Застрелиться? Или как? Что делать? Мои маленькие детские пьесы идут, а большие, для взрослых- нет. В театрах ставят «Евгения Онегина», и «Пиковую даму». Это нельзя ставить, будет ужасно. Но они ставят. Ставят Бунина, не сценичного совершенно, который ненавидел театр. Но ведь Пушкин и Бунин имена! Говорят, именно имена приносят театру деньги. Но разве не качество спектаклей? Так вышло, что некоторые мои пьесы прыгнули на другие континенты. Ну и что? А ничего!
Москва и Питер тоже были. Ну и что? Тоже самое!
Тридцать лет я работаю для театра совершенно бесплатно! Ибо, то, что я получаю, деньгами назвать нельзя. Мои пьесы шли по всей стране! И что? Ну, ничего! И не у меня одного так обстоят дела! У всех нас!
Ну, может быть правительству драматурги не нужны? Ну- может быть! Только нам плевать на ваш интерес, или его отсутствие! Просто платите нам деньги за работу! Вам же платят, хоть вы работаете безобразно! Впрочем, вы сами себе платите. Это всё объясняет.
Одна знаменитая артистка заболела, и её лечили всей страной. В Германии, в Швейцарии, Австрии. Слава Богу народ собрал деньги. Но ведь лечить надо не только артисток.
Другую артистку тоже лечили оригинально. Театр, где она работала, собрал деньги за сыгранные спектакли. Несколько валовых сборов… И миллион в кармане. Лечили в московской больнице. А что же делать мне, и остальному народу? Умолять о помощи у театральных подъездов? Что происходит? Ху из ху? Я гражданин этой страны? Да! Меня будут лечить как этих милых артисток? Нет! Почему? Не знаю! Другие, правда, знают, а я—нет! Не доходит! Иногда появляется чувство, что Родины у меня уже нет. Это чувство стремительно крепнет! Но у меня есть книги. Недавно я читал рассказ А.И. Куприна «Чудесный доктор», и плакал… Как написано!
Я оделся, вышел на улицу, и пошёл за помидорами, огурцами и капустой. Диабет! А как хочется жареной картошечки! В магазине я опять стал соображать, где и как достать деньги на пистолет. Думал, думал… Потом пошёл в винный отдел за пивом. Взял банку, и в этот момент меня тихо постучали по плечу. Я раздражённо обернулся, и оцепенел… Передо мной, странно расплываясь, стоял человек лет пятидесяти… Одет он был как русский дворянин девятнадцатого века. Он улыбнулся мне, и я узнал его. Это был, умерший лет сто пятьдесят тому назад, великий русский драматург, Александр Николаевич Островский! Странно, но я не удивился. Островский поднял шляпу, и сказал тихо и весело: «Сашенька, тёзка, полетаем?» Через Островского прошла старуха в шикарной шубе. Островский был бестелесным и невидимым.
-- Полетаем!—сказал я.
--Тогда возьми меня за пятку, и вперёд!
Островский медленно поднялся в воздух, и я схватил его за ногу. Несколько секунд мы покружились под потолком, а потом, через все эти кирпичи и железо, мягко, легко, вылетели наружу. Я посмотрел вниз, но Москву не увидел. Мы летели через огромные собрания прозрачных человекообразных существ. Они смеялись, и что-то ели.
--Кто это? Спросил я.
--А так… Ничего особенного. Скоро лето. Цветы обсуждают свои маршруты.
--А я увижу ещё Москву?- спросил я.
--Конечно! Она под нами! Россия, Москва, зима, год 1902!
Я всмотрелся, но что-то мешало.
--Что это за облако- спросил я.
--Это не облако. Это Тургенев летит на Виардо. Иван Сергеевич, давай быстрее! Улетай куда-нибудь! Мешаешь же!
Тургенев кивнул, страшным голосом крикнул: «Ведьма, вперёд!» И они исчезли…
Внизу открылась старая Москва, засыпанная снегом. По дорогам неслись коляски. В них сидели дамы и господа, весёлые и не очень трезвые, одетые в дорогие шубы.
Хорошо! В одной из колясок я заметил Шаляпина и Бунина. Шаляпин вдруг запел… Да так густо, так громко, что лошадь чуть не сошла с ума! Я смотрел на них с восторгом, не пытаясь понять, что со мной происходит. Бунин крикнул Шаляпину, что он ведёт себя ужасно глупо, гробит свой величайший Божий Дар! Голос, единственный, и лучший в мире! Шаляпин засмеялся, и заревел ещё громче, ещё великолепнее! Умчались!
А это? А! В ресторан, верхом на бокастой, белой лошади, царственно въезжает налитый вином до краёв, Александр Иванович Куприн! Его рассказ «Чудесный доктор» потряс меня! Да и всё прочее написанное им, поразило своим мастерством! Он был великий писатель! Но это почему-то понимаю один я!
Вдруг—бах! Трах! Тарарах! Грохот, звон разбитого стекла! Крики! В соседнем ресторане подрались два очень красивых молодых человека. Кажется, это были Станиславский и Немирович- Данченко…
Островский, улыбаясь, спросил меня: «Ну, как, Саша, нравится?»
Я закричал, что я в полнейшем восторге! И попросил показать, как Толстой и Достоевский, смеясь, бросили в гору земляники, политой сливками, писателя Мамина- Сибиряка, уснувшего после шестой бутылки шампанского…
Островский нахмурился, и пробурчал: «Всё это враньё, дорогой мой! Это у вас бывает, а у нас, нет! Улетаем!»
Тишина. Зима исчезла. Тепло. Небо нежно-голубое, бескрайнее, бездонное… Звёзды светятся величественно и кротко. Какие-то яркие фигурки с огромной скоростью проносятся мимо нас. Тысячи! Сотнями тысяч! Миллионами!
Островский крикнул: «Матушка Россия, я твоё приказание выполнил! Я Сашу привёз!»
--Спасибо! – прогремел женский голос. Откуда-то из глубины неба, вышла красивая, огромная женщина, поражающая своей мощью и нарядностью одеяний. Села на что-то розовое…
--Здравствуй, Саша! Извини, что оторвала тебя от дел! Впрочем, может быть это и хорошо, ты ведь стреляться собирался, деньги искал на оружие. И не ты один. Ну, перестань трястись… Покушай-ка… Ты у меня в гостях. Я знаю, что у тебя диабет. Но у меня он тебя не тронет! Кушай!
Появился стол, неизвестно откуда. На нём было всё, что я хотел долгие годы. Торт «Марика» (советский), жареная картошка, шоколад, кекс «Московский» (советский), и халва (советская)…
Я не помню, как я это съел, но это произошло! Я съел всё!
После того, как я прохрипел: «Спасибо!», Матушка- Россия сказала:
--Саша, ты живёшь тяжело. Я знаю. Конечно, не ты один, но сегодня речь пойдёт о тебе. Да, Родина твоя искалечена ужасно! Но твоя Родина не там, где ты думаешь! Твоя Родина- русское искусство, русская классика! Ты ведь плакал, когда читал Сашку Куприна! Вот он и все другие—твоя истинная Родина! А там, за воротами—всё залито слезами и грязью… Потом всё изменится! Россия опять станет Великой и прекрасной! Но сейчас, что-то странное с ней твориться… Ну, ты и сам знаешь… Вот, то главное, что я хотела тебе сказать—не бросай писать! Ни в коем случае! Ты погибнешь от тоски! Но зачем? Почему? Сообщаю тебе, что есть у нас Небесная библиотека, в которую Небесные люди собирают всё хорошее, чистое, талантливое. Саша, у тебя есть шанс стать одним из миллионов её авторов! Поэтому работай, и надейся на внимание Высших Сил ко всем вам, труженикам пера! Ну, а теперь, извини, мне пора! Дел у меня по горло!
Вокруг России образовался гигантский розовый круг, и она в нём исчезла.
А я очутился в своей комнате. На столе лежала бумага, на которой было что-то написано. Я прочитал: «Саня, пиши, и пей вино! Читай всех нас, и ты будешь счастлив! Твой Александр Куприн, и все твои любимые русские писатели! Обнимаем тебя, и желаем писать, как мы! Устроит? Давай! Поехали! Наливаем, и пьём за тебя! Как и ты за нас!»