Я не экстрасенс, не маг, не чудотворец. Я простой человек. Я не верующий, еретик, аскет, который верит в себя, как человек, который может построить свою судьбу так, как хочет. Независимо от окружающей его обстановки и среды.
Вам это может показаться странным, на шестом десятке смотря некоторые телепрограммы, читая газеты, слушая радио, у меня иногда вызывает гомерический хохот, когда я слышу о таких людях, как экстрасенсы седьмого поколения, магов, колдунов и прочей дребедени и шелухе, которой развелось в современном мире. То что сейчас позволяет современная гласность разным аферистам пользоваться эти, меня ни черта не удивляет. Ведь раньше за это гоняли, но хотя были люди. Их было единицы на миллион, которые по-настоящему чем-то обладали, но они были под контролем, в высоком госуровне. И мало кто о них знал и как добраться до них, ведь никто никогда из них не давал объявлений и тем более не участвовал в шоу по телевидению. А если оказывали помощь, то не за деньги.
Речь не об этом. Я хочу рассказать о себе. У меня это началось с детсада, со средней группы. У нашей воспитательницы пропал кошелек. Я не было ни сном, ни духом об этом. Сидел собирал мозаику, это было моим любимым увлечением. Если кто-то играл, я же упорно рисовал мозаику или собирал. Мне нравились цветные картинки и я постоянно собирал мозаику или рисовал. В какой-то момент, не помню, я услышал слова: «Где же кошелек, ведь все обыскали?» Я поднял голову и с удивлением сказал: «А что его искать, он под стеллажами» и продолжил складывать мозаику. Зря я это сказал, так кошелек оказался там. Денег в нем не было, зарплата исчезла. Каково было мое удивление, когда меня назвали вором, маленького ребенка. «Это ты брал кошелек?» Я с удивлением смотрел на этих тетей, которые стали страшными ведьмами из прекрасных нянь в моем сознании. Я не испугался, а был поражен, не плакал. Как, за что, почему? Я сидел собирал мозаику, я не брал этот кошелек, он был мне не нужен. Я не знал, что с ним делать, что на них можно купить, на какой-то листик. Я был поражен, добрый и сказочный мир начал рушиться на моих глазах в тот миг. Я не знал, что мне говорили. В голове моей была пустота и звон. Я только смотрел ни эти искаженные злобой лица и не мог понять, что пытаются сказать эти искаженные злобой рты и что хотят кривые руки, вцепившиеся в меня. Ужас, я видел в их глазах ужас. На сколько мог понять мой детский ум. Мне хотелось не плакать, а смеяться, глядя на них. Потому что они были такие добрые няни, а превратились в злых и ужасных ведьм. Которые дергались и кривлялись, как кривые зеркала в комнате смеха. Это продолжалось не долго, а за что я не понял, где я простоял до вечера, дожидаясь мамы. Но когда пришла мама, наступила вторая часть мерзопакостного балета, под названием «держи язык за зубами». Воспитатели все ей высказали. Она выслушала и при всех отлупила меня ремнем по мягкому месту, приговаривая: «Сидишь — молчишь, глядишь — молчишь, увидел — все равно молчишь, не болтай и не получишь и в беду не попадешь за свой язык». Я не понимал маминых слов, мне было обидно. Что мама за меня не заступилась, а начала говорить эти слова и бить при всех. Я начал плакать при всех навзрыд, заливаясь горькими слезами. Мама взяла меня в охапку, повернулась к воспитателям и сказала такие слова: «Друг у друга воруете, из-под друг друга стулья вырываете, готовы друг другу нож в спину воткнуть. Что вы за люди такие? Не жить вам более и не исполать (то есть нет вам более благодати)». Взяла меня за руку и мы пошли. Задница моя горела. Пока шли до дому, мама что-то нашептывала и говорила мне, задница перестала болеть. Пришли домой, куда что делось? У детей в то врем все быстро проходит. Так и у меня все прошло и я побежал играть.
У нас были две подруги — баба Груня и баба Дуня. Они сидели у барака, следили за детьми, одна из них грызла семечки, а другая — курила. Мы давно уже жили в этом бараке. После этого случая прошло много времени. Я бежал, споткнулся и упал. Баба Груня спросила, куря махорку: «Куда торопишься, сынок, чай не на войну?» Я остановился и сказал: «Баб Грунь, а баб Грунь? Вы с баб Дуней всегда ссоритесь, а баб Дуня ведь скоро уйдет, что делать будете?» «Тьфу на тебя, каналья!» - сказала баба Груня. Я убежал. А через месяц или более баба Дуня заболела и слегла. Весь барак проводил ее в последний путь. Баба Груня перестала со мной разговаривать, стала называть проклятым вороном. Я стал бояться ее и обходил десятой дорогой. Она из доброй превратилась в шипящую, злую старуху. Сейчас я понимаю почему, а тогда не понимал, почему меня так обзывают и почему все от меня шарахаются. Даже мама, нет-нет, странно косилась. Какое-то пренебрежение было, это было какое-то время.
Потом мы переехали в квартиру. Все забылось, я пошел в школу, много новых впечатлений. Как я не хотели идти учиться в интернат, хотел в школу, а меня определили в интернат. Мама попала в больницу из-за травмы а работе. Как я не хотел туда идти, но я благодарен интернату. Попав туда, я видел трех детей, поняв что у меня никогда хороших отношений с учителем и тремя одноклассниками. У меня были с ними постоянно драки, одному против троих было трудно устоять. Я не мог дать сдачу, из-за того, что боялся ударить. Вот именно этих троих, был бы кто-то другой. Не знаю почему, учительница била по пальцам длинной указкой так больно, что не было желания ни писать, не читать, не считать. Но потом, когда в очередной раз троица собралась меня мутузить, я сказал: «Зря вы это собрались делать. Один из вас не доживет до вечера». Они расхохотались и опять отмутузили меня. Я не сдержался в тот момент и одного оттолкнул в грудь слегка, уж больно он прыгал вокруг меня как петух. Я убежал в очередной раз. А вечером пришел брат за мной и сказал, что один из нашего класса повесился. Шумиха была в интернате: как, зачем, почему? А когда разговорились, оказалось, что двое из троицы повесили одного ради шутки. Что за игры у них были, никто не знает. Учителя уволили из-за недосмотра. У нас стала другая учительница. Все стало по-другому. В этот момент у меня стали зарождаться мысли: «Что это?» Решил больше не бросаться такими словами. Я был испуган и стал винить себя в его смерти.
Было много случаев с деньгами, кошельками, но я уже не говорил вслух. У меня была великолепная память. Химию изучал с четвертого класса, алгебра и геометрия давались легко. Нравилась астрономия. Изложение на пять, ошибки — два, поэтому — тройка по-русскому. Так вот по жизни ведения у меня были. Особенно обострились после контузии. А уж после ранения обострилось так, что я сам себя испугался. Думал, что попал в мир иллюзий, из которых хрен выберешься. Сейчас немного полегче. Видения хоть и есть, но не по заказу и не по приказу. Когда захотят, тогда и приходят. Я с ними привык жить. Кричать на весь мир не хочу, это мое. Что вижу, что знаю? Знаю об этом только я.