История эта приключилась со мной в самый неподходящий момент, когда в мою жизнь вошла одна девушка по имени Тася…Мне светила счастливая жизнь, полная семейных прелестей. Я, радостно гуляя по городу со своей возлюбленной, мечтал уже о собственном гнездышке. Но увы…Не сложилось…Всему виной она, проклятая и прекрасная…
…
Синева раскинулась над рекой, отражаясь в ней до ряби в глазах. То там, то здесь в суматохе весеннего буйства зелени мелькали яркие пятна крыш. Поселок Увек мирно спал, покоясь на берегу Волги, сонно и тихо, как и подобает провинциальному маленькому местечку со свойственным ему очарованием. Словно младенцы в колыбельке, мирно посапывали на берегу брошенные катера, а над всей этой идиллией возвышалась квадратная гора Каланча. Повидала она на своем веку немало, но молчала, будто злые монголо-татары, наведывавшиеся к ней когда-то, навсегда запретили ей болтать лишнего.
- Это и есть ваш знаменитый Увек? – спросил меня Борис Иванович, поглядывая на меня искоса. В его светлых глазах отражалось небо знаменитого золотоордынского города. Во всем его облике читалось восхищение увиденным. Его цепкий взгляд отметил пологий берег, удобную бухту, гору, защищавшую от ветров, - все условия, которыми не пренебрегли древние монголы, когда-то вторгшиеся в наши пределы. Но, надо отдать должное, Увек действительно очень живописен, особенно летом.
- Это современный поселок, - ответил я, взваливая на себя рюкзак, – а золотоордынский город с похожим названием Укек находится на глубине трех-пяти метров, а то и глубже.
Мы вышли из автомобиля, припаркованного на ровной песчаной площадке, - здесь когда-то был карьер, и следы от бульдозеров остались в стенах огромной горы.
Борис Иванович был нашим гостем, приехавшим к нам в Саратов из Москвы, и считался одним из лучших востоковедов в стране. Пара дней ушла на выступления в нашем городе в качестве писателя, поскольку Борис Иванович давно закончил преподавать, и, находясь на пенсии, решил написать пару десятков книг, посвященных горячо любимой им Японии. Потом мы с отцом, который являлся приятелем Бориса Ивановича, решили показать ему достопримечательности. Востоковед благодушно посетил музеи, но особого энтузиазма они у него не вызвали. А вот Увеком, точнее, Укеком, Борис Иванович «заболел» не на шутку. С утра до вечера он спрашивал то меня, то отца об этом городе, затем погрузился в некоторые монографии, найденные в библиотеке отца, в следующие дни помчался в краеведческий музей, изучать экспозицию золотоордынского города.
Пошел он туда один, чтобы не мешать отцу заниматься его делами (отец преподавал в вузе Древний Восток, и на этом их интересы сходились), а я, будучи учителем истории в школе, а летом на каникулах, его сопровождал.
Мы скрупулёзно «допросили» научного сотрудника краеведческого музея, который любезно рассказал нам о многих вещах. Особенно Бориса Ивановича заинтересовала одежда женщины, похороненной в некрополе Укека. Это были сапоги из кожи, шапка «бокка», и фрагменты шелкового халата…Он наклонился над ним, тщательно изучая каждый стежок. Халат, видимо, был первоначально расшит золотом, и представлял собой красивейшую ткань.
… Мы раскинули палатку на берегу. До самого вечера Борис Иванович бродил по берегу, фотографировал, изучал и что-то записывал в своей тетрадке. Мы наскоро перекусили, и снова приятель отца бродил и записывал…Вечером приехал отец со своими старинными приятелями. По их лицам я понял, что они необыкновенно счастливы были друг друга видеть, - они без умолку говорили, хохотали, вспоминая молодость, а затем заявили, что хотят остаться на ночь в «этом чудесном месте».
- А ничего, что это место, где вы собрались разбить палатку, - древнее кладбище?- осторожно спросил я, вынимая из багажника спальные мешки. Ответом мне был дружный хохот старых друзей.
- А, что, Тарас, - спросил меня Роман Евгеньевич, старый архивариус и ближайший друг отца, - слышал ли ты какие – нибудь местные легенды?
- Нет, - ответил я, насупясь. Разговоры о всяческих ненаучных вещах вызывали у меня скепсис и отчаянное желание покинуть сие «ненаучное сборище».
- Расскажите, расскажите, - оживился Борис Иванович.
Ночь выдалась лунная. Сквозь огромные темно-синие тучи проблескивал желтый лик, освещая спящие луга, и мирно дремлющую Волгу.
- Это было давно, когда в наших краях появился прекрасный город, в котором коварные монголы поселили невольников…
Речь Романа Евгеньевича, большого «сказочника» и любителя легенд, потекла как ручей.
…Укек появился на берегу Волги неслучайно: если смотреть с высоты птичьего полета, то мы с вами увидим своеобразную бухту, которая, видимо, очень подходила для ловли рыбы и передвижению лодок. Очень быстро он оброс красивейшими постройками, умывальнями, располагавшимися прямо на улице, дорогами, почтовыми службами, торговыми площадями и даже храмами.
Красавицы прогуливались в своих палантинах по улицам, толпа византийских пленниц сопровождала их повозки. Гордые монголы не возводили стен, считая их уделом слабаков и трусов… И вот однажды у города появился страшный змей. Земля, надо сказать, до сих пор изрыта какими траншеями и перемежается холмами…Змей этот был страшен. Вышел он из земли, и спалил город одним дыханием…
- Ну, это всего лишь легенда, - усмехнулся я, перекладывая в свою пластиковую тарелку снедь с импровизированного стола.
- Мда, - засмеялся Роман Евгеньевич, и тут же продолжил более серьезно, - В тринадцатом веке сюда приезжают миссионеры – католики, арабские купцы, византийские пленники, булгары, русские и мордва. В городе создаются уникальные виды мастерских: кашинная посуда (что-то среднее между обычным горшком и фарфором, промежуточное явление), ювелиры, строители и даже создатели юрт. Арабский купец Ибн-Батутта пишет о тридцати днях пути, чтобы добраться до Укека, и пишет об «огромных собаках и львах, сражающихся между собой», имея в виду гигантских волков. Вот таким была саратовская земля в эпоху Золотой Орды.
Торговля, ловля рыбы, обычная мирная жизнь простых невольников текла своим чередом. Дважды Увек скосила чума, пришедшая из Китая, и самый последний удар нанес коварный Тамерлан, тюркоязычный монгол, пошедший против «своих» же.
- Так все-таки Тамерлан? – задумчиво переспросил Борис Иванович.
- Угу, - покивал головой я. – плюс чума, пришедшая из Китая…
- Но, - и старый архивариус выставил палец вверх, - легенда о змеях очень даже правдоподобна. В нашем регионе находили окаменевшие змеиные яйца, а также странные туннели в скалах…
- Потрясающе, - мечтательно произнес Борис Иванович.
Все они, приятели моего отца, до смешного показались мне старыми романтиками. Кто еще, усмехнулся я про себя, будет слушать детские сказки, как не они, убеленные сединами старики!...
Не представлял я тогда, что это время, отмеренное мне в компании этих замечательных и уникальных людей, было самое важное и самое замечательное в моей жизни! Только они по - настоящему ценили и уважали родную историю, берегли ее, и вот в такой нетривиальной форме «прививали» ее мне, двадцатитрехлетнему отроку…
- Еще одна легенда касается воот того некрополя, - кивнул в сторону темнеющего поселка Роман Евгеньевич.
- Не понял, - Борис Иванович напрасно вглядывался в просинь Волги и ее ночной берег. – А где некрополь?
- Нет его давно, - махнул рукой старый архивариус.- Но он был. Разрушен в конце девятнадцатого века…И именно в нем покоилась монгольская принцесса, чьи вещи ты видел в краеведческом музее.
И Роман Евгеньевич медленно, с расстановкой, поведал нам историю этого загадочного некрополя…
… Археологи обнаружили ее останки и были поражены богатым убранством гробницы. На женщине была надета тонкая длинная шелковая рубаха, а сверху - парчовый, густо расшитый серебряными нитями халат. На ногах ее были сафьяновые сапожки с острыми, слегка загнутыми вверх носами и мягкими подошвами. Голову погребенной украшала шапка бокка, сшитая из дорогой ткани и имевшая вверху украшенную материей, жемчугом и серебряными золочеными бляшками берестяную трубочку, куда убиралась заплетенная коса. Верх трубочки заканчивался красивым павлиньим пером. На руках женщины были золотые пластинчатые браслеты.
Также в могиле найдены серебряная и деревянная посуда, деревянная ложка, гребень, золотые серьги в виде знака вопроса, золотые кружочки (имитация монет), бронзовое зеркало. Словом, и обряд захоронения, и дорогие вещи свидетельствуют, что это было погребение знатной особы, жены какого-то богатого человека.
Я разложил спальный мешок, улегся в него и задремал. В палатке было темно и прохладно. Сквозь дремоту я слышал голоса старинных приятелей, продолжавших болтать без умолку о кладах, заброшенных городах, прекрасных девах и о всяком таком…
Вдалеке продолжали маячить огоньки заблудившихся катеров. Где-то там, за горизонтом, на сотни километров простиралась саратовская степь, по которой когда-то скакала золотоордынская конница. Огромные тумены Батыя передвигались по разнотравью, а за ними, закованные в деревянные колодки, шли понурые пленники…Это было очень давно, но это было…
Ночью я проснулся от странного шелеста и качки, как будто я оказался на корабле. Я протер сонные глаза, и вновь увидел догорающий костер, полуспящих приятелей отца, и его самого, храпевшего на весь околоток.
Корчась от холода, я вышел из палатки, и прошелся по мокрой росе. Нужда заставила меня идти за холм, чтобы сделать нехитрое дело…
У холма, где археологи привинтили табличку с надписью об Укеке, маячил чей-то силуэт. Я включил фонарик и осветил им местность. У края дороги, ведущей наверх, стояла девушка. Раскосые глаза смотрели с мольбой и страстью, шелковый синий халат развевался на ветру. Тяжелые косы покоились на плечах. В ее руках лежал младенец, завернутый в пеленку…Это был всего лишь миг, одно мгновение…Но оно перевернуло всю мою жизнь.
Я бросился бежать, не разбирая дороги. Добравшись до палатки, молча кинулся в нее, зарывшись в спальный мешок. Меня бил озноб…
Раннее утро я встретил с головной болью и в лихорадочном состоянии.
- Продуло парня, - заявил Борис Иванович, и с этими словами стал упаковывать вещи в автомобиль…
Мы вернулись в город. Молчаливая докторша приписала мне таблетки и примочки и обнадежила моего отца несерьезностью простуды.
- Ну, надо же! Умудрился летом заболеть, - заявила пришедшая меня навестить моя девушка Тася. – и что прикажешь мне делать? Одной идти на премьеру моего спектакля?
Ее капризные губки сложились в замочек. Тася была начинающей актрисой, играющей в театре юного зрителя. Я взглянул на ее белокурые локоны и вдруг почувствовал, что испытываю удовольствие, что не пойду на премьеру. Я даже был рад, что она состоится без меня…Нет, я не завидовал успеху Таси, не мучился муками ревности. Мне вдруг решительно стало все равно…Всем моим существом завладела она, эта таинственная девушка из Укека…
Я закрывал глаза и видел ее фигурку, облаченную в шелковый халат, черные косы и чудное красивое лицо.
Еще много раз я был на том самом месте. Бредил ею, сходил с ума, не находил себе места. Тысячи раз читал историю Укека, пытаясь понять, кого я видел…
Прошло много лет. Тася давно вышла замуж и уехала в Москву. Я давно перестал быть учителем, уехал работать в Японию, к приятелю отца.
Иногда, когда брожу по длинным улицам Токио, заставленным многоэтажками, фонарями, уличными лотками, иногда вспоминаю маленький, уютный Саратов…Меня мучают острые приступы одиночества и безысходности. Я думаю о живописных берегах Волги, о красоте речного пейзажа, о своей юности, и о ней, той девушке – призраке из древнего города.