Трагедия, вызванная поражением 2-й Тихоокеанской эскадры в Цусимском сражении 14–15 мая 1905 г., заслонила собой значение и роль разведки и принятой накануне на вооружение военных кораблей радиоаппаратуры. Некоторые эксперты убеждены, что одним из решающих факторов, повлиявших на исход битвы, явилась эффективная деятельность японских органов разведки и отличная организация службы радиоперехвата и дешифровки в ходе ведения боевых действий на море.
Учите языки, господа!
В последней трети XIX в. российско-японские отношения складывались как нельзя лучше. Корабли под Андреевским флагом обрели в Нагасаки постоянную прописку, а на склоне горы Инаса возникла целая русская деревня с православной церковью и кладбищем. Офицеры обзаводились временными женами и скупали поделки местных мастеров. Самурайские мечи, фарфоровые вазы, шелковые кимоно и изысканные веера быстро вошли в моду в обеих российских столицах. Этого, как правило, было достаточно, чтобы удовлетворить любознательность наших моряков. Но оказалось, что поверхностный интерес к Японии был присущ не только им. В столице без особого внимания отнеслись, например, к тревожным сообщениям Г. А. де Волана (на протяжении десяти лет – с 1886 г. по 1896 г. – занимавшего пост консула и секретаря миссии в Японии) о том, что в Стране восходящего солнца растут милитаристские настроения и имперские амбиции. Руководство российского Министерства иностранных дел не насторожил даже инцидент в Оцу в апреле 1891 г., когда цесаревич Николай Александрович едва не стал жертвой националистически настроенного полицейского, набросившегося с мечом на наследника русского престола.
В России практически ничего не было известно о реальном положении дел в Японии, особенно в ее армии и флоте, стремительно набиравших силу и наглядно продемонстрировавших свое превосходство над противником в ходе войны с Китаем в 1894–1896 гг. Специалистов, владевших японским языком, особенно скорописью, можно было сосчитать по пальцам. Считалось, что в них нет особой нужды. С 1870 г. занятия по изучению японского языка вяло велись на китайско-маньчжурско-монгольском отделении Санкт-Петербургского университета, где в роли преподавателей выступали Татибана Кумэдзо и сотрудники японской миссии Ниси Токудзиро и Андо Кэнскэ. В 1888 г. на Восточном факультете начал читать лекции по японскому языку и китайской иероглифике Куроно Есибуми. Но студентов было очень мало, а уровень их подготовки не выдерживал никакой критики: разговорным языком они просто не владели.
Восточный институт во Владивостоке возник только в 1899 г., а первый выпуск специалистов состоялся в 1903 г., незадолго до начала Русско-японской войны. Русским военным и морским агентам в Японии из-за незнания языка приходилось довольствоваться информацией, полученной из рук японцев или французов. В довершение всего хозяева диктовали иностранцам жесткие правила поведения, исключавшие свободу передвижения и возможность посещения объектов военного назначения, не говоря уже о вербовке агентов среди местного населения.
Один из создателей российских спецслужб генерал-майор Н. С. Батюшин так характеризовал сложившуюся ситуацию: «До Русско-японской войны разведывательное дело было каким-то пасынком в отчетных отделениях штабов военных округов, ведавших службой офицеров Генерального штаба. Ничтожность отпускавшихся на это дело средств указывало, что дело тайной разведки было у нас не в почете. Если к этому добавить полное отсутствие каких-либо разработанных для этого трудного дела положений и лиц, то можно себе представить, в каком печальном положении оказались мы во время Русско-японской войны. Ни о какой сети постоянно живущих в Японии и Маньчжурии, ставших театром военных действий, постоянных резидентов не приходилось и думать, надобно было импровизировать и притом в стране, языка и обычаев коей мы совсем не знали».
Как и следовало ожидать, с началом военных действий ситуация еще более усугубилась. Тот же самый Н. С. Батюшин вспоминал: «Служа в 1904–1905 гг. помощником начальника оперативного отделения во 2-й Маньчжурской армии, я видел, как начальник ее разведывательного отделения подполковник Розанов и особенно его помощник капитан Рябиков бились, как рыбы об лед, стараясь наверстать не по их вине потерянное. Тяжесть положения усугублялась тем, что в нашей, например, армии не было переводчика, умевшего читать японскую скоропись. Взамен его у нас был бурят-переводчик, знавший китайский язык и возивший с собой словари иероглифов, общие по китайскому, японскому и корейскому языкам. Переводчик, умеющий читать японскую скоропись, был лишь в штабе главнокомандующего. Можно себе представить, как задерживалось использование японских документов, которые были захвачены. Этой нашей беспомощности хотел помочь китайский купец русофил Тифонтай при посредстве своих многочисленных торговых контор, прося за это воистину благое дело миллион рублей. К великому сожалению, генерал Куропаткин на это не согласился, находя подобную сумму чрезмерной. За эту не в меру скупость нам пришлось заплатить сотни миллионов рублей и тысячами жизней, ибо всю Русско-японскую войну мы вели вслепую».
Не лучше обстояло дело в осажденном Порт-Артуре и на 2-й Тихоокеанской эскадре. В распоряжении генерал-лейтенанта А. М. Стесселя и вице-адмирала С. О. Макарова имелся единственный переводчик – студент Владивостокского института восточных языков Е. Ф. Лебедев, а в штабе вице-адмирала З. П. Рожественского эти функции выполнял капитан 2 ранга В. И. Семенов, имевший некоторые познания в японском. Несомненно, и Лебедев, и Семенов старались изо всех сил, но у них не хватало знаний: они просто физически не могли справиться с обработкой и переводом перехваченных радиограмм и добытых документов. До сих пор в Российском государственном архиве ВМФ в Санкт-Петербурге хранятся не переведенные или наполовину переведенные радиограммы того времени. Остается только гадать, что бы произошло, если бы их содержание стало известно вовремя…
Шпион – профессия почетная
В знаменитом трактате Сунь Сзы «Искусство войны» говорится: «Только просвещенные государи и мудрые полководцы умеют делать своими шпионами людей высокого ума и этим способом непременно совершают великие дела. Пользование шпионами — самое существенное на войне; это та опора, полагаясь на которую действует армия». Этим правилом издавна руководствовались правители Японии, а сбором разведывательной информации не гнушались заниматься даже самые высокопоставленные дипломаты.
На фотографиях, хранящихся в японских архивах, можно увидеть дипломатов Страны Восходящего Солнца в овчинных тулупах, возвращающихся на родину через всю Сибирь на санях и даже в телеге. Такое путешествие могло продолжаться чуть ли не целый год, зато позволяло обстоятельно ознакомиться не только с местными обычаями и достопримечательностями, но и как следует изучить подъездные пути, переправы и рельеф местности – все, что может впоследствии пригодиться на случай войны. Традицией подобных путешествий наши восточные соседи обязаны вице-адмиралу Эномото Такэаки – первому посланнику Японии в России, проведшему здесь, начиная с 1874 г., 4 года и 2 месяца, будущему морскому министру и первому министру иностранных дел в истории своей страны.
Сведения, собранные во время путешествия, Эномото Такэаки изложил в своей книге «Сибирский дневник», ставшей настольной для каждого японского дипломата, отправляющегося в Россию. Эти данные постоянно пополнялись информацией, добытой другими дипломатами и военными агентами. Первым вслед за Такэаки путешествие через всю Россию совершил в 1902 г. японский военный агент в Германии майор Фукусима Ясумаса. Особенно его интересовал ход строительства железных дорог в России. Путешествовал Фукусима весьма необычно, проделав весь путь от Берлина через Польшу и далее по маршруту Петербург–Москва–Урал–Иркутск–Владивосток верхом на коне – выдающееся достижение. После этого майор свернул на юг и через Маньчжурию, Монголию и Китай добрался до Японии. Путешествие продолжалось 504 дня! Вдохновителем этой поездки, как выяснилось, являлся не кто иной, как в недавнем прошлом занимавший пост военного министра и стремившийся упрочить свое политическое влияние маршал Ямагата Аритомо. По дороге Фукусима основательно изучил местность, уклад жизни населения и ход строительство будущей Транссибирской магистрали. За время своего путешествия Фукусима успел стать подполковником, а после возвращения на родину был награжден орденом Священного сокровища. Обретенные знания и опыт очень пригодились Фукусиме во время Русско-японской войны, когда он руководил службой разведки японской армии в Маньчжурии, а впоследствии управлением разведки генерального штаба вооруженных сил Японии. Но не только он занимался «изучением» России. К этому занятию привлекались даже очень высокопоставленные лица. Они действовали, мягко скажем, некорректно: не считались с общими требованиями или, получив разрешение властей, заезжали вовсе не туда, куда оговаривалось заранее. Так, например, 4 июля 1899 г. в Россию из Берлина прибыла японская правительственная делегация, возглавляемая принцем Коноэ. В его свиту входила представительная группа армейских и морских офицеров. Принц посетил высшие учебные заведения, был принят министром иностранных дел и самим императором Николаем II и проводил в последний путь в Бозе почившего младшего брата русского царя – великого князя Георгия Александровича.
В Японию принц решил вернуться по железной дороге. Неожиданно без предварительного уведомления принц и его свита оказались в Порт-Артуре, взятом Россией в 1897 г. в аренду и ставшем одной из важнейших военно-морских баз русского флота на Дальнем Востоке. Русским ничего не оставалось, как встретить японских гостей хлебом–солью. Через несколько лет, в апреле 1903 г., принц Комацу в сопровождении многочисленной свиты, возвращаясь домой после торжеств по случаю коронации короля Великобритании Эдуарда VII, захотел наведаться в Петербург, а затем и в Порт-Артур. И вновь дипломатические соображения взяли верх над разумной предосторожностью…
Подобным образом японцы поступали неоднократно. Постепенно в российском военном ведомстве осознали опасность подобных «дружественных» визитов. В мае 1901 г. в ответ на прошение японского морского агента в России капитана 1 ранга Т. Номото вернуться в Японию через Сибирь с посещением Иркутска, Хабаровска и Владивостока последовало обращение начальника Заамурского отряда пограничной стражи генерала В. В. Сахарова к директору канцелярии министерства иностранных дел В. С. Оболенскому: «Милостивый государь князь Валериан Сергеевич! …имею честь уведомить Ваше Сиятельство, что по военным соображениям нам крайне нежелательно разрешить офицеру военной службы проезд через все расположение наших сил на Дальнем Востоке, показывать ему наши пути сообщения и устройства тыла армии. В случае если Ваше Сиятельство в силу иных соображений все таки признаете затруднительным отклонить его ходатайство, то прошу не отказать мне в уведомлении о сем для соответствующих распоряжений об установлении за капитаном 1 ранга Номото негласного надзора во время его путешествия».
Тем не менее, Номото все-таки удалось получить разрешение властей и он, хотя и под надзором, совершил столь желанное его сердцу путешествие по Сибири...
Последним в феврале 1902 г. совершил «инспекционную» поездку по этому маршруту военно-морской атташе Хиросе Такео. По дороге в районе Иркутска он встретился со знаменитым разведчиком и злым гением первой русской революции Акаси Мотодзиро, только что получившим назначение в Россию.
Знания и опыт бывших военно-морских агентов в России очень скоро оказались востребованы в ходе начавшихся боевых действий. Примечательно, что первый выстрел в Русско-японской войне был сделан броненосным крейсером «Асама» под командованием «маленького Того» – капитана 1 ранга Ясиро Рокуро. А под прицелом его орудий оказался легендарный крейсер «Варяг». Начальник штаба 2-й эскадры японского флота капитан 1 ранга Томосабуро Като отличился во время Цусимского сражения. Броненосец «Асахи» под командованием капитана 1 ранга Номото Цунэакира прошел всю войну, принимал участие в блокаде Порт-Артура, бое в Желтом море 10 августа 1904 г. и в Цусимском сражении.
И все-таки наибольший интерес для нас в этой публикации представляют результаты шпионской деятельности Хиросе Такео.
Подвиг Хиросе Такео
Имя Хиросе Такео – самоотверженного героя, погибшего во время отчаянной попытки 14 марта 1904 г. преградить выход из Порт-Артура с помощью пароходов-брандеров, известно каждому школьнику в Японии.
Не меньшей популярностью пользуется история его романтической любви к дочери русского полковника Ариадне Ковальской. Но далеко не всем известно, что вниманию к очаровательной девушке сопутствовал интерес к инновационным разработкам в области радиосвязи и минного дела, находившимся в ведении ее отца – старшего минного инспектора Морского технического комитета Анатолия Андреевича Ковальского. Не вызывает сомнения, что Ковальский поддерживал тесные отношения с Александром Степановичем Поповым. В их переписке, ведшейся с 1890 г. на протяжении 10 лет, затрагивается целый спектр вопросов, связанных с внедрением радиосвязи в русском флоте, включая экспертные оценки результатов опытов Маркони и Эдисона, организацию лекций для офицеров, предложений об оснащении кораблей аппаратурой систем Маркони (1898 г.) и Попова (1899 г.), предложения о заграничных командировках для приобретения материалов и устройств, необходимых для опытов и изготовления станций беспроволочного радиотелеграфа. За строками сухих служебных донесений виден пользующийся уважением известных ученых и радеющий о своем деле специалист.
По странному стечению обстоятельств появление молодого и симпатичного военно-морского атташе Хиросе Такео в доме Ковальских в 1899 г. совпало с созданием Комитета по изучению беспроволочного телеграфа в структуре морского министерства Японии, началом систематического изучения возможностей нового средства связи и поступлением первых донесений военно-морского атташе о достижениях России в этой области. В Токио хорошо было известно об опытах Александра Степановича Попова, продемонстрировавшего 25 апреля 1895 г. на заседании Физического отделения Русского физико-химического общества свой прибор для передачи сообщений на расстояние без проводов. Все, что происходило в этой сфере, вызывало повышенный интерес японских ученых и разведчиков.
Стоит напомнить, что Степан Осипович Макаров, будучи главным командиром Кронштадтского порта, оказывал Попову всемерную поддержку, отлично сознавая, какую роль может сыграть радио в современной войне. В тексте телеграммы, отправленной 22 февраля 1904 г из Порт-Артура и адресованной Морскому техническому комитету, сообщается о необходимости для успеха некоторых военных операций иметь станции беспроволочного телеграфирования, действующие, по крайней мере, на 300 миль. Вслед за ней появляется известный приказ С. О. Макарова от 7 марта 1904 г. № 27, с которым связывают начало практического ведения радиоразведки.
Трудно представить, чтобы полковник Ковальский или его сын Анатолий, также занимавшийся внедрением радио на флоте, делились с поклонником Ариадны секретной информацией. Но даже характер справочной литературы, хранившейся в домашней библиотеке, случайные фразы могли дать представление о направлении и уровне разработок в этой сфере в России, не говоря уже о других доступных Хиросе Такео источниках информации.
В донесении от 10 ноября 1899 г. № 7, в частности, о достижениях в области беспроволочной телеграфии сообщается: «Согласно слухам и сообщениям печатных изданий, 20 ноября (по русскому стилю) между Кронштадтом и Ораниенбаумом установлено сообщение с использованием аппаратуры беспроволочной связи и проведены довольно успешно ее испытания».
На следующий год Хиросе Такео был командирован в Париж для ознакомления с новинками радиотехники, представленными на международной выставке. Вернувшись в Санкт-Петербург, он подготовил обстоятельный отчет, в котором, между прочим, отмечал, что последние разработки в области радиотелеграфии и электротехники для военного флота демонстрировал известный ученый и изобретатель лейтенант Е. В. Колбасьев, а водонепроницаемую парусину – сам вице-адмирал С. О. Макаров.
В донесении № 77, датированном 2 августа 1901 г., Хиросе Такео докладывает своему начальнику Ясиро Рокуро об оснащении семи кораблей эскадры Черноморского флота радиотелеграфными станциями Попова, а также об установке однотипной аппаратуры на минных транспортах «Амур» и «Енисей», готовящихся к переходу на Дальний Восток.
В 1901 г. японским конструкторам Мацусиро Мацуносуке и Кимура Сюнкити удается собрать аппарат беспроволочной связи «34-го типа». В конце этого же года Хиросе Такео срочно отзывают в Японию. В январе 1902 г. он возвращается на родину и получает назначение на должность старшего минного офицера крейсера «Асахи». Это не мешает ему вместе с другом детства капитан-лейтенантом Акияма Санэюки, будущим начальником штаба флота во время Русско-японской войны, принимать активное участие в подготовке к войне, занимаясь в том числе вопросами радиосвязи. Большую часть 1903 г. Хиросе Такео проводит в море, умудряясь в промежутках между походами пройти специальный курс морской стратегии в военно-морской академии. В сентябре он командируется в академию, очевидно, для завершения обучения и участия в разработке оперативных планов будущей войны.
В 1903 г. Кимура завершил разработку станции беспроволочной связи «36-го типа», не уступающей по дальности действия аппаратуре С. О. Попова. Японский конструктор совершил несколько командировок в Англию и Германию (вполне возможно, что его в командировках сопровождал кто-то из товарищей Хиросе, а может, и он сам) и к 1903 г. существенно усовершенствовал свое изобретение и разработал радиотелеграфную станцию «36-го типа», существенно превосходящую известные зарубежные аналоги (изначально от изобретателя потребовали обеспечить дальность действия 400 км). Большая вероятность того, что в распоряжении Кимуры имелись сведения о разработках российских инженеров, поскольку аппаратура нового типа появилась сразу же после возвращения Хиросе Такео из России. Именно она поступила на вооружение кораблей японского флота, благодаря чему нашему противнику удалось своевременно обнаружить эскадру вице-адмирала Рожественского и поддерживать устойчивую связь в ходе Цусимского сражения.
Текст радиограммы «Вражеский корабль обнаружен», переданной вспомогательным крейсером «Синано-Мару» в адрес адмирала Того, державшего свой флаг на броненосце «Микаса», был воспринят японцами как сигнал к действию. Высокая активность японских кораблей в эфире не осталась незамеченной. Тем не менее, вице-адмирал З. П. Рожественский не отменил своего приказа о соблюдении радиомолчания и не разрешил воспользоваться бортовыми искровыми передатчиками для подавления радиосвязи противника, в результате чего японцы свободно пользовались эфиром и командующий японским флотом мог беспрепятственно координировать действия своих сил.
После окончания войны Кимура Сюнкити получил телеграмму за подписью занимавшегося планированием важнейших операций капитана 2 ранга Акияма Санэюки – ближайшего помощника адмирала Хэйхатиро Того следующего содержания: «Мы одержали победу главным образом благодаря Вашей станции беспроволочной связи “36-го типа”».
Уроки русско-японской войны не прошли бесследно. Блестящая деятельность на Балтийском флоте в годы Первой мировой войны Службы связи, создателями которой по праву считаются участники обороны Порт-Артура А. И. Непенин и И. И. Ренгартен, не нуждается в особых комментариях. Но это была уже другая война и другая история…
Светлана Анатольевна Хруцкая