Самой стильной звезде постсоветского пространства исполнилось 65 лет. Лайма прекрасна и улыбчива, ее голос звучит как музыка, она легко движется и полна энергии. И очень искренне рассуждает о своей судьбе в эксклюзивном интервью для "Лилит".
-- Что меняется в человеке с годами? Чем Лайма сегодняшняя отличается от той, что была пять-шесть лет назад?
Ты с годами меняешь свой статус и уходишь с первого плана. Любой артист эгоист и сконцентрирован только на себе. Фестиваль «Рандеву», который я провожу в пятый раз, научил меня быть другой. Все артисты для меня важнее, чем я, и забота о них делает меня счастливой. Это – новое, недавно пришедшее ощущение. За что родители любят своих детей? За те силы, которые детям отданы. И я люблю свой фестиваль за то же самое и такой же любовью.
Наконец-то я занимаюсь тем, чему училась на факультете режиссеров эстрады в ГИТИСе. Мне интересно! Я узнаю новых артистов во время фестиваля. Я пела с Кристиной Ополайс, с Хиблой Герзмава, выступала с Ксенией Сидоровой, знаменитой аккордеонисткой – где бы я могла с ними столкнуться? Фестиваль дал мне эту радость.
-- А что вас радует вне работы, в быту? Если он у вас вообще есть – этот быт…
Я настолько с бытом не дружу, что не знаю, как ответить. А, вот! Меня радуют занятия собою. Выходишь утром из спальни, вялая такая, и думаешь: «О, как все нехорошо!» Заглядываешь в спортивный зал – и выходишь из него радостной и полной сил. Могу всем посоветовать! Я для себя это средство давно открыла. Лучшее лекарство от депрессии. Ни одна таблетка так не поможет, как спорт. Утром в мрачную погоду надо сразу идти в спортивный зал. И вам через час захочется обнять весь земной шар.
-- Вы чувствуете свой возраст? Чтобы с каждым годом все больше сдержанности, солидности и все больше ощущения: это уже не для меня.
Нет. Когда-то моя мама говорила: «Мне кажется, что мне восемнадцать, и только когда я подхожу к зеркалу, то вижу, что постарела». И я все время вспоминаю ее слова: я общаюсь с очень молодыми людьми, мне с ними интересно, они меня не раздражают, я просто не чувствую разницы между нами. И нет какой-то «молодежной» физической активности, которую я со временем перестала себе позволять, потому что я давно запретила себе все экстремальные виды спорта. И сейчас мне нет нужды от чего-то отказываться. Гантели так же таскаю, как и раньше. А все, что может покалечить – горные лыжи, например, – запретила себе, как только стала популярной и за мною образовался коллектив в тридцать человек. Я поняла, что не имею права рисковать собой – от меня куча народу зависит.
И знаете, с учетом этого решения все равно со мной всякое случалось. Басков как-то раз «полежал» на мне и руку мне сломал. Мы репетировали, полы моего костюма были слишком длинные, он подхватил меня в танце, наступил на них, и мы рухнули на сцену. В итоге у меня закрытый перелом руки.
«У возраста есть преимущества: ты можешь еще в большей степени быть самою собою. Ты можешь кому-то отказать, куда-то не пойти, куда раньше следовало бы мчаться, чем-то пренебречь. Я могу высказать то, что думаю. Могу отказаться от съемок на телевидении. И не бояться, что больше не позовут. А и не зовите – я не хочу! И это приятно».
-- Нам повезло: мы живем в эпоху перемен, когда цифры в паспорте теряют значение. И женщина за 50 и за 60 хороша и полна жизни.
Это несправедливо – различать людей по возрасту. Про артиста говорят, что он молодой, только тогда, когда он начинающий, к его паспортному возрасту это не относится. А все остальные – личности, и масштаб и качество этой личности от числа прожитых ею лет не зависит. Годы человеку ничего не прибавляют и ничего от него не отнимают.
Помню, я была в Африке, и нас опекали масаи, местные жители. Они мало что знали про европейцев. И один парень спросил: «Сколько тебе лет?» Я ответила: «Восемнадцать», так я себя ощущала в тот момент. Они трогали меня, щупали мои волосы. Кивали. Восхищались. Для них важно было то, что они видят и чувствуют. Не годы. А мы все выясняем, сколько лет нам осталось и осталось ли. Да никто не знает, сколько!
«В совсем юном возрасте – мне было лет пятнадцать – мама отвела меня к гадалке, и она рассказала про все, что со мной произошло и теперь происходит. И упомянула и про мою болезнь, и про мои поездки за границу, и про перемену власти, что по тем временам было невозможным и немыслимым. Гадала по руке – на ней уже написано все, с рождения».
-- Вы верите в судьбу?
Я верю в предначертанность. Все, что я планировала – ничего из этого не сбылось. Врачом не стала, да и другое не сложилось. То, что произошло, случилось без моего активного участия. Меня пригласили на Бродвей – но я ничего для этого не делала. Меня просто заметили. И дали шанс. Фестиваль «Рандеву» тоже не был мною запланирован. Город мне предложил его провести – и я согласилась. Я не рвалась к этому, не думала и не надеялась. Я просто была к нему готова.
Я постоянно говорю артистам – да и любой человек должен это учитывать: жизнь всегда дает шанс, но ты к нему должен быть готов. Надо хорошо выглядеть, заниматься спортом, учиться новому, с полной отдачей делать то, что для тебя важно, и смотреть по сторонам, не то придет ваш момент, а вы его профукаете.
-- А у вас были моменты, которые вы профукали?
Конечно! Меня подвело незнание английского языка. Я была любима и желанна в Америке, все стремились со мной общаться, но я везде оказывалась хуже, чем могла бы быть, так как не знала язык, не выдавала всего, на что была способна. Я в 90-е и подумать не могла, что мне когда-нибудь понадобится английский. Мы же не учили в школе иностранный язык, чтобы на нем говорить, мир был закрыт – за границу не выехать. Подумать не могла – а следовало бы.
-- Если бы вы выбирали любое место на земном шаре, где бы вам хотелось жить, на чем бы вы остановились?
Я уже живу там, где хотела бы: в Юрмале. Мы снимали программу «Народный артист» в Москве. Съемки длились четыре месяца. И однажды заметили собачку, которая сидела в луже под автобусом. Я решила ей помочь. Купила ей домик, чтобы она не мокла под дождем. Потом мы с приятельницей решили, что ее надо стерилизовать. Какое-то время после операции Вафелька жила в хорошем доме, спала, обласканная, на диване и на всех злобно рычала. Но видели бы вы собачку, когда мы вернули ее на то место, где она привыкла жить! Какие сальто и кульбиты она делала от радости! Была ли лужа под автобусом лучшим местом на земле? Для Вафельки – да. Мы счастливы там, где все привычно, где много друзей.
-- В какую историческую эпоху вы бы хотели жить?
Пожалуй, в 20-е годы в Америке. Сухой закон, полицейские, гангстеры, я – какая-нибудь актриса, конечно.
-- А мужчиной побыть никогда не хотелось? Почувствовать, каково это?
Никогда об этом не думала. (Пауза) Наверное, нет. Равноправие – это хорошо. Но сейчас ушли в другую крайность, и теперь вы рискуете тем, что вам не только руку не подадут, когда вы выходите из машины, но и так же резко ответят и сдачи дадут, как если бы вы были мужчиной. Готовы ли мы к этому? Сама я люблю мужские костюмы, но все равно – не хочу быть мужчиной. Есть сценический закон: лучше выступать в мужском костюме, чем в женском, это привлечет больше внимания публики. И я этот закон использую, когда выбираю сценические наряды. Но не в жизни: я не соревнуюсь с мужчинами и мне не нужны победы над ними.
-- Какой стиль одежды вы предпочитаете вне сцены?
Спортивный и свободный. Меня ничто не должно стеснять. Когда я была маленькой и меня вели в детский сад, на меня надевали шубку и завязывали поверх нее тугой поясок. И этот поясок был последней каплей – я падала на пол и орала, пока пояс не снимали. И сейчас все на мне должно быть свободным, чуть великоватым.
«Есть женщины, жизнь которых делится на этапы: «от мужа к мужу» или «от ребенка к ребенку». А у меня – от концерта к концерту».
-- У вас есть личная жизнь?
Она настолько подлажена к работе, что теряется на ее фоне. Я как-то смотрела интервью с Интарсом Бусулисом. И журналист спросила, что у него на первом месте – работа или семья. И он замешкался с ответом. Она ждет, а он не знает, что сказать. А у меня не было бы такой долгой паузы: конечно работа! Моя профессия – самое главное.
-- Может быть, Интарс замешкался от неловкости: хотел сказать правду – «работа», а понял, что надо «семья», иначе жена обидится. Вот и пауза получилась.
Может быть! (Смеется). Надо у него спросить! Хотя я уверена, что все равно работа. У Интарса все под нее подстроено. Он с таким азартом во всем участвует, а не просто время отбывает.
-- Кто является вашей семьей?
Мои музыканты. Я с ними решаю вопросы, которые меня по-настоящему волнуют. Я не праздную день рождения, а Новый год встречаю с коллективом. Семья – это здорово. Но с музыкантами я провожу больше времени. Я знаю про каждого из них все – больше, чем про родственников.
-- А они про вас тоже все знают?
Многое знают. Но не все. Я не люблю делиться проблемами. Радостью – могу.
-- Какая последняя радость, которой вы с ними поделились?
Новая песня. Всем в коллективе я ее уже проиграла. А своим родственникам – еще нет. Родственники занимаются своими делами. Коллектив – нашими общими. Моими.
-- У вас есть люди, которые заведуют вашим бытом, наводят порядок, готовят еду?
Да – но если только это не касается концертных костюмов и всего, что относится к работе. Работой я сама занимаюсь. Никому не доверяю. А что мы будем есть, это Андрей спрашивает, когда мы откуда-то приезжаем. Я отвечаю: «Иди покупай что хочешь. Мне все равно».
-- Вы – не гурман? Вы равнодушны к еде?
Для меня еда – это только топливо.
-- А как вы балуете себя?
Шоколадом. Я заметила: ночью ты никак не уснешь, а съешь маленький кусочек шоколада – и сразу засыпаешь.
-- Что вы думаете про очень популярную кармическую теорию и переселение душ?
(Улыбается). Я из тех людей, которые если чего-то не понимают, то в это и не верят. Мне надо, чтобы мне доказали или объяснили. Тогда поверю. Но мне очень понравилась одна сценка в Индии: я вижу, тощая собака лежит прямо на дороге. Остановилась машина. Из нее вышли двое мужчин. Я напряглась, думаю, что-то плохое сейчас будет. А они накормили собаку, напоили молоком, которое тут же рядом купили, и уехали. Эти люди думают о своей будущей жизни и зарабатывают для нее баллы. Мало ли кем эта собака была в прошлом воплощении и будет в прошлом! Мы так не привыкли. Замечательная религия. Прекрасная теория.
-- Я читала, что вы приняли крещение в православную веру в очень сложный момент вашей жизни. Это так? И искали ли вы перед тем, как поверить, доказательства?
Тогда я пела в ночном баре и переросла то, чем занималась, а куда двигаться дальше, не знала. Мне посоветовали креститься – вдруг я увижу путь. Мои родители католики, но я крестилась в православную веру. И моя карьера пошла вверх. Через год-два после крещения я пела с коллективом на большой сцене.
Когда я заболела в начале 90-х и мне стало совсем плохо, меня спросили, какую книжку мне привезти в больницу, и я вдруг сказала: Библию. Я сама не представляла, что это скажу. И вдруг – такое. Читала еще книги Александра Меня, который многое для меня прояснил.
-- Принято считать, что с годами все больше и больше начинаешь ценить семью и отношения с близкими. Но смотришь вокруг – и видишь на чужих примерах, что с близкими и с семьей на старости лет как-то не очень складывается. А вот деньги приобретают огромное значение. Что вы об этом думаете?
Деньги нужны только с годами, в юном возрасте они не требуются: ты и без них силен и крепок. А когда ты слаб во всех отношениях – это единственное, чем можно заработать уважение и авторитет. Они дают силу, позволяют сохранять здоровье и заниматься интересными делами. Это я и Андрею говорю: «Деньги нужны только в старости. Ты рождаешься и умираешь в одиночестве».
-- А почему вы замуж за Андрея не вышли?
Я не могу кому-то принадлежать. Брак – это ограниченность, лишение свободы. Подсознательное что-то у меня срабатывает, желание сбросить оковы, как с просторной одеждой поясок снять. Странная черта, согласна – ведь считается, что все девочки хотят замуж.
-- А не просматривается ли за нежеланием выйти замуж за этого мужчину постоянное ожидание кого-то лучшего?
Не думаю. Не в новой возможности дело. Разведись и бери лучшего – это же сейчас не проблема. Законный брак связан с бумагами, он утяжеляет каждодневную жизнь, это быт в худшем значении этого слова, скованность. А так – легко и хорошо. Мы лет сорок с Андреем уже вместе, и за эти годы выстроили друг друга под себя. Нам иного не нужно.
-- Вы не жалеете о том, что у вас нет детей?
Нет, мы не жалеем – ни я, ни Андрей. Это не моя судьба. У меня так должно быть. Я радуюсь, когда у других рождаются дети. Кто-то реализуется в детях, кто-то – в работе. Я – в работе. Для меня на первом месте всегда работа. Дети вырастают и уходят из дома, и все равно ты остаешься рано или поздно один. А если у тебя неудачный ребенок – это крест, который ты несешь всю жизнь. Мы думали о ребенке из детского дома. Но мой духовник отец Виктор сказал, что это не мой удел.
Я смотрю на женщин, которые стали мамами в очень взрослые годы, и понимаю: хорошо рожать в двадцать лет, когда ты еще сама почти ребенок и растешь вместе с ним. А потом все очень тяжело дается.
-- А чего вы боитесь?
Плохих новостей. Я не люблю перемен. Я люблю, чтобы мои друзья были моими друзьями всю жизнь. И чтобы все шло ровно. Мне не нужны всплески и вспышки, я получаю все это на работе. И я не хочу терять своих друзей. Человек становится моим другом, когда мне не нужно от него много чего скрывать. На сто процентов не открывается никто, но пооткровенничать хоть в какой-то области нужно. При друзьях ты не стесняешься быть искренним или быть без мейкапа. Пока ты закрыт – дружба невозможна.
-- У вас есть такая градация: «Это – друг, он даже у меня дома был, а это просто приятель – он у меня ни разу не был!»
Да, у меня не «дом открытых дверей». Когда я приехала в США, меня сильнее всего поразила их открытость: дома без занавесок, заборы прозрачные, свет горит, все видно, что внутри происходит, где полно гостей. Я более закрытая, и у меня в доме могут быть только те люди, которым я доверяю.
-- Кто или что сильнее всего повлияло на вашу судьбу? Какие люди или события?
Раймонд Паулс – после встречи с ним я стала петь по-другому, он дал мне вектор, в направлении которого я иду до сих пор. Алла Сигалова – я стала двигаться по-другому. И Америка – я стала жить по-другому, смелее и более открыто.
«Не так важно умение выбраться из сложной ситуации, как важна способность не попадать в нее».
-- Вы тревожны по натуре?
Да, я прокручиваю в воображении все худшие сценарии. Мы идем гулять. Андрей говорит: «Отпусти собаку!» А я думаю: если моего пса, такого маленького, укусит большая собака, моя спокойная жизнь закончится. И рисую себе, как мы едем в клинику, как надо будет зашивать раны, и понимаю: нет, я лучше его не отпущу. Я могу проиграть трагические ситуации, которые касаются других, и постараться предупредить каждую. Свой собственный корабль я отпускаю по течению. Судьба меня ведет. Все, что суждено, ко мне приходит.
-- Вы тиран при общении?
Наверное. (Улыбается) Меня надо знать, тогда меня можно терпеть.
-- Говорят, что в артистической среде нет друзей. Есть только соперники, временные союзники и соратники.
Профессия не позволяет нам дружить – но не из-за конкуренции, а из-за отсутствия времени: мы все время в разных местах, нет возможности задержаться и сблизиться. Приехала Алла Пугачева в Юрмалу, задержалась ненадолго – и появились «Дамы с дюн». Это не проект, это наше баловство. Мы часто с Аллой общаемся, и если бы не профессия, может быть, стали бы друзьями.
-- А еще говорят, что артистическая среда – тот еще террариум, где все друг другу завидуют.
Зависти я не понимаю. Человек иначе поет другую музыку с другим оркестром. Как ему можно завидовать? Может быть добрая зависть, если у кого-то появилась классная песня, а у тебя такой нет. Когда у Лолиты появилась песня «Титаник», я была рада за нее, и мне очень хотелось хорошую песню для себя. Но – не эту! Это для нее песня, мне она не подходит.
Знаете, мы не едим друг друга. Мы не сближаемся из-за эгоизма, присущего представителям нашей профессии. Мы заняты все время только собой – специфика такая. Возьмите оперных певцов – они носятся со своим голосом как не знаю с чем. Нам в смысле голоса проще: у нас есть микрофоны. Но наш век короче. Ты должен постоянно обновлять репертуар – это классические произведения можно петь десятилетиями. Нам надо искать что-то другое, оригинальное, быть в форме, следить за внешностью. И все время – я, я, я…
-- А вы думаете над тем, как быть современной?
Я не думаю, как быть современной, я одеваюсь и поступаю как мне нравится. Я думаю, как бы не забыть, что я все-таки взрослый человек. Современность или старомодность не зависят от возраста. Можно быть ужасно старомодным в восемнадцать лет и современным в семьдесят.
-- После нашего интервью что вы сразу сделаете?
О, я сразу переоденусь! Надену байковый костюм и пойду с собаками гулять на море. А перед этим – бутерброд с сыром, кофе. Этого я хочу. Это для меня счастье – на сегодня.
Было интересно? Подпишись на наш канал и читай:
Галина Панц-Зайцева (с) "Лилит"