- Люська! Люська, это ты? Да постой, не беги, как ошпаренная! – неряшливо одетый забулдыга торопливо ковылял за уверенно шагающей по улице женщиной с достаточно ярким, но не безвкусным макияжем. Она то ли впрямь его не замечала, то ли делала вид, что не замечала – шла, гордо вскинув подбородок. А не вполне трезвый «лыцарь» обиженно голосил ей вслед:
- Тоже мне королевишна выискалась – старых друзей не замечает! Помнишь поди, как мы в подвале вместе бухали…
«Всё хорошо, прекрасная маркиза»
Отчего меня, стороннего наблюдателя, не оставила равнодушной эта сцена? Только оттого что незнакомая мне Люська, имевшая внешность киноартистки, была категорически непохожа на приятельницу выпивохи?
Вспомнила! Полтора года назад в редакцию одной из районных газет, где я трудилась в ту пору, приходила красавица Людмила, одно лицо с этой дамой. Я тогда её обидела – отказалась принять для публикации написанный ею рассказ. Слишком уж худо он был сделан. Правда, автор, в отличие от меня, придирчивого филолога, безмерно дорожила своим рукописным детищем и отказывалась замечать его очевидные недостатки.
Рассказу не хватало правды. Начавшись как горькая и вполне реалистичная история алкоголички, он вдруг перетёк в сладчайшее, как турецкая пастила, повествование о полной победе героини над пагубной привычкой. В процессе описания этой победы автор раз сто, а может, и больше использовала слово «счастье» — оно встречалось едва ли не в каждой строке.
Парадокс, но счастья за многочисленными поворотами сюжета видно не было. Не верилось, хоть ты тресни, что создательница неудавшегося произведения счастлива, хотя и нашла в себе силы бросить пить – и уже три года живет в полной «завязке», простила мужа, оставившего ее без жилья, и честно пытается принять этот мир. Людмила старательно пыталась убедить в том, что у нее всё прекрасно, всех и сразу – потенциальных читателей, меня и …себя. Глазоньки её, когда она рассказывала о себе, плакали. На веках с каждым взмахом ресниц отпечатывалась тушь.
Коварное «лекарство»
К бутылке Людмилу привела вовсе не беспутная юность. Она неплохо училась в школе, окончила торговый институт, вышла замуж – всё было как у всех. Вот только её жизнь отравляли тяжелейшие мигрени. Периодически возникавшие головные боли сводили молодую женщину с ума. Она по нескольку дней лежала пластом, не в силах есть и разговаривать. Назначенные врачами обезболивающие категорически не принимал желудок.
Доктора говорили, что у Людмилы неправильно работают сосуды. От мучений, начавшихся в студенческие годы, она всё-таки нашла избавление – в ту пору ей было около тридцати. Во время очередного приступа женщина вспомнила, что дома после какого-то семейного праздника остался спирт «Роял» — в 90-е им не брезговали вполне приличные люди.
- К тому моменту я была готова что угодно съесть или выпить, лишь бы снять спазм. От боли я обессилела, мне казалось, что я вот-вот сойду с ума, — она вспоминает день, положивший начало зависимости. — Я развела немного спирта, выпила стопку и через несколько минут почувствовала, что боль отступает. Меня бросило в пот, в голове появилась блаженная лёгкость, впервые за несколько дней я смогла поесть. Знаете, в тот момент я даже не захмелела.
Надо ли говорить, что новое «лекарство» прочно вошло в жизнь Людмилы? Сначала она выпивала, чтобы справиться с мигренью, потом с «профилактической» целью, чтобы не допустить новых приступов. Постепенно увеличивались дозы – до состояния беззаботного веселья. На смену «Роялу» пришёл коньяк, что, впрочем, не мешало формированию самого настоящего алкоголизма.
Обида
- Сейчас, когда я уже три года смотрю на мир трезвым взглядом, я понимаю, почему пристрастилась к выпивке, — анализирует Людмила два десятилетия пьяного кошмара. – Не зря же классик сказал, что мы все родом из детства. Что было в моём детстве? Взросление без отца, а точнее, каждую неделю с новым «папой». Грязная квартира, в которой кишели тараканы. Полное равнодушие матери к факту моего существования. Она, красавица, каких отыщется немного, занималась не моим воспитанием, а устройством личной жизни. Я росла как придорожная трава, мне было не с кем поговорить о том, что меня волнует, не от кого было узнать, как жить правильно. Меня постоянно, день за днем душила обида на мать. Я чувствовала себя ничтожеством, сорняком, пылинкой и в результате выросла недолюбленной, недоласканной истеричкой, которая всеми силами старалась оказаться в центре внимания – сначала материнского, а затем и всеобщего.
Пьяная Люська себе нравилась. Она с удовольствием играла на публику, устраивала клоунады – словом, веселилась сама и пыталась веселить других.
- В компании друзей, которые, как я, были не прочь выпить, я могла схватить гитару, начать скакать с ней по комнате, орать какие-то песни, хохотала и гримасничала, — вспоминает она. — Мужу, конечно, мои выходки были не по душе, но мне было безразлично, что он обо всем этом думает. Я вышла замуж не по любви, а просто потому что хотела быть «как все», и в определенный момент, еще до того, как начала выпивать, перестала считаться с его мнением. Не разводилась лишь потому, что не хотела, чтобы сыновья выросли безотцовщиной.
Сыновья маму не осуждали. Пока были маленькими, воспринимали всё происходящее как игру. Хохотали, когда она, пошатываясь, заходила к ним в комнату и пела с бравурной интонацией: «Всем спать!» — сказали опера». А потом, повзрослев, жалели её – возили на капельницы, помогающие выйти из очередного запоя, давали денег на кодировку и просто старались приободрить.
Жить просто
Пять лет назад Людмилин муж подал на развод – нашел серьёзную, непьющую, земную, не обладающую выдающимися внешними данными и абсолютно не артистичную женщину. Его можно понять: он устал от семейных передряг, от запоев жены, год от года становившихся всё безобразнее, длительнее и тяжелее.
У Людмилы начались проблемы с работой. Она, каким-то чудом сохранявшая эффектную внешность, быстро устраивалась на новое место, но столь же быстро и вылетала с него, будучи пойманной коллегами в процессе употребления спиртного или замеченной в нетрезвом виде.
На смену коньяку пришла более дешевая водка. «Свинячье пойло, — с него только дуреешь», — вздыхала моя собеседница во время разговора. Набравшись с «друзьями», она могла не дойти до дома и уснуть на лавочке у подъезда. Но Люське казалось, что ничего предосудительного она не делает: она искренне считала алкоголь единственным спасением уже не столько от головных болей, сколько от мрачных мыслей.
- Другого источника радости у меня не было, — говорит она. — Когда я трезвела, на меня накатывали чёрные думы, я не знала, как уйти от обиды на мать и на жизнь. А пьяная я ощущала себя королевой. Я всё время старалась всем показать, что я лучше и интересней, чем есть на самом деле и чем многие другие – не понимала, что надо просто жить. Даже не так: не понимала, что надо жить просто. Не стоило нагружать себя пьянками, плясками, мыслями. Не стоило ничего никому доказывать, в том числе и себе – каждый знает, каков он на самом деле и каков ты.
Веселье кончилось внезапно: Людмилу выгнал из дому бывший муж – юридически квартира ей не принадлежала.
Сдюжила?
Несколько дней Люська скиталась по городу. Познакомилась с местными пьяницами-попрошайками, пила вместе с ними неизвестно где добытую крепкую муть, собирала по урнам банки с остатками пива и объедки. Клянчила у прохожих деньги якобы на проезд до Челябинска, а сама приносила добытую мелочь в «общак» разгульной шайки-лейки.
К счастью для Людмилы взрослые сыновья сумели найти денег на покупку комнаты в коммуналке и забрали мать с улицы.
Бросить пить ей помог новый знакомый – охранник из супермаркета, с которым у нее неожиданно завязался роман. Он, почти непьющий человек, сумел убедить её в том, что развеселая Люська, спешащая в магазин за очередной бутылочкой, никогда не сумеет найти себя. А вот взрослая, элегантная, держащаяся со спокойным достоинством и, естественно, трезвая Людмила обязательно сумеет разобраться в детских комплексах и найдет смысл жизни.
Она поверила. Завязала – не без труда, не без срывов. А смысл жизни так и не нашла.
- Мне до сих пор себя жалко. Обидно, что меня, слабую и беззащитную, никто не поддерживал и не любил, когда я так в этом нуждалась, — вздыхает Людмила. — И сейчас у меня нет верного, настоящего друга, которому можно доверить свои чувства. Сыновья меня любят, но у них своя жизнь. С тем приятелем, который помог мне остановиться, отношения в итоге не сложились – он ни в какую не хотел принимать меня как равную, общался со мной свысока.
Водка из моей жизни ушла, но ничего не появилось взамен – одна пустота. Хобби у меня нет. Веры в бога особой тоже нет. Сижу в своей комнатушке, пытаюсь забыть всё худое, что происходило со мной за долгие годы, и не знаю, куда себя применить.
Когда Людмила вышла из моего кабинета, аккуратно вытирая слёзы коником платка, чтобы окончательно не размазать макияж, я подумала: «Сорвется ведь от обиды, запьёт». Ещё долго я корила себя за жестокость и, наверное, за необоснованную принципиальность. Надо было взять этот рассказ и причесать его, насколько возможно… Но сегодняшняя встреча вселила в меня надежду на то, что я не обозналась, и несущая себя с достоинством Люська – это и есть та самая Людмила, неудавшаяся писательница. Значит, все-таки она нашла своё счастье? Значит, всё-таки сдюжила?