часть вторая
Папка лежала перед следователем, развернутая на тот очной ставке, а я смотрел на нее издали, все-таки собираясь попросить - хоть глазком глянуть, или подержать в руках. Следователь тем временем делал свои дела. Поскольку дело начиналось с найденного мундштука, он спросил, подтверждаю ли я, что мой брат курил. Я сказал, что по рассказам матери и старших братьев знаю - курил. Сначала тайком, выходя на балкон. От материнского глаза тяжело что-нибудь скрыть. Когда отец вернулся из очередной поездки, она рассказала ему о спрятанной папиросе. И отец решил дело так, что подарил взрослому любимцу портсигар - раз дело уже раскрыто.
Рассказывая это, я словно вдруг вспомнил, что одолжил у Виктора, Валин фотоальбом, а там же на одном из снимков - Володя как раз с сигареткой в мундштуке. Не очень четко, однако ...
- О, это очень важно, - сказал следователь.- Альбом с вами?
Он попросил принести его из гостиницы. А я спросил про мундштук - можно посмотреть. Его, нет, он в другом месте, вот только фотография, но в одном экземпляре, и мне дать снимок нельзя.
Когда-то. об одном из моих литературных героев я написал, что он любил иногда идти к сердцу другого человека напрямик. Эту черту характера. герою одолжил я. А теперь, вспомнив о ней, решил применить. Начал с мундштука, что очень хотел бы его не только увидеть, но получить, как горькую семейную реликвию. Об мундштуке следователь сказал, что тот, возможно, пойдет на экспертизу, однако он передаст мою просьбу. А что до папки, то промолчал, а потом нашел такой выход:
- Начнем с того, товарищи, что вы сейчас, поскольку транспорт у вас есть, поедете в Быкавню, а после обеда позвоните, чтобы я был на месте, и приезжайте с альбомом.
Я понял, что здесь не все зависит от него, хотя он и по особо важным делам, однако на него как на человека можно рассчитывать.
Моему другу, посмотрев справку о также посмертную реабилитацию его тестя, медика с дореволюционным образованием, он сказал «пока что» одно: расстрелян - бесспорно, но в Быкавни зарыт, или в другом лесу возле - трудно сказать. Таких захоронений найдено несколько, и еще надо думать, они не все ...
После обеда мы звонили с моего гостиничного номера в прокуратуру долго и безуспешно. Догонять и ждать, хуже всего - мудрость из большого опыта. Только совсем под конец рабочего дня унылые длительные гудки перестали нас раздражать - трубка поднята!
Следователь, еще задыхаясь, объяснил простую причину: ездил по вызову, только что зашел, ясно, товарищи, - встретимся уже завтра утром.
Просмотр папки, только издалека, на следующий день закончился не сразу. Другу моему нечего было делать в прокуратуре, и я приехал туда один. Следователь сначала познакомился с «очень важным» фото в принесенном мной альбоме, попросил его для пересьемки, взял у меня другие фотографии брата, захваченные мною копиии, словно с предчувствием потребности, а тогда вызвал подчиненного, дал ему ту несчастную папку, а меня попросил идти с этим товарищем в его кабинет. Я поблагодарил с определенным облегчением, поняв, что просить и ждать стоило. И уже душой открылся для чтение, каким бы оно ни было для меня ...
В своем кабинете новый товарищ сидел не один, за другим столом писал что-то еще один сотрудник. А сам он попросил меня присесть возле его стола, на котором стояла старая пишущая машинка. Товарищ сел тоже. А папка легла на стол - опять издали ... Товарищу надо было сначала опросить меня для дела по Быкавни, после напечатать протокол ...
Через месяц я снова сидел в этой комнате. Товарищ снова опрашивал меня, дополнительно - о тех снимках, которые я дал следствию, а он тогда забыл спросить у меня, кто там еще на тех снимках, если они, снимки, делались. Во второй раз беседа наша была короче, и товарищ оказался более приветливым, особенно когда сказал, что тогда, в те тридцатые, просто «уничтожались все мыслящие люди», когда ко всему, что мною читалось и слышалось, он добавил такое, новое для меня, так сказать - «чисто советское». Некоторым женщинам еще и теперь сообщается о посмертной реабилитации мужей, а эти тети и бабушки, оказывается, не просто не знали о том, что их расстреляли или умерли в лагере, a думали столько лет, что это они, сволочи, оставили семью, и удачно замели следы ...
В первый раз товарищ опрашивал меня медленно, медленно давал мне тот протокол прочитать, подписать ... А папка все лежало ... И мне уже до боли хотелось взорваться, только боялся, что все испорчу, терпел. И наконец она, та лиловая папка с пятизначным номером, черно, четко выведенным после стандартно напечатанного «ДЕЛО», легла передо мной на соседнем небольшом столе..