За машиной пришлось тащиться на улицу Боцманская.
Я шагал по мокрому, неровному асфальту, похожему на поверхность ночного моря.
Белёсые брежневские высотки, будто сложенные из застаревших кусков рафинада. Жёлтые мелкие деревья, гордые, словно молодящиеся старухи. Рыхлое, серое небо.
Утро субботы. Пустые дворы. Ни одного человека. Только коробчонки одинаковых машин.
На плешивой, ещё зелёной полянке, на крышке люка кто-то сердобольной морщинистой рукой высыпал крошки хлеба. Десятки чаек с криками, хлопаньем крыльев, толкая друг друга, кружатся, пикируют, прыгают по траве. Пятьдесят лет назад здесь было море, и также чайки верещали над его чёрной водой. А потом жадный человек захапал себе его территорию, чтобы налепить своих удобных, десятиметровых, сахарных квартирок. Чтобы утром субботы лежать в тяжёлом похмельном сне.
И я вспомнил, как тридцать лет назад гулял здесь с братом, когда проводили выходные у бабушки, на Васильевском. Такими же субботними утрами мы бродили по дворам Кораблестроителей и Морской набережной.
Дождь такой мелкий, что похож на воздух. Я дышу коротко и нервно. Как всегда в похмельное утро. Я смотрю на голодных чаек и осень восемьдесят восьмого, которая навсегда застряла между рёбер.
Наконец-то нахожу машину, которую какой-то мудак запрятал между гаражей.
«Здравствуйте, Максим» говорит робот женским елейным голосом, напоминая, что мне не семь лет, и сейчас совсем другое время. Время будущего.