидов и другие “старики”. В фойе устанавливали несколько рядов кресел. Молодёжь скромно сидела в последних рядах этого “партера”... Эти встречи охотно посещала Надежда Андреевна Обухова и подолгу пела, часто свой “неофициальный” репертуар. Охотно бывала и Антонина Васильевна Нежданова и пела под аккомпанемент Николая Семёновича Голованова, играли Гольденвейзер, Нейгауз и многие другие известные музыканты. Замечательным рассказчиком был Алексей Николаевич Толстой. С ним шутливо полемизировал Телешев, в то время он был директором музея Художественного театра. Часто приезжала колоритная пара Кончаловских. Когда появлялся Михаил Михайлович Климов из Малого театра, то немедленно начинались настоящие словесные турниры Климова с Толстым, Москвиным. Часто выступал и Кончаловский, не уступавший им в остроумии. Запомнилась встреча с графом Игнатьевым... Игнатьев живописно рассказывал о былом, восхищался парадами на Красной площади: “Оказывается, они взяли всё лучшее из военных традиций прошлых лет!..” Помню знаменитого хирурга Очкина с женой Любовью Сергеевной – сестрой Станиславского. Как-то раз был на “понедельнике” Анатолий Васильевич Луначарский с женой Н. Розенель. Среди организаторов этих вечеров всегда был Фёдор Михальский – фигура, неотделимая от МХАТ».
Получилось так, что «открытый формат» последних лет служит сотовой связью либеральной, глобалистической тусовки, которая, прыгая по «классикам» конструктивизма или эзотерики, преуспела и в дизайне, и в коммуникации, но основательно просела в содержательном, нравственном, «отраслевом» смысле. От последнего остались имиджи да паттерны с суффиксами – театральность, историчность, мифологичность. Говорящие названия нынешней эпохи рикошета – «Эхо Москвы», «Дождь», «Медуза», «Сноб». Так и напрашивается толстый журнал «Караганда» с приложением «Рак-на-Горе» и блогом «Ненуачо»? Обидно, что в эту ментальную запруду гордо утекает и там покрывается ряской недюжинный искусствоведческий интеллект.
МХАТ им. М. Горького – первое в России здание современного театра с фойе-променадом. По нему, действительно, можно бродить не спеша – слушать, беседовать, играть, заниматься и только вечером завернуть в зрительный зал. На бульвар выходит стеклянным окном до пола широченный балкон. Ступени, стилобат, выход на Тверской – дело будущего, но, в отличие от чеховского МХТ, давно обустроившего Камергерский переулок, в горьковский МХАТ вживлён имперский чип: просторные фойе играют роль «внутренних колоний».
В последние годы эти пространства использовали, не особенно оглядываясь ни на интерьер, ни на модные тренды враждебной среды. Закрытость была взаимной: в сборнике статей издательства МХТ 2008 г. с громким названием «Московский художественный театр. 100 лет», например, о доронинском МХАТ нет ни строчки. Изящный такой железный тюль либеральной ХПЧ.
И вот сегодня МХАТ им. М. Горького стоит, как буриданов ослик, перед двумя стожками. Первый – привлекательные культурные кластеры – от «Гоголь-центра» и «Электротеатра» до «Гаража» и «Артплея», где гибкая и разнообразная структура общения намертво срослась с идеологическими штампами постмодернизма. Другой – традиция, классика и продолжающая её новая образность, невозможная без смысла, качества, трудового мастерства, но беспомощная перед давлением чужой, но изощрённой коммуникации.
Трудно. Утешает то, что перед такой же дилеммой в своё время стоял и архитектор Владимир Кубасов. Ему удалось поймать и перевести на язык юных натуралистов шехтелевский символизм, создать своего рода герметичную разомкнутость советского райского сада. И как только удалось расчистить фойе и выложить его изящную графику в фотофайлах Михаила Розанова (выставка «Последний шедевр»), интерьер тут же заявил свои права. Поди-ка теперь что-нибудь случайное повесь на этот красный туф с переборами, попробуй противостоять цветом или фактурой этому рифленому бетону, попопсить с мебелью или сульфидным фонтаном, подерзить с навигацией, порасслабляться со светом или шрифтом... МХАТ гомерически хохотнет в лицо любому гримеру – старому и молодому. Впереди большая работа, но кое-что сделать удалось: фойе включило новые опции – большой экран, стеллажи, кафе, новые фотоформаты – задышало и задвигалось.
Отзывов об открытии уже много, скажу лишь то важное, что зацепило. Радостно, что в первый же день открытые сцены МХАТ наполнились корневыми смыслами, увязавшими актёрское, театральное с литургическим, церковным (Александр Дугин), архитектуру здания – с Атлантидой советского модернизма (Николай Васильев). Именно с реалистической, нравственной колокольни МХАТ было всегда, а сейчас особенно интересно рассмотреть русский символизм (а значит, и нью-эйдж, и новую драму) – об ангелах и демонах Серебряного века рассказал Алексей Козырев. Даже первая ласточка поэтического цикла – спектакль по стихам Дмитрия Воденникова, задекларированного лирика-аутиста, отчаянника и безбожника, с его извлечением из телесных «траппов» московского воробьиного гомона и пчелиного жара, кошачьего презрения и собачьей преданности – вышел прямым наследником метерлинковской поэтики, вершина её для русских – мхатовская «Синяя птица». Любопытно, чувствовал ли эту связь поэт, шагая вспять движению поворотного круга…
Но точка отсчёта верная – тащить русского бегемота из болота – историческая миссия МХАТ, которая всегда исполнялась везде – и на сцене, и в фойе.
Текст – Юлиана Бачманова, Литчасть МХАТ.
