Сначала отвечу на вопрос: зачем вообще писать о предателях и трусах? А вот зачем: после войны появились определения – «Народ-победитель», «Наша общая Победа» и им подобные. Таким образом, родилась концепция, согласно которой герои, мученики и победители – все. А как же те, кто перешел на сторону врага, кто дезертировал или уклонился от службы? Те, кто просто трусил, не поднимался в атаку, прятался за спины товарищей? Кто покупал себе «липовые» справки об освобождении от службы по здоровью; кто за деньги устраивался в ВОХР, чтобы не попасть на фронт (в Москве это стоило 10 тысяч рублей)?
Не говорить, не писать о них можно было бы, будь их мало. Но их было огромное множество. А значит, подвиг героев, вынесших на своих плечах бремя войны, был гораздо масштабнее и намного труднее, чем кажется. Потому, что против них был сильный и страшный враг, а вокруг и рядом – отнюдь не только такие же герои, и даже не всегда просто честные солдаты, исполнявшие свой долг.
Поэтому недопустимо, чтобы к подвигам героев и просто честных солдат, тянувших вою лямку, примазывались предатели и трусы, дезертиры и тыловые крысы. А они примазываются. Ведь множество уклонистов и дезертиров призывали повторно (известен случай, когда боец дезертировал 5 раз, и был призван вновь 6 раз!). В 1943-44 гг. в РККА массами шли не только дезертиры, но и предатели – полицаи, «хиви» и даже солдаты СС, в том числе целиком 1-я русская национальная бригада «Дружина № 1» Гиль-Родионова! Да, в августе 1943 г. бригада перешла на сторону советских партизан, но до этого она вела зверские карательные операции в Белоруссии; а переход ведь состоялся тогда, когда было ясно, что Германия войну проигрывает. А гнусная история эсэсовской женщины-палача Макаровой («Тоньки-пулеметчицы»)? В конце войны она по подложным документам устроилась в госпиталь Красной Армии, получила несколько наград – и закончила войну, как «солдат-освободитель»! И после войны активно работала в Совете ветеранов Калининграда! Никто не знает, сколько предателей и трусов после войны рассказывали советским детям о своих «подвигах», бренча крадеными, купленными или незаконно полученными в суматохе Победы наградами. Но «Тонька» точно была не одна…
Само понятие «Народ-победитель» в смысле «мы все – герои» придумали те, кто хотел примазаться к Победе. Вряд ли это были предатели – те все-таки предпочитали сидеть тихо. Но «тыловые крысы» и обычные трусы – точно. Они с 1945 г. пытаются украсть Победу у героев войны, приписать себе их подвиги, хвастаться их страданиями.
Подвиг – дело чисто индивидуальное. А народ – он очень разный. Он не может быть ни хорошим, ни плохим, ни героем, ни трусом. Но когда Победу и героизм размазывают на всех – а значит, неизвестно на кого – это подло.
Поэтому говорить и писать о трусах и предателях необходимо. Чтобы ярче светился подвиг настоящих героев, чтобы было ясно, в каких условиях они воевали.
Летом 1941 г. Красная Армия не хотела воевать. «Можно, конечно, утверждать, как это делают О.В.Вишлев, М.А.Гареев, М.И.Мельтюхов, Л.Е.Решин и др., что в плен попадали больные, раненые и находившиеся в бессознательном состоянии. (…) В подавляющем большинстве летом-осенью 1941 г. в гибельный плен к противнику добровольно попадали здоровые, молодые люди, независимо от своей принадлежности к категории запасников, приписников или кадровиков, бросавшие вверенное оружие и будучи совершенно равнодушными к судьбам собственных воинских частей, присяге и т.п. Вероятно, лишь очень небольшой процент из них были готовы принять участие в боевых действиях на стороне Вермахта, однако и эта категория могла составить несколько сот тысяч. В основной массе доминировали безразличие и нежелание воевать ни на чьей стороне - ни за Сталина, ни против него. (…) Отдельные известные примеры ожесточенного сопротивления частей РККА летом-осенью 1941 г., не могли компенсировать массового пассивного нежелания воевать, рисковать собственной жизнью во имя колхозов, партийно-административного аппарата и скрытого страха перед НКВД.
Советский человек, боровшийся на протяжении с 1929 по 1941 гг. за элементарное физическое выживание в колхозе, лагере, на предприятии, в институте, в армии и на флоте летом-осенью 1941 г. избрал для себя привычную модель поведения, следуя которой, как ему казалось, выжить можно было только в плену» (К.Александров «Тайное оружие Вермахта», ПОСЕВ, № 6, 2001).
Немецкий историк И.Гофман в книге «Сталинская истребительная война» приводит такие материалы из советских архивов: «В наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом же нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать: «Нас окружили», - так говорилось в личной директиве Сталина уже 12 сентября 1941 г. «В результате подобных действий... дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть...» Далее Сталин признавал, «что твердых и устойчивых командиров и комиссаров у нас не так много».
Как показывают документы высоких командных структур от лета и осени 1941 г., ситуация при этом была отражена верно. Так, в донесениях начальника политотдела 20-й армии начальнику Главного политуправления Красной Армии армейскому комиссару 1-го ранга Мехлису говорится о «массовых дезертирствах» в 229-й и 233-й стрелковых дивизиях, а также в 13-й танковой дивизии в период с 13 по 23 июля 1941 г. Например, в 229-й стрелковой дивизии из 12000 человек «бесследно исчезли» 8000. Армейские прокуроры отдали под военный трибунал десятки офицеров, включая полковников и батальонных командиров, которые впали в панику и бежали во главе своих людей. Другие офицеры были «отданы под суд за уничтожение своих знаков отличия, выбрасывание партбилетов (комиссары!) и бегство в гражданской одежде, за публичное чтение немецких листовок (комиссар-еврей), за восхваление немецких войск и т. д».
Немногим отличалась ситуация в 6-й армии Южного фронта. 4 октября 1941 г. командующий генерал-майор Малиновский, член Военного совета бригадный комиссар Ларин, начальник штаба комбриг Батюня обратились к подчиненным частям с приказом № 0014, выдержанным в угрожающем тоне. Ведь число «пропавших» и «отсутствующих по другим причинам», особенно в 255-й, 270-й и 275-й стрелковых дивизиях, только с 1 сентября по 1 октября 1941 г. составило более 11000 человек при 167 зарегистрированных военнопленных. Эти категории составили 67% общих потерь - согласно Малиновскому, «позорное явление», всю ответственность за которое он возложил на командиров (офицеров) и военных комиссаров…
В.Владимиров в статье «Русская трагедия», опубликованной на сайте АПН, пишет: «2 ноября 1941 г. начальник Можайского сектора НКВД докладывал члену Военного совета Западного фронта Н.Булганину, что 9 октября под Вязьмой двадцать немецких автоматчиков взяли в плен до четырехсот красноармейцев.
21 ноября тот же источник сообщал, что из пленных красноармейцев, содержащихся в Добрино, 20% в плен попали случайно, а остальные сдались, имея на руках немецкие листовки» /3.6/.
«В частности, на основном стратегическом направлении войны, на Западном фронте, число пропавших без вести и пленных превысило в 41-м году число убитых более чем в СЕМЬ РАЗ.
В частности, за 32 дня своего существования летом 1941 г. Центральный фронт потерял:
убитыми – 9199 бойцов и командиров;
пропавшими без вести и пленными – 45824;
и еще 55985 человек проходят по графе «небоевые потери».
Другими словами, «небоевые потери» и потери пленными в ОДИННАДЦАТЬ РАЗ превысили число павших в бою с противником».
Точные данные имеются по армиям, входившим в состав Юго-Западного фронта. Перед штабом Юго-Западного фронта (начальник штаба генерал-майор Тупиков, военный комиссар Соловьев, полковник Конованов) встала неприятная задача - сообщить 1 сентября 1941 г. начальнику Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии командарму 1-го ранга Щаденко точную расшифровку потерь в 5-й, 37-й, 26-й, 38-й и 40-й армиях с начала войны. Согласно ей, «пропали» или «отсутствовали по другим причинам» не менее 94648 военнослужащих, включая 3685 офицеров, но в плен попали, якобы, лишь 720 военнослужащих, из них 31 офицер. Кроме того, как признали в приказе №41 командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос, член Военного совета Бурмистенко и начальник штаба генерал-майор Тупиков, эти «позорные случаи дезертирства и исчезновения из частей» еще более усугублялись тем фактом, что, согласно донесению командира войск НКВД, с учетом 6-й и 12-й армий в целом во фронтовом тылу было задержано 48756 офицеров и солдат».
Поэт Григорий Поженян, фронтовик-десантник, оборонявший Одессу, вспоминал, как мимо позиций защитников города бесконечными толпами, без конца и края, валили в тыл дезертиры. Веселые, с оружием и добром из разграбленных складов. Защитники Одессы выменивали у них патроны и гранаты – на табак…
Бежали от противника не только руководители. Призывники, не желая идти в армию, бежали из дома, бежали с призывных пунктов и из маршевых колонн. Так, по сообщениям военкоматов Харьковской и Сталинской областей, в конце октября 1941 г. процент дезертиров из числа новобранцев составлял по Чугуевскому райвоенкомату - около 30%, Сталинскому - 35%, Изюмскому - 45%. А это – Донбасс, где не было никаких националистических настроений и антисоветские чувства были намного слабее, чем в Прибалтике, Западной Украине, Западной Белоруссии или на Кавказе – там летом 1941 г. от призыва уклонилось от 45 до 80% призывников.
«Можно привести в пример Москву, где многие новобранцы пытались избежать службы в армии, причиняя себе увечья или скрываясь от призыва. Так, в Октябрьском районе Москвы из 1800 новобранцев, призванных на службу в нюне 1941 г., в своих частях оказались лишь 814 чел. Вплоть до октября 1941 г. дезертировали или без разрешения покинули место службы более 650000 чел. Ни в одной другой армии во время Второй мировой войны не было столько дезертиров и перебежчиков, сколько в советской» (Ю.Мухин «Крестовый поход на Восток. «Жертвы» Второй мировой», интернет-версия).
То есть с начала войны началось массовое дезертирство из РККА, а командный и рядовой состав часто проявляли трусость и нежелание идти в бой. Документы Красной Армии 1941 г. постоянно отмечают трудность, а то и невозможность поднять в атаку советскую пехоту. Из-за этого, а не из-за садизма Сталина, и появились заградотряды: без пулеметов за спиной бойцы идти в бой не хотели.
Дезертиры из автономных республик Северного Кавказа, особенно Чечено-Ингушетии, разбежались, создав вооруженные банды, не только терроризировавшие мирное население и вырезавшие русских, но и вступавшие в настоящие бои с армией и частями НКВД.
Но не стоит думать, что массово дезертировали только прибалты, западные украинцы, белорусы и кавказцы. Национальный фактор играл определенную роль, но на первом месте был все же социально-политический: во-первых, огромное количество советских граждан ненавидело власть, во-вторых – советское двадцатилетие привело к колоссальной криминализации сознания людей, вытравило у них моральные устои. Это подтверждается тем, что в русских регионах ситуация была ненамного лучше, чем в национальных: массовым бандитизмом были охвачены Урал, Поволжье, Западная Сибирь, многие местности Центральной России. Следствием массового дезертирства стал и настоящий разгул бандитизма.
Всего в 1941-45 гг. дезертировало из воинских частей и уклонилось от призыва около 4,5 миллионов человек. К 9 мая 1945 г. численность РККА составляла 11 миллионов; подсчитайте сами, какой процент призванных в Красную Армию решил не защищать Родину, а отсиживаться дома (это в лучшем случае), бандитствовать или служить Гитлеру.
Но были примеры и похуже дезертирства. Часть солдат 29-го (литовского), 24-го (латышского) и 22-го (эстонского) корпуса в июне-июле 1941 г. частично разбежались, а частично перешли на сторону немцев, перестреляв офицеров (так, из 16 тыс. литовцев, служивших в 29-м корпусе, к Красной армии примкнули только 2 тыс.). Справедливости ради следует упомянуть, что некоторые латышские (181-я и 183-я стрелковые дивизии) и эстонские (180-я и 182-я стрелковые дивизии) части и соединения РККА некоторое время оказывали вермахту ожесточенное сопротивление. Но переходили к немцам и русские. Так, 436 стрелковый полк, состоявший из русских, во главе с командиром и комиссаром в полном составе перешел на сторону врага.
«В сорок втором, как и в сорок первом, дезертирство из армии все еще было массовым. Многие солдаты-дезертиры не считали свой поступок изменой: для них довоенная действительность не служила идеалом, за который следует умирать… В масштабе фронта в сорок втором ежедневно перебегали к немцам 150-200 человек, то есть в месяц около 6 тысяч. Фактически фронт ежемесячно терял почти целую дивизию!.. Чтобы предотвратить массовое бегство, командование предпринимало самые отчаянные меры. Минировались возможные выходы с передовых позиций. Сурово карались командиры и младший командный состав, если в их подразделениях происходили побеги. Переформировали и переводили на новые участки фронта не только роты – целые батальоны. Доходило до артиллерийской пальбы по беглецам. Особисты вовсю распустили тайные сети, во всех частях появились специальные группы для борьбы с перебежчиками.
Борьба с дезертирством, выявление ненадежных стали настоящей проблемой, солдат на передовой стерегли, как зеков на зоне (особенно не доверяли, в частности, украинцам). Но ничего не помогало: побеги (а употреблялся именно такой, тюремный термин) продолжались. …Немцы нередко прикрывали беглецов огнем и даже оставляли им проходы в своих минированных зонах» (Б.Горбачевский «Ржевская мясорубка». Изд.: Москва, Эксмо, Яуза, 2007).
Даже приблизительной численности советских граждан, сражавшихся на стороне нацистов – в вермахте, СС и полицейских формированиях - узнать невозможно, но, по самой грубой оценке, их было более полутора миллионов. Латышей в вермахте и СС служило, по разным данным, от 115 до 144 тысяч, украинцев – 80-100 тысяч, кавказцев – в общей сложности не менее 60 тысяч, эстонцев – 50-60 тысяч, не меньшее количество белорусов, примерно столько же казанских татар и других народов Поволжья, крымских татар не меньше 20 тысяч, литовцев – 13 тысяч, среднеазиатов - 11 тысяч, калмыков – около 10 тысяч.
В сборнике «Великая Отечественная война. 1941-1945» утверждается, что к началу 1943 г. в вермахте насчитывалось до 400 тысяч «хиви», в службах по поддержанию порядка − 60-70 тысяч советских граждан и до 80 тыс. - в «восточных батальонах» и «восточных легионах». Всего – 540-550 тыс. человек. Гораздо труднее подсчитать, сколько было бойцов в русских и украинских коллаборационистских формированиях и полиции. По данным С.Маркедонова, только «через казачьи части на стороне Германии в период с октября 1941 по апрель 1945 гг. прошло около 80 тысяч человек. О численности «хиви» непосредственно в частях и соединениях вермахта можно судить по тому, что из 330 тысяч блокированных в Сталинграде солдат и офицеров вермахта около 80 тысяч (!) были бывшими советскими гражданами. При этом следует учитывать, что коллаборационисты несли большие потери в боях, значит, их общая численность за все время войны была гораздо выше той, что приводится в сборнике «Великая Отечественная война. 1941-1945».
Позорная цифра в полтора миллиона коллаборационистов на этом фоне представляется скорее заниженной.
На этом страшном фоне подвиг настоящих солдат-победителей выглядит гораздо рельефней, чем в слащавых сказках о «всенародном подвиге», где «как один человек, весь советский народ» сломал хребет нацистскому агрессору.