Даша начала плакать. Ноги совсем не слушались её. "Бабушка, нам ещё далеко до дачи?" "Нет, радость моя, совсем чуть-чуть." " У меня ножки не хотят идти, они кушать хотят." "Сейчас придем домой, нагреем кипятка, там сухарей полно, покушаем," - подбадривала шестилетнюю Дашу бабушка.
Через некоторые время девочка по детской привычке опять дёргала бабушку и просила кушать и посидеть, а Антонина Степановна ласково объясняла внучке, что им ещё нужно идти. Брат Даши Степан помогал деду Егору нести раненую женщину, она давно уже ничего не говорила даже в бреду, просто тяжело дышала, находясь в беспамятстве. Кто-то из женщин деревни иногда подменял их, давая отдохнуть.
Колонна беженцев возвращалась в родную деревню уже третий день. Они давно ничего не ели, только пили воду в реке Стрелка, да и то исключительно в тех местах, где речку не было видно с дороги, по которой передвигались немцы. Среди них были только совсем маленькие дети, да престарелые женщины. Два единственных мужчины: дед Егор восьмидесяти пяти лет, да брат Даши - Степан, совсем взрослый. Ему было чуть более десяти.
Во время эвакуации из родной Ропши они смогли добраться только до Стрельни, там их и настигли немцы. Путь в Ленинград был отрезан. Отсидевшись в окопах и траншеях пару дней, они двинулись обратно, в надежде, что смогут вернуться в свои дома. Но их ждало большое разочарование.
На горизонте показались первые дома. Но по центральной и единственной улице деревни ходили немцы. Кто-то в серой форме, кто-то в зеленой. Решили остаться около верхнего Ропшинского пруда. Он уже не функционировал, воды там было немного, но и немцев тоже. Решили, что в деревню сходит дед Егор и баба Валя с третьего дома.
Все разместились в тени деревьев. Солнце подбиралось к зениту. Измученные маленькие дети вповалку легли отдыхать и сразу заснули. Даже Степана подкосил сон, и он мирно пригрелся на бугорке рядом с тропинкой. Сторожить остались Антонина Степановна и её соседка по даче Вероника Павловна. Это была молодая добрая женщина - доярка ропшинского совхоза.
Егор и баба Валя вернулись только к пяти часам вечера.
"Ну?" - спросили беженцы.
"Ой! Бабаньки..., ой!" - начала причитать женщина в ответ, да и не смогла сказать, расплакалась. Стала подтирать слёзы кончиком серого платка и сморкаться. Дед Егор, более мужественный человек, некогда служивший ещё в царской армии, потом воевавший за красных в Гражданскую, закончил: "Немцы все дома позанимали... местных на работы отправили... От наших укреплений одни чёрные ямы... никого не осталось из ополченцев..."
"С кем-то из наших смогли поговорить?"
"Да, а то что-же мы так долго. Мы с Валькой в кустах отсиделись. Потом смотрим, Вера Петровна по нужде собралась. Ну мы к ней. Она сначала испугалась, потом обрадовалась, что мы почти все живы, сказала, что их немцы из придорожных домов выселили. Теперь они живут на дачах в деревне Михайловка. Туда и мы пойдём. Продуктов там немного осталось, но те кто на работы выходит к немцам, то они пайки дают зерном, крупами, в общем с детьми выжить можно."
"Да как же мы к захватчику пойдём наниматься... Совесть не позволит!" - расстроилась Вероника.
"Ну, коммунистам к немцам лучше не соваться... У них все документы местного архива. Они каждого проверяют, кто к ним добровольно приходит... Не один коммунист не вернулся... Все кучкой у рва нижнего пруда лежат..."
"Нужно идти на работы тем кто на дачах живет, их они проверить не смогут, в местных партийных ячейках не состоят... и документов у них нет. Беженцев они так сортировать не будут," - предложил кто-то из женщин.
А Вероника всё беспокоиться: "Бабаньки, да как же так! А наши сейчас их выгонят с деревни, как мы им в глаза смотреть будем. Если мы работали на немцев, то мы уже враги народа и Родины! Надо к своим как-то пробираться."
"Нет! - оборвала жестким волевым словом её Антонина Семёновна, - мы уже попробовали и ничего из этого не вышло. Вот обратно и побрели. У нас дети - будущее нашей Родины. Надо их сберечь. Сейчас идём на дачи, наша, видимо, не занятая. Отдыхаем и потом уже решим. Выберем старосту - он с немцами общаться будет. Я могу быть переводчиком, немецкий знаю. Может мы, наоборот, чем-то нашим потом и поможем. А на скорое возвращение Красной Армии нет надежды. Сами же видите, кто Ропшу защищал? И Где она, рабоче-крестьянская?"
Все согласились с Антониной Семёновной. Именно жесткой волевой руки не хватало их маленькой колонне. Женщины начали будить детей. Ослабленные, едва передвигающие ноги, они пошли в сторону дач в деревню Михайловка. Только через пару часов им удалось дойти до крайних домов. Эта часть посёлка не была занята немцами, но в их домах уже расположились местные жители Ропши. Никто не возражал. Люди разместились и смогли выспаться и покушать. Вечером объявили собрание, на котором деда Егора назначили старостой. Он был беспартийцем, да, и единственным мужчиной. Антонину Семёновну взяли в переводчиком.
Даша теперь спала на бабушкиной кровати вместе со своей семьёй. Девочка любила спать со взрослыми, тем более сейчас, когда было так страшно. А вот Степан был не очень рад. Но, защищая сестрёнку, он готов был терпеть. В других комнатах их дачи расположились соседи по несчастью. Кто-то спал на детских кроватях, кто-то на полу, кто-то даже на чердаке.
Утром бабушка разбудила внуков рано.
"Я не хочу... Я хочу спать, - шептала Даша, - Бабушка, почему так рано?"
"Вставай. Сегодня останешься со Степаном за старшую. Другие ещё меньше тебя, нужно за ними приглядеть. Больше пока некому. Первый день с собой мы вас не возьмём, - Антонина Степановна тяжело вздохнула, - а мы пойдем на работы к немцам устраиваться! Степан, - обратилась она к заспанному внуку, - а ты смотри, чтобы никто из детей не бегал по деревне. Сидите здесь как мышки"
"Хорошо, а вы когда вернётесь?"
"Ох... пока не знаю... Надеюсь, что вернёмся..."
И взрослые ушли. Степан и Даша пошли готовить кашу - растопили печку. Налили воды в ведро из колодца. Даша помыла пшенку, как её бабушка учила, а Степан поставил чугунок с водой и кашей в печку. Заправить его сказали потом мёдом и банку с ним оставили на столе.
Через час начали просыпаться малыши. Кто-то плакал, кто-то спрашивал "где мама?". Было их порядка семи душ в возрасте от двух до пяти лет. Вот и получалась, что Даша за старшую. Но ими командовал Степан, а девочка только училась. Все боялись выйти гулять после завтрака. Сидели притихшие за столом с голубой скатертью.
Тут мелькнула серая тень перед окнами. Маленький двухлетний Витя сжался в комок как при бомбёжке, но не плакал, только показывал пальчиком в окно.
"Сидеть всем тихо!" - сказал шёпотом Степан, прикладывая указательный палец левой руки ко рту, а правой беря кухонный нож. Тут в дверь постучали. Дети молчали, постучали ещё раз, но все молчали. Дверь скрипнула и из-за неё показался черный кирзовый сапог, а потом и немец в серой форме.
"Гутен Таг, киндер," - сказал фашист улыбаясь.
Заслоняя собой детей, Степан выставил вперёд нож и сказал на ломаном немецком: "Хенди хохи!" Но вместо ожидаемого страха фашист рассмеялся, хватаясь за живот, ввалился в кухню, а за ним ещё двое. Дети плотнее прижались друг к другу.
"Шпрехст ду дойче, юнге?" - спросил второй немец.
Степан стоит в боевой позе и понимает, что против трёх автоматов кухонный нож не поможет. Но лучше умереть в бою, чем быть предателем. И стоит Степан смотрит как охотник на медведя фашистам в лицо и отвечает неустрашимо на ломаном немецком (хорошо бабушка была учительницей и преподавала этот язык в школе): "Филяйхт, их шпрехе етвас!"
"О! Гуд, - заулыбался второй немец, слегка отталкивая первого, - Виа мёхтен тринкен. Хаст ду вассе?" (мы хотим пить, у тебя есть вода)
"Я, хие," - сказал Степан, отходя от стола, где на стуле стояло ведро с водой. А сам нож не опускает и старается, чтобы дети были за ним.
Немцы подошли, взяли кружку со стола и попили воды.
"Данке шён," - неожиданно поблагодари немцы парня.
"Битте," - неожиданно для себя сказал Степан и опустил нож в растерянности. Немцы не хотели их убить? Они просто зашли попить воды. У колодца же ведра не было. Мальчик слегка остолбенел увидев во врагах людей.
"Данке, данке, - говорили немцы, а второй залез в походный мешок и вытащил оттуда плитку шоколада, положил на стол, - дас ист фюр дайне киндер (это для твоих детей), " - ободрил его второй немец, потрепал по голове, совершенно не опасаясь, что мальчик может на таком расстоянии пырнуть его ножом.
Немцы ушли. Все дети тихо сидели и смотрели, кто в окно, где тени фашистов давно исчезли, а кто-то на дверь. Но никто не мог посмотреть на шоколадку. Так прошло минут двадцать в тишине. Никто не двигался с места. Наконец, Даша спросила, заглатывая слюну и слегка косясь на подарок:
"Стёпа, а мы шоколадку будем есть?"
"Нет, подождём взрослых... Пир во время чумы!" -сказал серьёзно Степан и убрал плитку на самый верхний шкаф кухни.
Дети просидели до позднего вечера, только когда начало смеркаться взрослые вернулись. Они поужинали остатками каши, Даша и Степан рассказали, как к ним приходили немцы. Бабушка не была особенно этому рада, но другие взрослые сказали, что фашисты не совсем звери, хоть и работать много заставляют, но пайком не обделили. На завтра есть, что в чугунке варить. А шоколад поделили между детьми.
"Только ты в другой раз, - сказал дед Егор Степану, - уж не хватай нож-то. Ты сейчас на их территории. Повремени с военными действиями. Хорошо - это были просто немцы, а то если гестаповцы, то мало ли чем бы закончилось. Завтра все идём на работы. Мне комендант сказал, что пайки только работающим. В том числе и работающим детям. Вам работу найдут. Сказали завтра в девять сбор у управы. Кто не придет, того из дома выгонят, а в тот дом немцев поселят. А теперь всем спать."
Все легли спать, но никто не знал, что на дачах они последний раз ночуют. Не подозревая, что завтра начнётся долгая дорога в Германию, дети и взрослые забылись тревожным сном.
Рассказ написан на основе воспоминаний жителей Ропши и детей блокадного Ленинграда. В данной статье некоторые события вымышленные (случай с шоколадкой. Мне рассказывали похожий случай, но подробности я не помню). Любые совпадения случайны.
Начало реальной истории здесь.