Начало: Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9
Часть 10
1972-1983
Объявив в официальном пресс-релизе о завершении своей карьеры танцовщика, Эрик спешил обрубить концы и оставить позади прошлую жизнь - отменил все ангажементы, раздал все свои костюмы и вернулся в Копенгаген, куда его пригласили ставить “Шопениану”. Там все пошло по-прежнему - мучительные боли в желудке, таблетки и много алкоголя. Сцена была единственным, что привязывало его к жизни, теперь же начался поистине черный период.
Мрачный портрет Эрика, каким он был тогда, оставил его юный ассистент на постановке “Шопенианы” Кевин Хайген (который в будущем станет звездой Гамбургского балета и одним из любимых артистов Джона Ноймайера). Кевина, тогда не блещущими особыми талантами студента школы АБТ, Эрик привез с собой из Нью-Йорка. И поселил в своем доме в пригороде Копенгагена (Кевин признавался, что они с Эриком спали в одной постели, но уверял, что между ними ничего не было… что ж, сделаем вид, будто верим). По его словам, Эрик с самого утра начинал понемногу пить водку с лимонным соком и к вечеру совершенно напивался, и так повторялось каждый день. Однажды Кевин, придя домой, застал Эрика буквально при смерти из-за того, что тот наглотался виски и валиума. Ему успели оказать первую помощь, только это его и спасло. Эрик впоследствии объяснял, что решил выпить виски, но забыл, что до этого он принял валиум, однако трудно отделаться от впечатления, что это вовсе не было случайностью.
В тот же период внезапно умерло сразу несколько близких друзей Эрика, в их числе шведский театральный деятель Еран Гентеле, пригласивший его в свое время возглавить труппу в Стокгольме, и многолетний агент Эрика Кристофер Аллан.
Но в этой нескончаемой черной полосе Эрик пытался держаться. Как он сам однажды сказал: “У меня всегда было одно желание - быть достаточно сильным, чтобы пережить все”.
Возвращаться на балетную сцену он не планировал, но попробовал найти себя в драматическом театре. В начале 1973 года его пригласили сыграть роль Самурая в пьесе “Расемон” по мотивам рассказа Рюноскэ Акутагавы. В отличие от многих танцовщиков Эрик действительно обладал актерскими способностями и осознанно их развивал, а его красивый бархатный голос прекрасно подходил для сцены. Он приступил к репетициям, несмотря на боли, которые были такими сильными, что ему пришлось перейти от валиума к морфину.
В конце 1973 года во время обеда с друзьями Эрику стало настолько плохо, что его отвезли в реанимацию. Там ему диагностировали аппендицит, но во время срочной операции открылось, что все эти годы Эрика на самом деле терзала язва желудка, которую никакие медицинские исследования до сих пор не могли обнаружить. Теперь, после постановки диагноза, его наконец-то начали лечить, и после новой операции в январе 1974 года боли оставили его навсегда.
Эрик настолько поправился, что почувствовал себя в силах вернуться на балетную сцену. Конечно, и публика, и критики, и коллеги приветствовали этот неожиданный come back. Но после долгого перерыва, да еще в возрасте 45 лет Эрик больше не стремился танцевать принцев (хотя, надо думать, по-прежнему мог это лучше многих).
Ему хватило мудрости, чтобы сохранить достоинство. Как известно, многие звезды балета грешат тем, что продолжают выходить в “принцевых” ролях в том возрасте, когда физическая форма начинает неизбежно подводить. Например, Серж Лифарь и Рудольф Нуреев не смогли вовремя поставить точку в исполнительской карьере и уйти красиво, со временем превратившись в пародию на самих себя в лучшие годы. Эрик счастливо избежал такой участи.
Он обратился к так называемому характерному репертуару. Многие поклонники были в шоке: прекрасный принц в роли безобразной старухи или сумасшедшего комического старика! Но Эрик получал от них искреннее удовольствие.
В характерных ролях он стал появляться на одной сцене с Рудольфом: Рудольф - Джеймс, а Эрик - Мэдж в “Сильфиде”, Рудольф - Франц, Эрик - Коппелиус в “Коппелии”.
Когда Рудольф в 1975 году поставил в АБТ “Раймонду”, Эрик танцевал сарацина Абдерахмана и в образе роскошного страстного антагониста вызывал у зрителей не меньше восторга, чем рыцарь Жан де Бриен в исполнении Рудольфа.
Обратился Эрик и к современной хореографии — требующей не классически чистой техники, но пластичности и драматизма. В 1970-е годы в его репертуар вошли такие роли как: Мавр в “Паване” (балет Хосе Лимона на сюжет шекспировского “Отелло”), партия в бессюжетном “Эпилоге” Джона Ноймайера, которую Эрик танцевал с Наталией Макаровой, еще одной знаменитой советской невозвращенкой, Жених Каролины в “Сиреневом саду” Энтони Тюдора и т.д.
Однако все больше времени Эрик уделяет преподаванию и балетмейстерской работе. В 1974 году у него внезапно появился еще один ученик его любимого типажа — нуждающийся в помощи балетный беженец-невозвращенец, Михаил Барышников.
Этот набор признаков так хорошо прослеживается почти во всех личных отношениях Эрика, что тут можно заподозрить устоявшийся шаблон, “триггер”, позволяющий ему взять на себя роль благородного и снисходительного покровителя, которая по-видимому приносила ему много удовольствия.
Отбившийся от гастролирующей советской труппы после финальной “Жизели” в Канаде, Барышников мечтал разучить с Эриком роль шотландца Джеймса из “Сильфиды”.
Рудольф, по такому случаю отвлекшись от своих собственных интрижек (его личная жизнь после расставания с Бруном превратилась в череду связей с приживалками и альфонсами, интересующимися лишь деньгами и престижем), ревниво следил за работой Эрика с Михаилом. Барышников, в противоположность Нурееву, был милым, спокойным, покладистым и умел быть благодарным. Во время одной из ссор Рудольф в сердцах посоветовал Эрику с Барышниковым: “Да поженитесь вы уже!” Впрочем, Михаил Барышников никогда не давал поводов усомниться в своих вполне гетеросексуальных вкусах, а ревнивые подколы Рудольфа принимал с обезоруживающе-добродушной улыбкой.
Продолжение: