Что вызвало жестокие столкновения между киргизами и узбеками в Оше в 2010 году? Почему рецепты международных организаций по установлению межэтнического мира в городе или были отвергнуты, или оказались неадекватными? Как устроена неформальная, «невидимая» власть в таком конфликтном городе? На эти вопросы попытались дать смелые ответы политологи Дэвид Льюис (David G. Lewis, Эксетерский университет) и Санийя Сагнаева (Saniya Sagnayeva, Казахстан). В 2012-2015 годах они пообщались и провели откровенные беседы с более чем пятьюдесятью бизнесменами, политическими лидерами, силовиками и активистами НКО с юга Кыргызстана (многие контакты поддерживались с 2000 года, что позволило добиться высокого уровня доверия). Результаты исследования ученые представили на страницах научного журнала Third World Quaterly.
Не бывает мира без демонстрации силы
Оглушительный провал множества миротворческих процессов, когда ООН, ОБСЕ или другие международные структуры безуспешно пытались «загасить» локальные конфликты в Азии и Африке, заставил ученых-политологов задуматься о причинах этих неудач. Их ответом стала теория «политического соглашения» — насилие останавливается только тогда, когда распределение ресурсов, денег, должностей примерно соотносится с реальным раскладом сил между противоборствующими группами в обществе. Если, как часто делают западные миротворцы, исключать мощные местные элиты из договоренностей, такой мир долго не продлится.
Главным творцом этой теории стал британский экономист Муштак Хан. Он справедливо заметил, что при неадекватном отображении действительного баланса сил в официальных институтах и органах власти мощные группировки начинают борьбу с системой нередко насильственными методами. Конфликты, по мнению Хана, помогают одновременно понять, у кого больше реальной власти, и распределить ресурсы в соответствии с этим пониманием. Власть здесь может быть не только политической, но и экономической, военной, даже пропагандистской (как возможность мобилизовать сторонников на массовые демонстрации). Важно, что объективных инструментов измерения такой власти не существует, главное – заставить общество принять ее, и поэтому конфликты оказываются единственным способом «доказать» статус той или иной элиты.
Кроме того, идея «политического соглашения» порывает с либеральными моделями «инклюзивного» миротворчества (следует учесть интересы всех, и тогда наступит спокойствие и радость). Она предполагает, что и мир в обществе и вообще политический порядок нередко строится на принуждении и насилии. Многим обществам Азии и Африки, раздираемым конфликтами, присуще «конкурентное кумовство» (еще один термин Хана) – мелкие «разборки», когда противоборствующие группировки постоянно пробуют друг друга на прочность посредством небольших беспорядков, бунтов, манипуляций на выборах и так далее. Чтобы снизить уровень хаоса, вызванного «конкурентным кумовством», многие правительства, управляющие обществом, пережившим конфликт, вводят авторитарные практики управления. Вместо множества конкурирующих «патронов» — один, контролирующий и политику, и экономику (в качестве примеров такого решения политологи приводят Сирию и Шри-Ланку).
Хрупкая власть над экономикой
Как эти теории помогут нам лучше понять ошские события? Юг Кыргызстана – это сложный регион, где кризисная ситуация создается и экономическими трудностями, и влиянием радикального ислама, и близостью других государств Ферганской долины с их национальными проектами и внутренними проблемами. Впервые конфликт в Оше вспыхнул в июне 1990 года (погибло около 300 человек). Судя по отчетам КГБ СССР, у беспорядков было множество причин, но прежде всего – незажиточные киргизы решили, что узбеки слишком обогатились и захватили контроль над местными рынками. Большинство узбеков в городе по достатку мало отличались от их соседей-киргизов, но уже в 1990-е годы узбекские предприниматели заняли лидирующие позиции в торговле, транспорте, трансграничной торговле, гостиничном бизнесе.
Однако в политике и госуправлении высокий экономический статус узбеков не отразился – скорее наоборот. На местном уровне мэром Оша всегда был киргиз, одним из двух его замов – узбек (также узбек обычно был председателем горсовета). На национальном уровне все более сложно – из 90-120 депутатов Жогорку кенеша число этнических узбеков не превышало одного десятка. В госаппарате и силовых структурах узбеков привечали еще меньше: лишь 181 из 17 978 госслужащих (на 2009 год) относились к нацменьшинствам. На юге страны по мере ухода на пенсию советских кадров киргизы увеличивали свое присутствие: в 2010 году из 110 судей южного Кыргызстана лишь один был узбеком. При этом в стране в целом узбеков около 14% населения!
Такое неравенство между узбеками и киргизами «модерировалось», по мнению ученых, посредством самых разных механизмов, но прежде всего патрон-клиентских отношений. На самом базовом уровне это предполагало выплату денег покровителю за возможность спокойно вести бизнес. Затем наслаивались более сложные схемы – работа с правами на торговлю, неформальное кредитование, защита собственности, инвестиции и так далее. Несмотря на рэкетирские очертания всей системы, лидеры узбекской общины, по словам ученых, считали ее самым эффективным методом защиты своей собственности и своих интересов. «Когда выбирали нового мэра, первыми к нему заходили узбеки, приносили деньги и говорили: “Мы вас не трогаем, и вы нас не трогаете”» (интервью с местным депутатом).
Однако после прихода к власти Курманбека Бакиева (2005 год) система неформальных договоренностей зашаталась. Ей стало угрожать новое постсоветское поколение киргизских предпринимателей, не знакомых с советскими установками на «дружбу народов» и настроенных скорее националистически. Ученые отмечают, что это характерное для Азии и Африки явление: мелкобуржуазный средний класс, рвущийся к власти после распада колониальных структур. Хозяева базаров, мелкие предприниматели и околокриминальные элементы бросили вызов как старым, еще советским элитам (тем же урбанизированным киргизам севера страны), так и узбекским бизнесменам юга.
Новые южные лидеры, рассказывают ученые, научились активно мобилизовывать сторонников – как по криминальным каналам, так и пользуясь родоплеменными связями. В Оше многие из них финансировали спортивные клубы (до 150 в городе, по данным милиции). Типичным представителем этого «класса» исследователи считают Мелиса Мырзакматова, мэра Оша в 2009-2013 годах. Он работал в милиции и налоговой службе и после такого «трамплина» ушел в бизнес, а потом и в политику. На посту мэра он начал пересматривать принципы взаимодействия двух главных этнических групп в городе, действовать более жестко и грубо. «Мелис не обеспечивал бизнесу крышу. Он просто выдавливал людей из бизнеса» (интервью с предпринимателем-узбеком).
Косово не пройдет!
Ученые уверены, что пересмотр отношений узбеков и киргизов на юге и усиление экономических позиций последних могли бы пройти более мирно, если бы не революция 2010 года, создавшая вакуум власти – слабое временное правительство не смогло стать гарантом статус-кво. Соблазн выяснить отношения силой оказался слишком сильным у конкурирующих групп. Серия мелких стычек и разборок достигла кульминации 11-14 июня, когда в Оше в погромах убили около 470 человек и разграбили больше 1900 предприятий.
Потом, когда погромы стихли, начался передел собственности. Киргизы, по словам ученых, заставляли узбеков продавать свои машины и отдавать ценные вещи в качестве выкупа за право уехать из города. «Узбеки захватили весь бизнес, и потом начался жесткий передел собственности. Узбеки уехали, продали свой бизнес, это факт» (интервью с местным чиновником). На следующем этапе (июль 2010 – 2011 год) узбекские предприятия меняли владельцев по рейдерским схемам – их продавали под угрозой насилия или судебного преследования. В некоторых случаях на пост директора ставили киргиза, и на него перерегистрировали организацию. По словам одного из респондентов, до 2010 года узбекам принадлежало 90% кафе, а к 2013-му – только 30%. Те, кто не уехал в Россию или Бишкек, стали активно искать новые «крыши», но до 2013 года гарантии защиты получить было крайне тяжело.
ОБСЕ после июньских погромов активно пыталась разрешить ситуацию «западными» методами – направить в Ош международный полицейский контингент с целью работать с обращениями граждан и предотвратить межэтнические конфликты в будущем. Верховный комиссар по делам национальных меньшинств Кнут Воллебек призвал заключить соглашение о разделе власти, чтобы узбеки и представители других меньшинств получили посты во всех государственных органах, в том числе в силовых ведомствах. Говорили и о придании узбекскому языку официального статуса.
Однако власти страны, в том числе Мырзакматов, возмутились планами «устроить второе Косово» и полностью заблокировали эти инициативы. Вместо международных рецептов умиротворения общества после конфликта мэр проводил линию жесткого контроля – его заместителями стали только киргизы, и киргизов же стали назначать на все должности даже в районах компактного проживания узбеков. Мырзакматов продолжал контролировать частный бизнес, он даже запланировал перенос знаменитого ошского базара за черту города и снос узбекских махаллей (кварталов).
Невозможность диктатуры
Казалось бы, произошла полная победа одной группы над другой. Июньский конфликт показал возможности сторон, и последующие рейдерские захваты закрепили новый статус-кво. Но не совсем. Неожиданным образом в 2012-2013 году Мырзакматов начал закулисные переговоры с лидерами узбекской общины и влиятельными бизнесменами, предоставляя новые механизмы «защиты» для их бизнеса. Многие узбеки даже стали открыто выражать ему поддержку. Почему случился этот поворот?
Те же июньские погромы, лишив узбеков собственности, неожиданно дали им другие ресурсы, подчеркивают политологи. Россия и Узбекистан прямо не вмешивались в конфликт, но показали, что не хотели бы повторения трагических событий. Восстановление Оша активно финансировали Азиатский банк развития и другие международные организации, что не давало городским властям проводить совсем жесткую этническую политику. Кроме того, бесконечно «давить» узбекский бизнес тоже было невыгодно – он мог перестать приносить доходы своей же «крыше».
Что еще более важно, Мырзакматов был не президентом, а всего лишь мэром, и диктаторским свое правление сделать не смог – слишком много у него было конкурентов на местном и национальном уровне, пишут ученые. Бишкекские власти сначала постарались создать отдельное управление по восстановлению Оша и Джалал-Абада, неподконтрольное мэру, а потом поставили во главе городского УВД Суюна Омурзакова – влиятельного силовика. Мырзакматов попытался привлечь голоса узбекских избирателей (одна из причин, почему он активно налаживал связи с узбекской общиной), но в итоге проиграл выборы в 2014 году и спешно уехал из страны. При новой власти отношения с узбекской общиной стали более вежливыми, откровенное давление прекратилось, полиция и муниципальные власти попытались улучшить репутацию города. Тем не менее, подчеркивают ученые, новое соотношение сил, жестоко установленное после конфликта 2010 года, никуда не делось.
Слабость западных рецептов
Политологи уверены: ошский конфликт и его последствия указали на уязвимость подходов международных организаций с их «либеральной» программой о защите прав меньшинств и примирении сторон. Западные НКО предупреждали о том, что отказ защищать экономические и политические права узбеков неминуемо приведет к повторению конфликтов. Однако этого не случилось. Те же НКО и западные организации финансировали программы межэтнического диалога и примирения, но эффективность таких программ оказалась невысокой. Истинные «ключи» к миру – в хрупком балансе экономической власти, которая разделена между общинами. А управляют этим балансом скрытые и коррумпированные институты. «Новая система распределения ресурсов была выкована в насилии и навязана с помощью авторитарных практик. Однако она обрела стабильность, так как воспроизводила устоявшиеся неформальные институты (клиентелизма и покровительства), которые уважают в обеих общинах», пишут ученые.
Западным организациям стоит выучить ошские уроки и придумывать более сложные и вдумчивые подходы к разрешению конфликтов на постсоветском пространстве. И не забывать о том, что стабилизация ситуации, в отличие от Ливана или Боснии, далеко не всегда предполагает заключение официальных договоренностей, пакта элит, выражающих свои интересы: нередко мир держится только на неявном понимании сил и возможностей сторон.