Проводив взглядом отходящего за ближние шалаши моего нового знакомца, я подумал о том, что мне делать дальше? Медленно поднялся с травы, сделал несколько шагов вглубь табора, намереваясь более детально осмотреться вокруг. Но не успел подойти к ближайшему сооружению из веток и шкур, как возле меня неожиданно появилась древняя согнутая старуха с кривым посохом в руке. Эта ведьма вынырнула из-за ближней халобуды и встала передо мною, преграждая дальнейший путь.
Ее длинные и седые, спутанные в космы, пряди волос на голове были растрепаны. Сама голова едва прикрыта выцветшим от долгого ношения, когда-то видимо ярким и пестрым, платком. Одета была в поношенный, серого цвета, доходящий ей до пят халат. По его вороту и понизу он был оторочен некогда, наверное, красивым и пушистым, а теперь старым и выцветшим мехом степного корсака. Длинный, с большой бородавкой, кривой нос был повернут в мою сторону. Насупленный и пристальный взгляд из-под лохматых бровей ничего не выражал, но был такой пронзительный, что мне стало как-то не по себе.
На вполне понятном мне языке она прокряхтела:
– Иди за мной. И не вздумай ослушаться.
Молча, повиновался и двинулся вслед за ней. Мы долго шли, по пути обходя многочисленные лачуги, лавируя между лежащими прямо на земле какими-то вещами, седлами, заполненными мешками и бараньими бурдюками с водой или кислым молоком. На пути нам, то и дело, попадались костры, над которыми женщины готовили утреннюю пищу для воинов. Вокруг разносился аромат вареного мяса и каких-то степных приправ. Я приметил, что нам не встретилось ни одного ребенка, хотя солнце уже довольно высоко поднялось над далеким степным горизонтом.
Наконец мы подошли к небольшому жилищу, возле которого и остановились. Старая карга, не раскрывая рта, указала пальцем на место у входа в этот шалаш, сама же, наклонив голову, распахнула полог и вползла во внутрь. Сколько я сидел у этой халупы и не припомню. Прошло немало времени. Солнце стало довольно сильно припекать. Моя голова от усталости клонилась к земле. Сознание туманилось. Глаза закрывались. В довершение, очень хотелось пить. Да и в животе у меня урчало от голода, а с разных сторон неслись дразнящие запахи готовых мясных блюд и пекущихся хлебных лепешек.
Но вот, из-за завешенного старой рваной дерюжкой входа, показалась сморщенная рука. Старуха скрюченным пальцем сделала знак войти внутрь. Я безропотно повиновался.
В первый момент, после яркого солнечного света в темноте помещения я ничего не смог рассмотреть. Когда же мои глаза немного привыкли к царящему внутри сумраку, увидел вполне вместительное помещение. Под небольшим снаружи шалашом, в земле было выкопано углубление довольно внушительных размеров.
В центре его, на тщательно утоптанном земляном полу, находился деревянный помост, очевидно используемый в качестве стола. Вокруг него расстелены старые, не первой свежести, но еще довольно приличного вида мягкие ковры. На стенах жилища развешено великое множество пучков и связок каких-то трав и растений. От них распространялся резкий, но, в то же время, приятный пряный аромат. С одной стороны помещения на полу стояли различные емкости, от совсем маленьких пузырьков, до среднего размера глиняных плошек. Рассеянный свет проникал внутрь через отверстие в центре потолка.
На импровизированном столе беспорядочно раскиданы отполированные, наверное, от частого и продолжительного применения небольшого размера бараньи косточки. Рядом лежали несколько маленьких разноцветных камешков. Там же валялись обрывки каких-то пестрых лоскуточков и птичьих перьев.
Напротив входа, с противоположной стороны стола, расположилась, поджав ноги, хозяйка этой землянки. Пальцем своей худой, высохшей от старости руки указала мне место напротив нее. Повиновавшись ей, кое как устроился на ковре, также подобрав под себя обе ступни. Старуха, не говоря ни слова, собрала в руки косточки со стола. Несколько раз их встряхнула в горсти, шепча какие-то заклинания и закатывая глаза к верху. Затем резко кинула их на деревянную поверхность.
Долго молчала, изучая, рассматривая и перебирая рукою каждую кость. Потом сгребла ладонью рассыпанные камни и веером бросила их туда же. Спустя какое-то время, взяв в горсть цветные тряпочки, перышки, обрывки каких-то нитей и кожаных ремешочков, она сильно дунула в руку. Все это хламье разлетелось по поверхности стола.
Внимательно посмотрев на то, что у нее получилось, хозяйка вдруг задумчиво уставилась на меня долгим немигающим взглядом. Мне снова стало совсем не по себе, как-то неуютно на своем месте. Захотелось куда-нибудь укрыться, спрятаться от ее глаз. Огромным усилием воли заставил себя не отвести от нее своего взора.
Затем ворожея медленно поднялась, все также, не говоря ни слова, сделала мне знак рукой, чтобы оставался на месте, и выползла из помещения наружу. Я перевел дух и немного расслабился. Все же общение с этой старицей стоило мне много душевных сил. Да и калейдоскоп событий, закрутивших меня в последние сутки, довольно сильно физически измотали, довели до духовного изнурения.
Длительное время она не возвращалась. Я истомился в неведении о будущем, в долгом ожидании своей дальнейшей судьбы. Но вот старуха вернулась, неся с собой блюдо с вкусно пахнущим тушеным мясом, а также кусок овсяной лепешки и чашку с холодной водой. Пищу, принесенную с собой, она поставила передо мною и терпеливо ждала, пока я наемся. А после стала говорить. Тогда и узнал, что остаюсь при ней для повседневного услужения.
С этого времени, на долгие пятнадцать лун, я остался при походном шалаше древней татакурской колдуньи и провидицы Еленуйи. Позже, когда научился неплохо понимать язык кочевников и бегло разговаривать на нем, узнал, почему меня не погнали рабом на невольничий базар. Старуха-колдунья в первую нашу встречу посредством шаманского гадания определила, какая необычайная судьба мне уготовлена Провидением. Какие разные по содержанию роли я исполню в завершении ее жизни и в судьбах людей, которые будут меня окружать в будущем. Упросила хана оставить меня при ней, дабы, используя мои полученные от судьбы дарования, обучить тем знаниям и умениям, что были у нее, чем она в совершенстве владела.
Я повседневно занимался черной бытовой работой: собирал в степи конские кизяки на растопку костра, носил из родника воду для приготовления пищи, чистил посуду, ремонтировал вещи, даже стирал их. Кочевая жизнь татакуров заставляла то разбирать шалаш, собирая ковры и небогатое имущество Еленуйи для погрузки на повозку, то на новом месте снова готовить для нее жилище.
Ночи для меня проходили вместе с другими пленными под неусыпной охраной татакурских воинов. Все невольники размещались в отдельных шалашах, поставленных вплотную друг к другу. Зато в светлое время суток я был практически свободен и мог перемещаться по лагерю почти без помех. Здесь, в походном улусе татакуров, я завел себе двух друзей, общением с которыми коротал свободные вечера. Это Векшиналий из Светлояричей, тот, с кем разговаривал в свой первый рабский день. И походный кузнец Сергеерш из Волжицких земель. В любую свободную минутку старался зайти в походную кузницу пообщаться с кузнецом и помочь ему в его работе. Здесь я сумел научиться кузнечному ремеслу.
* * *
Постоянно и всюду, в какой бы точке походного лагеря кочевников я ни находился, ощущал наблюдение за собой: караульных на постах вокруг лагеря, просто отдыхающих воинов у шалашей, работающих татакурских женщин; да и рабов, которые следили друг за другом. За то долгое время, что я провел в плену, не было и минуты, чтобы не думал о побеге. Но удобного случая мне так и не представилось.
Вместе с тем, в ежедневном общении с колдуньей, научился многим ее методам и способам колдовства. Изучил ее магические приспособления, колдовские приемы, их применение для достижения необходимых оккультных целей. Запомнить всевозможные заговоры и молитвы различным богам, применяемые Еленуйей в разных ситуациях, не представляло для меня особой трудности.
Она помогла мне развить врожденные способности к предвидению грядущих событий. Особым образом, разбрасывая перед собой различные шаманские предметы, я мог предугадать будущее, как для отдельно взятого человека, так и группе людей, роду, поселению или всему племени.
Еленуйя научила меня правильно обрабатывать раны, лечить заболевания людей, домашних животных и, что меня особенно интересовало, лошадей. Я умел найти и определить, в нужное время собрать в степи, правильно высушить разные лечебные растения и травы. Приготовить из них или целительные мази и напитки, или смертельно-ядовитые настойки и смеси.
Я очень благодарен Еленуйе за эти знания, которые в полной мере пригодились мне в дальнейшей жизни. Она передала мне все, что знала сама. Словно была уверена, что скоро уйдет из этой жизни. Скорее всего, колдунья предчувствовала свою близкую кончину. Сознавая безысходность этого, она спешила сохранить, оставить свой богатый жизненный опыт после себя, передать его выбранному ею преемнику, то есть мне.
Через год и три месяца после моего появления в таборе, когда первый снег прикрыл белой пеленой голую, желто-серого цвета, степную землю, колдунья Еленуйя умерла. Для племени татакуров это явилось почти не заметным, обыденным событием. Близких родичей у нее не осталось, поэтому некому было достойно проводить старую предсказательницу и целительницу в последний путь к богам.
Погребение Еленуйи обязательно должно было пройти по степным традициям. Всю заботу об этом важном и ответственном действии я взял на себя. В степи, за последней линией шалашей, на невысоком пригорке я готовил погребальный костер. Собрал в степи и сложил вместе кривые ветви высохшего дерева сакса-ула, практически круглой формы сухие кусты пустынного растения пекапола. Из них соорудил что-то вроде постамента, который обильно полил горючим жиром, вытопленным из степных тварей. На это импровизированное ложе перенес и положил завернутые в один из ковров останки моей прежней хозяйки и учительницы.
Пока я все это готовил, у пригорка собрались кочевники. Они в молчании наблюдали за моими приготовлениями. Когда я высек искру и поднес задымившийся пучок сухого мха к подготовленному сооружению, ярко вспыхнул прощальный огонь. Высокие, жаркие языки пламени охватили лежащее на нем тело древней старухи-колдуньи со всех сторон. Густой дым погребального костра уносил душу Еленуйи в последний путь к богам на обетованные небеса. Все присутствующие подняли вверх руки и затянули заунывную мелодию, провожая в Верхний мир провидицу и целительницу Еленуйю.
Так закончился для меня долгий, но только первый этап моего продолжительного пребывания в плену у кочевников. Двенадцать и еще три месяца прожил вместе с другими пленниками в шалашах, кочуя с племенами татакуров по их бескрайним степям. А все свободное время Еленуйя, вплоть до ее кончины, передавала мне свои обширные познания в целительных и оккультных науках.
© 2018 Aleksandr Klevakin. All rights reserved.