С.Д.Шереметев
1896г.
...Мать чрезвычайно любила Кусково, въ которомъ жила еще- дѣвушкой и почти ребенкомъ вмѣстѣ съ бабушкой Варварой Петровной и со всею семьей. Потомъ провела она лѣто въ Кусковѣ съ покойнымъ братомъ, и
благодаря ея пребыванію, запущенное и заброшенное Кусково ожило и украсилось.
Помню, какъ разсказывала Шарлотта Ивановна (я иначе не называлъ ее, какъ Miss-lö или Мі) объ этомъ первомъ пребываніи въ
Кусковѣ. Она столько слышала о немъ, что съ нетерпѣніемъ ожидала пріѣзда и дорогою въ каретѣ все глядѣла въ окно. Когда поровнялись съ какимъ-то невзрачнымъ домомъ, моя мать шутя сказала Шарлоттѣ ИвановнЬ, что подъѣзжаемъ къ Кускову; лошади действительно пріостановились, и Шарлотта Ивановна не могла скрыть своего смущенія. За то она
совершенно успокоилась, когда прибыли въ настоящее Кусково.
Зиму 1847 г. опять провели въ Петербургѣ; на лѣто 1848 вновь персѣхали въ Кусково. ...
....
Помню прекрасный лѣтній день, аллею померанцовыхъ деревьевъ, запахъ жасмина; я бѣгалъ передъ домомъ, и меня поразила страшная
грозовая туча. Она быстро подвигалась и заслоняла голубое небо; слышу раскаты грома все ближе и ближе; ужасъ овладѣлъ мною, и
я побѣжалъ укрыться въ домѣ. Впечатлѣніе этого дня было такъ сильно, что до сихъ поръ не могу отдѣлаться отъ тяжкаго, непріятнаго
ощущенія, когда подходить гроза. Впрочемъ,
все вокругъ меня боялось грозы. Мать зажигала свѣчу, а Шарлотта Ивановна прятала голову въ подушки и столько же боялась грозы,
сколько и лошадей.
Еще помнится мнѣ круглая кушетка посреди красной, угловой гостиной Кусковскаго дома.
Моя мать сидѣла со ‘мною, и мы раз- '
сматривали какія-то коробки пастилой; "а въ той же комнатѣ въ углу стояли пяльцы, съ клубками разноцвѣтной шерсти и старый дѣдовскій органъ, игравшій менуетъ. Открытый балконъ передо мною съ видомъ на прудъ, и въ памяти у меня живо, какъ подъѣхалъ экипажъ,
а въ немъ сидѣлъ добрый старикъ, сосѣдъ нашъ, князь Сергій Михайловичъ Голицынъ, а съ нимъ его неизмѣнный спутникъ-армянинъ, въ своихъ бѣлыхъ штанахъ, которые онъ носилъ и лѣто, и зиму....
...Съ ранняго дѣтства я былъ охотникъ до гусей и утокъ, любилъ гонять ихъ въ воду, то въ слободскомъ пруду, то у Перова, гдѣ и понынѣ уцѣлѣлъ прудъ близъ заглохшаго парка, неподалеку отъ развалинъ стараго дома.
Рыбу кормить ходили къ Голландскому пруду, гдѣ прежде она сзывалась по колокольчику.
Въ разрѣзной бесѣдкѣ у Голландскаго дома мать устроила себѣ ванну....
....живо припоминаю тольку одну прогулку, очень продолжительную,
съ моей матерью по окрестностямъ Кускова;
ходили ми очень долго; прошли черезъ какую-то большую деревню, потомъ черезъ лѣсъ и наконецъ вернулись довольно утомленные.
Это было въ воскресенье. На слѣдующій дзнь узнаю, что мать не совсѣмъ здорова, и что она будетъ обѣдать отдѣльно у меня въ комнатахъ. Столъ накрыть былъ въ правомъ углу комнаты Шарлотты Ивановны, близъ окна.
Дѣйствительно мы обѣдали вмѣстѣ, чему я очень
радовался. Мнѣ сказали, что на слѣдующій день будетъ то же самое, но въ этотъ день моя мать обѣдать не пришла. Далѣе у меня все
словно въ туманѣ и неясно; только помню какъ теперь: меня ввели въ спальню матери и поставили у самой постели, стоявшей въ
глубивѣ комнаты, въ альковѣ. Мнѣ показалось, что въ комнатѣ очень темно и лицо матери темнѣе обыкновеннаго. Она была прислонена къ подушкѣ, спиною къ стѣнѣ. Голова моя доходила до ея рукъ, и я все на*
нее смотрѣлъ: потомъ ' меня увели.
Это было въ послѣдній разъ, что я ее видѣлъ. Вскорѣ. послѣ того двѣ тетушки Булыгины, Евдокія Ивановна и Александра Ивановна, нѣсколько дней не отходили отъ меня, какъ бы чередуясь. Я удивлялся, почему меня не пускали къ матери, а потомъ опять все темно,— пока наконецъ не очутился я на маленькой дачѣ въ Петровскомъ паркѣ, и со мною одна
Шарлотта Ивановна! ...
......
На самомъ дѣлѣ вотъ какъ приблизительно
все было. .......Она дѣйствительно обошла
почти все Кусково, пройдя даже черезъ соседнее село Выхино. Во многихъ мѣстахъ было сыро, и она промочила себѣ ноги, такъ
что къ вечеру того же дня не совсѣмъ хорошо себя почувствовала. На слѣдующій день ей все нездоровилось. Доктора въ Кусковѣ не было: вызванъ былъ изъ Москвы домашній врачъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ Граффъ; онъ ничего
не нашелъ особеннаго. Мать рѣшилась не выходить и действительно въ понедѣльникъ обедала у меня. Къ вечеру стало хуже. Болѣзнь
начала обнаруживаться и оказалась простудною горячкой.
Нашли важнымъ предупредить о томъ бабушку Варвару Петровну, которая въ то время жила въ Москвѣ на Воздвиженкѣ, и отца.
Все семейство встревожилось. Бабушка поспѣшила переѣхать въ Кусково....
Всѣ сознавали, что болѣзнь серьезная, но особенной опасности не предвидѣлось. Въ пятницу наступила рѣшительная перемѣна
къ лучшему; появился аппетитъ, и на столько больная оживилась, что, казалось, всякая опасность миновала. Бабушка Варвара Петровна
рѣшилась уѣхать обратно въ Москву, оставивъ при матери одну Екатерину Васильевну. Отецъ также уѣхалъ. Успокоенная докторомъ Граффомъ,. Варвара Петровна не предвидѣла ничего дурного.
Настала суббота 11-го іюня. Съ самаго
утра мать чувствовала себя гораздо легче, спросила даже чашку бульона, и съ разрѣшенія доктора ей принесли его изъ кухни. Въ то же утро былъ у нея докторъ Соловьевъ, Алексѣй Яковлевичъ, сынъ Якова Игнатьевича, друга и дядьки дяди Алексѣя Васильевича Шереметева. Онъ самъ мнѣ разсказывалъ, что мать его приняла, спрашивала о Варварѣ Петровнѣ и говорила, что ей легче.
Когда она дала ему руку, онъ почуветвовалъ необыкновенную сухость кожи, что его удивило, но онъ ничего не сказалъ. Бабушка Екатерина
Васильевна находилась при матери неотлучно.
Послѣ того, какъ она выпила чашку бульона, она разговаривала съ нею и подошла къ окну спальной: оттуда видна была Перовская дорога, видъ на которую моя мать очень любила.
Внезапно смутила Екатерину Васильевну перемѣна въ голосѣ у моей матери. Обернувшись, она поражена была внезапною перемѣною и въ
ея лицѣ, которое словно потемнѣло. Мать стала жаловаться на боль въ желудкѣ, сильную боль, точно горѣло у нея все внутри. Екатерина Васильевна немедленно послала за докторомъ въ Москву. Когда боль стихла, наступила необычайная слабость, лицо все измѣнилось. Въ эту страшную минуту Екатерина Васильевна все поняла и, сохраняя полное присутствіе духа, съ твердостью истинно христіанскою, подошла къ моей матери и ска зала ей, что ей нужно приготовиться, потому что ей жить осталось очень мало.
„Какъ, неужели такъ скоро?“ сказала моя мать, и первая мысль, первая забота была обо мнѣ. Она жалѣла меня и молилась, и глубоко вѣрующая душа ея поручила меня заступничеству Божіей Матери!
Послали за священникомъ; онъ въ это время служилъ всенощную и только что успѣлъ прочесть Евангеліе, когда за нимъ прислали. То былъ старикъ отецъ Ѳедоръ Зубатовъ, скончавшійся въ 70-хъ годахъ на покоѣ въ Кусковѣ.
Исповѣдь продолжалась около получаса, и священникъ говорилъ, что въ жизни не приходилось ему слышать подобной исповѣди. Потомъ она причастилась, въ полномъ сознаніи, простилась со всѣми, просила у всѣхъ прощенія и всѣмъ простила; съ полною покорностью и кротостью ожидала, конца, только все молилась sa меня. Шарлотта Ивановна сама
неразъмнѣ разсказывала, какъ ее вызвали въ
то самое время, когда она готовила мнѣ ванную. Она бросилась въ спальню и увидѣла мою мать сидящую и прислоненыую къ подушкамъ, совершенно блѣдную. Въ 7 часовъ вечера она тихо скончалась...
Дали знать въ Москву. Съ бабушкой Варварой Петровной сдѣлался обморокъ, въ родѣ удара, и ей пустили кровь. Она ничего не
подозрѣвала и не въ силахъ была тотчасъ же ѣхать въ Кусково. Ошеломленный пріѣхалъ отецъ. Прибыли наличные члены семьи...
...Мало-по-мал у всѣ собрались въ Кусково.
Билліардную комнату обили крепомъ и перенесли въ нее мою мать. Народу собралосъ очень много; однихъ крестьянъ съ окрестныхъ дере-
вень набралось множество. Всѣ хотѣли проститься и отдать послѣдній долгъ.- Мою мать очень любили.
...Еще во время ея болѣзни напрашивался къ ней послушникъ Донского монастыря—Зыковъ; его многіе знали въ Москвѣ. Но моя мать его
не принимала. Человѣкъ онъ былъ темный.
Впослѣдствіи онъ заслужилъ печальную извѣстность убійствомъ княгини Голицыной, за что былъ судимъ и сосланъ въ Сибирь съ лишеніемъ всѣхъ правъ. Послѣ кончины матери онъ однако же втерся въ домъ и даже читалъ надъ нею молитвы.
Мнѣ разсказывалъ очевидецъ, что во время одной изъ панихидъ этотъ Зыковъ подошелъ къ Екатеринѣ Васильевнѣ и поднесъ ей сливу.
Она удивилась и передала эту сливу стоявшему неподалеку Юлію Ѳедоровичу Гренингу, который самъ мнѣ разсказывалъ, какъ эту сливу онъ бросилъ въ окно.....
....День для похоронъ назначенъ былъ 15-го іюня. Къ этому, дню поспѣла изъ Покровскаго тетушка Екатерина Сергѣевна съ мужемъ.
Она была тогда беременна и чрезъ два мѣсяца, 19-го августа, родила дочь, которую въ память моей матери назвали Анной.
Съ ранняго утра толпа народу стремилась въ Кусково.
День былъ великолѣпный. Пріѣхалъ митрополитъ Филаретъ съ многочисленнымъ духовенствомъ; съѣхались всѣ друзья.
Крестьяне на рукахъ понесли гробъ до Новоспасскаго монастыря. Тамъ встрѣтили архимандритъ Агапитъ съ братіею. Отпѣвалъ Ф’иларетъ. Мою мать похоронили въ склепѣ Знаменской церкви, рядомъ съ моимъ братомъ.
Утромъ того же дня посадили меня въ карету и увезли изъ Кускова въ Петровскій паркъ, гдѣ для меня была нанята дача. Говорятъ, что, выѣзжая въ Москву, я замѣтилъ, что около Кускова много народу, и спрашивалъ, не праздникъ ли? Но ничего этого не помню, и я очнулся только въ Петровскомъ паркѣ.
Въ жизни моей произошелъ крутой переломъ, и хотя я не въ состоявіи былъ отдать себѣ отчета, но смутно понималъ перемѣну и
чувствовалъ пустоту вокругъ меня. На вопросы
мои о матери мнѣ отвѣчали уклончиво и неясно. Совершенно не помню, когда и какъ узналъ я а ея кончинѣ....»