Маня с трудом дошла до дома сельской учительницы – Софии Васильевны. Софию Васильевну все знали, как женщину мудрую справедливую и понимающую. Она где-то возрастом где-то между самой Маней и Маниной матерью.
- Соня, - рыдания сдавили грудь, – Сооонечка, они меня, они меня, а я им, я для них.
София молча поставила чайник, достала батон, поставила на стол чашки, сахарницу, варенье. Вынула из холодильника масло, сыр и колбасу.
- Садись, Мария. Чаю попьем, ты все и расскажешь.
Маня вытерла глаза уголком платка и начала свое горькое повествование.
Дети решили избавиться от матери и сдать ее в дом престарелых. «В богадельню» - как выражалась Маня. Неблагодарные. Она на них всю свою жизнь горбатилась, куска лишнего не съела, все им, все в дом, только ими и жила, а они, неблагодарные такие, решили сдать ее в дом престарелых. Разве мало они работала на них? Летом, сначала в колхозе. Потом дома, только чтобы ели вкусно, чтобы жили не хуже других. Дом им освободила.
Тут, поймав взгляд Софии, она запнулась и невольно опустила голову.
Тридцать лет назад, она Маня, так же стояла в Софиином доме. Так же, да не так. Тогда за этим же столом, с тем же немудрящим набором продуктов, сидела ее мама и плакала. Слезы градом лились из ее глаз. Мама, Тасюня, как ее все звали,за спокойный и добрый нрав, за добрую улыбку, вытирала слезы платочком, а рядом с Тасюней стояли ее, Манины дети, все трое. Держались за бабушку и исподлобья смотрели на нее, Маню.
Потом самый маленький, Санечка, встал на колени и пополз в сторону матери, умоляя и плача:
-Мамочка, мамуленька, не отдавай бабушку в богадельню, не надо, мы за ней ходить будем, она же может по дому передвигаться, она добрая. хорошая. Мамочка, мама, не надо, не отдавай.
Маня задохнулась от возмущения. Мало того, что сыновья на тачке привезли бабку до соседней деревни, где жила София, решили спрятать бабку в доме учительницы, так они еще и сцены тут закатывают. А бабка живет одна в доме. Куда после развода вернулась, переехала Маня с детьми, дом вроде и большой, . да бабка мешает, стонет по ночам, ноги у нее болят, спина не разгибается, в войну надорвала, только мешает всем. Ну и что. что это ее мать. Много она от матери видела? Ела не всегда до сыта, работать пошла в 16 лет. У Мани даже не возникло мысли о том. что ели все не до сыта. В то страшное военное время. Что сберегла мама ее и братьев. Которые сейчас жили один – на Камчатке. Другой- на Севере, и что работать ее сверстники начинали чуть ли не в 14 лет.
Сейчас Маню трясло. Бабка посмела прийти и жаловаться учительше, и эти ее приволокли сюда на садовой тачке – ноги -то совсем у бабки не ходили, по дому с палочкой.
А сын тем временем подполз совсем близко и стал неистово целовать мамины руки, поливая их слезами и все прося
–Не надо, мамуля, не надо.
Маня оттолкнула сына, схватила почти невесомую, сухенькую мать за шкирку. Рывком подняла и почти выбросила в сени. Вслед несся уже не плачь, а вопль, да не одного, а всех троих сыновей:
-Мамочка, не надо!
«Да чтоб вас разнесло, - подумалось тогда Мане, – Заступнички». Она выволокла мать во двор. Хорошо, что сосед дал подводу. Почти забросила бабушку на телегу. Старая только прикрылась руками, она плакала, даже не утирая слез.
Вихрем влетела в дом учительницы, подзатыльниками погнала из него детей. Оглянулась. София стояла у стола. Бледная. Разминала неведомо как оказавшуюся в ее руках папиросу. «Курит с войны Софья» - вспомнилось Мане. От чего-то, хотя они ни секунды не сомневалась в своей правоте, в своем праве так вот сдать мать в дом престарелых, где-то под ложечкой что-то шевельнулось, вызвав бурю, которую и выплеснула в лицо учительнице, наконец закурившей, Маня .
-Что ты на меня смотришь? Думаешь легко за почти обезноженной ходить? На мне дом. Пять коров. Бык, свиньи, кура. Всем надо, а тут еще и она. Ничего. Там ей лучше будет. За ней уход будет. А меня кто спросил, легко мне?
-Маня, сыны твои сказали, что будут помогать с бабушкой. – тихо проговорила София.
-Да ладно, будут они. Не смеши. И вообще. Что ты лезешь в нашу жизнь? Что привечаешь детей? Знаем мы вас, - еще что-то Маня выкрикивала в лицо Софии. Та молчала.
Мать Маня сдала в тот же день в богадельню. И потекла жизнь, как прежде, только одной докукой меньше. А еще через три месяца, под Новый год, нагрянули братовья. Оба сразу. Один привез с Камчатки икры, второй из Мурманска рыбы хорошей. Приехали тогда. когда Мани дома не было, в город тогда Маня уехала, справки какие-то брать. А когда домой вернулась, старший сын показал на гостинцы, сложенные в закуточке в сенях, и сообщили, что дядья ушли в Софии, в гости, сказали. София же их учила когда-то.
Когда Маня примчалась в дом к Софии, братьев там уже не было. София выпуская дым от папиросы в печку, спокойно сообщила, что ушли они уже. Посидели, чаю попили и ушли.
Маня хотела тоже попросить чаю –в горле пересохло – но тут услышала, как в тонкую перегородку, делящую пятистенок на две части, стучат. София положила папиросу и ушла за перегородку. Маня услышала мычание старухи – матери мужа Софии, которую как говорили, разум совсем покинул. Говорили, что свекровь Софии перепутала день и ночь, не понимает сытости и голода, ходит под себя, и что дочери ее, сестры Софииного мужа живут далеко, а тут только сын с Софией и София, каждый день ходит из школы домой, почти за 8 километров, потому что бабушку надо мыть, кормить, стирать за ней. Раньше София при школе могла остаться ночевать, а сейчас вот тяжко ей приходится.
София вернулась, налила воды в кружку и отнесла кружку за перегородку. Маня услышала, как София поит старуху.
София вернулась, взяла недокуренную папиросу, зажгла спичку. Закурила и спокойно, тихо произнесла:
- Хорошо, что ты пришла. Иван и Степан просили тебе передать, что они пошли в.. - София назвала село, где был дом престарелых – Сказали, что там в доме колхозника и заночуют.
София стала вытаскивать из-за печки тазы, наливать воду, и Маня поняла, что надо уходить.
На другой день она помчалась в дом престарелых.
В комнатушке, где три месяца назад была ее мать, не было никого. Она побежала к нянечке.
- Явилась? – злобно сверкнув глазами, язвительно поинтересовалась разбитная деваха, работавшая няней в доме престарелых. Про нее поговаривали, что была она замужем, муж избил ее, тяжелую, она скинула, до больше и не смогла зачать. Мужа посадили, она развелась. попивать начала, но кто-то ее привел сюда, в богадельню, и она тут прижилась.. Ее любили и старики и дети – две богадельни были рядом: и детдом и дом престарелых.
- Пойдем покажу, где мать твоя, - она взяла Маню за руку и потащила за собой. Вывела во двор, к леднику.
У ледника стояли оба брата. Степка, младшенький, стоял, прислонившись лбом в стене, плечи его вздрагивали. Иван молча курил. А на санях, стоявших рядом, в простой домовине лежала ее мама – маленькая, сухонькая старушка с большими, натруженными руками. Лицо бабушки было светлым, спокойным.
Что было дальше. Маня вспоминать не любила, гнала от себя безобразные сцены – как Степка, мертвенно –бледный, зареванный. повернулся к ней и замахнулся на нее, как Иван держал его, не давая ударить ее , цедя сквозь зубы:
- Не марайся, брат, об эту тварь, не надо.
Как оба они кричали, почему она не сообщали им, что сдала мать в богадельню, почему в письмах писала, что все хорошо, почему ни разу не навестила ее тут.. Как она орала в ответ, что ей было так жить невыносимо тяжело, что тут матери было лучше, за ней был уход.
Как Иван почернел лицом, услышав это, и уже Степан стал держать его, не давая ударить.
Как хоронил мать, Маня не помнила, это стерлось из памяти. Совсем. Начисто.
А Софиина свекровь прожила еще 15 лет. Умерла лет десять лет назад. Все окрестные деревни вздохнули, радуясь за Софию – освободилась
- Ну, и куда тебя, Мария, везут? – Маня вздрогнула. Голос Софии прогнал воспоминания.
Маня подняла голову. София держала в руках опять неизвестно откуда вытащенную папиросу. «Курит с войны». - машинально отметила Маня.
- Соня, меня везут к матери моей. Я попрощаться зашла
