Дело было в далёком сорок первом году. Маленькая жизнерадостная Даша больше всего любила лето, ведь в это время мама вывозила их с братом Степой и бабушкой из каменного Ленинграда в Ропшу, где они снимали дом. Такая вот своеобразная дача. Речка Стрелка - купайся хоть целый день! Мама работала на Кировском заводе инженером. Хорошо получала. Но приезжала только по воскресеньям. На Садовой улице в самом Ленинграде у них было две комнаты в коммуналке.
Вот и в это жаркое лето они весь июнь с братом провели на речке. А потом по радио объявили какую-то войну. Степа, конечно её научил этой новой игре. Но почему-то теперь их с братом не выпускали из дома. А через пару недель они с бабушкой стали ходить на какую-то "стройку укреплений". Они рыли землю лопатами и таскали её в вёдрах. Ей даже дали по управлять тачкой. Правда, когда полностью загружали землёй, Даша не могла её сдвинуть с места, и тогда Стёпа катил тачку вместе с ней.
Мама не приезжала к ним целый месяц. Даша стала скучать, и вот сегодня на земляных насыпях у посёлка появилась почтальон - тётя Зина.
"Где Павловы?" - выкрикивала она и бегала между рядами, -"кто проживает в двенадцатом доме деревни Михайловки?"
Даша подошла, к увлечённому копкой траншеи Стёпе и дёрнула его за рукав: "Стёпа, а Павловы, это же мы? Мы же в Михайловке живём?"
Брат повернулся к ней: "Да, а почему ты спрашиваешь?"
"Вон та тётя в форме - нас ищет"
"Ой, это почтальон. У неё, наверное, телеграмма от мамы! Бежим скорее!" - выпругнул Стёпа из ямы и побежал к женщине с газетами и сумкой через плечо. Она уже делилась новостями с местными жителями. Стёпа стал звать бабушку.
Даша едва поспевала за ним: "Стёпа не беги так быстро, я не успеваю!" Но брат был уже рядом с почтальоном и что-то ей активно объяснял, жестикулируя руками и указывая в сторону, где бабушка тоже подбегала к тёте в синем костюме.
"... Давайте же скорее... Дочка... не отвечала давно на мои запросы. Что я только не думала... Сейчас налёты на город стали регулярными. Так я за неё боялась..." - донеслись до Даши слова бабушки.
"Вот здесь распишитесь в получении. Антонина Степановна, читайте, мы тоже все переживаем"
Когда бабушка начала читать телеграмму, Даша была уже рядом и громко дышала, так как запыхалась, бегая по крутым валам оборонительных сооружений.
"Дорогая мама, - начала читать Антонина Степановна, и слёзы полились у неё из глаз, - не вижу ничего, на вот внучек, читай..." - она протянула бумажку Стёпе.
"Дорогая мама ЗПТ, - громким басом начал читать внук, - не теряй меня ТЧК У нас на заводе много работы ТЧК Мы производим снаряды для фронта ТЧК Наш коллектив решил работать без выходных ЗПТ мы увеличили продолжительность смены ТЧК Скоро будет эвакуация с окраин Ленинграда ТЧК Сама забрать не могу ЗПТ езжайте со всеми ТЧК Когда будете рядом мне будет спокойно ТЧК, - сделал паузу и добавил, - что значит в тексте ТЧК и ЗПТ?"
"Это точка и запятая, знаки препинания так обозначаются в телеграммах, - ответила почтальон, - значит скоро эвакуация. А председатель ничего не говорил про это? Может кто слышал?"
"А где он? председатель-то? видал кто?" - встрепенулась черноволосая женщина средних лет со съехавшей на одно ухо белой косынкой.
"Говорят поехал к Кипени организовывать телеги..."
"Воздух!!!" - закричал кто-то и послышался вой двигателей подлетающих самолётов.
Все попрыгали в вырытые траншеи. Даша тоже быстро спрыгнула в кювет и поползла ближе к бабушке и Стёпе. Она уже знала, что это летят противные "мессеры", они даже жужжат уж-ж-жасно. Часто после них кто-то из жителей переставал двигаться и даже не открывал глаза, прекращал дышать. Одежда таких людей покрывалась кровью. Кого-то отправляли в больницу, а про каких-то говорили, что они умерли и их отвозили к местному священнику у старой церкви на кладбище. Стёпа сказал Даши, что там их хоронят. В смысле засыпают землёй в глубоких ямах. Бабушка же говорит, что это потому, что они как бы уснули и никогда не проснуться.
В этот раз "мессеры" кружили очень долго. Взрывы не затихали. Даша плакала - ей было страшно. Страшно не самой заснуть навсегда, а что заснет бабушка или Стёпа. А от мысли, что из-за этих зеленых самолетов с крестами можно оказать в больнице наводило ужас ещё больше.
Когда стальные птицы улетели, был уже вечер. Почти тут же на мотоцикле к их месту подъехал взволнованный председатель. Все только начали вылезать из окопов и искать раненых, отряхивать пыль с головы, плеч, одежды.
"Бабы, скорее подите сюды!" - стал кричать Гавриил Александрович.
Женщины стали собираться подле него.
"Немец идёт в танковой колонне, аккурат по кипеньской дороге. Я организовал пять подвод. Всех стариков и детей грузим в них. Начинаем Эвакуацию! Остальным потом прятаться по домам. На наши укрепления должны прийти отступающее ополчение из Кипени".
"Ой, батюшки, надо до дому за документами сбегать, поесть взять!" - запричитали бабы в толпе.
"Некогда Авдотья бегать, едут уже, наши на телегах сюда добираются. Кабы их фашисты на полпути из танков не расстреляли. Весь бензин закончился - наши машин не завели, - отвечал председатель, - сейчас на их подводы рассажу кого смогу, остальные в лес или по погребам, подвалам. Будет артобстрел деревни перед боем. Надо хорониться!"
"А-а-а, батюшки!" - причитали бабы.
Даша стояла, спрятавшись за брата и дёргала его за рукав: "Стёпа! - говорила она шёпотом, - что значит Э - ВА- КУ- А -ЦИ -Я?" - с трудом выговаривая трудное слово, спросила девочка.
"Это для баб! Мужчины не эвакуируются, это детей и баб от врага прячут, чтобы их сохранить! Значит ты с бабушкой поедешь, а я с ополчением останусь. Буду воевать! Я не смогу прятаться по подвалам, пока фашисты нашу дачу топтать будут и речку гадить"
"Я одна боюсь э-ва-ку-и-ро-вать-ся, боюсь!" - шептала Даша, холодея от ужаса.
"С тобой бабушка поедет!"
"Я хочу чтобы мы вместе!"
Даша плакала, когда сквозь слёзы увидела подводы с ополченцами. Местные мужчины, одетые кто как со старыми винтовками, кто в лаптях, кто в сапогах. Все с черными лицами.
"Бабаньки. Прям сейчас садимся, наши вон уже разгружаются. Дорога каждая минута!" - закричал председатель.
Антонина Степановна подбежала схватила за руки Степана и Дашу и потащила их к телегам.
Брат вырвался: "Я не пойду в эвакуацию! Буду защищать Вас здесь"
"Ты что же? что я матери твоей скажу? Ты с нами! Мал ещё"
"Я буду оборонять ваш отход," - в порыве патриотизма кричал мальчик.
Бабушка бы не справилась с внуком, но тут подошёл председатель: "Товарищ, Степан!" - командным тоном обратился он к бунтующему мальчику.
"Я!"
"Готовы ли Вы, Степан, ценой жизни защитить будущее Родины: женщин и детей?"
"Да, я готов, товарищ председатель!" - выпрямившись по струнке сказал внук Антонины Степановны.
"Тогда, у меня для тебя есть ответственное поручение!"
"Готов выполнить любое! Я уже взрослый"
"Ты назначаешься единственным сопровождающим взрослым мужчиной на обоз! Тебе надо сберечь наших женщин и детей!"
"Так нечестно! - поник Степан, - вы так меня в эвакуацию хотите отправить... Я тут тоже могу, я пригожусь! Я могу снаряды подавать, патроны, бутылки с коктелем Молотова!"
"Я знаю, но с женщинами тоже кто-то должен поехать. До стрельни 16 километров. А выделить свободных мужчин я не могу. Единственная надежда на тебя."
Степан вынужден был согласится, как не хотелось ему исполнить мечту - остаться на укреплениях. Все уже почти погрузились на телеги. Его председатель определил в первую телегу к деду Егору, который был вторым мужчиной во всей колонне. И они поехали... Лошади шли медленно. Даша уже не плакала, а крепко прижималась к брату, бабушка ухаживала за какой-то раненой женщиной в бреду.
Летние ночи в Ленинграде короткие совсем. Едва солнца садиться за горизонт, как снова встает над. Хотя была ещё ночь, но оно уже поднялось над и слепило глаза со стороны северо-востока, когда их колонна из пяти телег добралась до Стрельни. Здесь тоже были рвы и укрепления. В четыре утра послышался до боли знакомый звук "мессеров". Все стали прятаться в укрепления и придорожные канавы. Налёт кончился печально - все лошади погибли. Телеге оказались раздолблены снарядами Дед Егор предложил пойти напрямки через лес к городу.
Едва их маленькая колонна из оставшихся в живых баб подошла к леску перед речкой Стрелкой, как по дороге они услышали вой двигателей танков. Они спрятались в кустах. Маленькие дети плакали, так как хотели есть. Даша, хотя и была не намного старше их, но уже поняла, что к себе внимание привлекать нельзя и они с братом стали отвлекать их как могли. Так дотянули до вечера. Но колонна из танков, машин с фашистами всё не кончалась. Все ехали в сторону Петергофа. Перейти железную дорогу, которая отделяла их от территорий Ленинграда они не смогли. Она оказалась заблокирована, также как и автомобильная.
Они нашли недоделанные блиндаже около какой-то небольшой горки и схоронились там. Они лежали не дышали почти целый день и только к утру следующего дня все немного забылись сном.
Рано утром над головами раздалась грубая незнакомая речь. Их укрытия обнаружили немцы и стали выгонять из укрепления. Кто-то грубо схватил Дашу за руку и потянул на верх. Она услышала голос Стёпы: "держись сестрёнка, я что-нибудь придумаю"... И исчез. Кругом сновали люди в светло-зеленой форме. Деда Егора и женщин с детьми построили в линию. Они с бабушкой стояли с краю. Сердечко Даши громко стучало. "Где же братик?" - мучили мысли девочку, но она боялась даже покрутить головой, чтобы его найти, ей казалось, что если его увидит она, фашисты Стёпу тоже заметят.
Через час всех отпустили, дорога на Ленинград была для них закрыта и все побрели обратно в Ропшу.
Рассказ написан на основе воспоминаний жителей Ропши и детей блокадного Ленинграда. Художественный пересказ