Вот вы говорите «советская цензура». Что вы при этом представляете? Этакий грозный, дремучий государственный институт, наполненный товариСЧами в роговых очках, которые рубят на корню все творческие порывы бедных художников одним росчерком карандаша. Причем совершенно безапелляционно, заставляя деятелей искусства рвать на себе волосы, при этом молча в тряпочку. Во многом – так, но все же не совсем. Ибо реальная жизнь традиционно куда многогранней стереотипов. История ниже – тому пример.
Как, наверное, многие из вас слышали или читали, в СССР любое художественное произведение допускалось до широкого зрителя в зависимости от решения по нему соответствующих ведомств. Те, кто имел дело с написанием романов, повестей, статей и прочего в советские годы, хорошо помнят такое явление как «литование» - процесс утверждения произведения у цензора. Поскольку речь ниже пойдет про кино, то применительно к «важнейшему из искусств» это были Главное управление по делам литературы и издательств (в простонародье – Главлит) и Государственный Комитет по кинематографии (Госкино). Если предельно упрощать суть деятельности этих контор, то механизм работал как двойное сито. Примерно следующим образом. Главлит рассматривал и пропускал (либо не пропускал) сценарии картин. А уже комиссия Госкино смотрела на выходе, что там по этому сценарию наснимали (а то мало ли что эти хитрецы туда подсунут, знаем мы этот ваш киноязык и т.д. и т.п). И тоже выносила свой вердикт. Так готовое произведение вполне могло лечь на полку на долгие годы, чему немало примеров.
Главлит также занимался тем, что готовил и рассылал списки картин одобренных и картин запрещенных с тем, чтобы коварный кинопрокатчик вдруг не вздумал торговать растлевающим искусством из-под полы. Ну и на основании этих списков, как вы понимаете, выдавались прокатные удостоверения. Для равномерного понимания политики партии на местах Главлит имел сложную иерархию: все эти обллиты, горлиты, окрлиты на соответсвующих уровнях. Но равномерности это иногда не помогало...
В 1928 году в Свердловской области, а конкретнее – в несостоявшейся малой родине автора – Нижнем Тагиле, имел место курьезный случай, названный впоследствии «делом Жарковой».
Вышеозначенная товарищ А. В. Жаркова в то время была начальником окрлита. Она получила на руки циркуляр ГРК № 7065 от 20 ноября 1928 г. к которому прилагались списки фильмов разрешенных и запрещенных. Жаркова взяла под козырек и приступила к выполнению. Надо сказать, очень усердно и весьма буквально. Дело в том, что списки были не без опечаток и местами в них были перепутаны буквы. Так, исполнительная Жиркова вынесла предписание о снятии с проката нескольких картин (обычно упоминаются «Два дыма», «Старец Василий Грязнов» и «Процесс о трех миллионах») по той простой причине, что ошибочное написание названий в официальном акте она рассматривала как единственно правильное. Шаг влево, шаг вправо, немного мозг включить – не, не слышал…Все по букве, но не по существу.
Особую пикантность ситуации добавляло то, что картины были сняты не на этапе когда было сверстано расписание показов, а когда поставка кинолент была уже оплачена прокатчиками, они их получили и начали демонстрировать. Столкнувшись с гоступизмом, управляющие киноклубами выразили в адрес Жарковой справедливое возмущение.
Не ожидавшая такого контрвыпада Жаркова 15 декабря 1928 г. обратилась к старшему товарищу М. Р. Ланге, который тогда курировал Уралобллит, с просьбой помочь разобраться в ситуации и дать пояснения как вообще толковать такие положения циркуляра. Но у Жаркова, судя по всему, и так было много дел, и он не очень спешил отвечать.
Кинотеатрам, в свою очередь, тоже надоело ждать, когда там бюрократы разродятся официальным решением. И в январе 1929 г. один из прокатчиков, как потерпевшая сторона, предъявил Жарковой иск о возмещении понесенных убытков.
И тут вы все, конечно, подумали, что суд явно откажет истцам. Ну как же один представитель бездушной государственной машины не заступится за другого. Однако ж…
Уже 11 февраля 1929 г. нижнетагильский городской суд иск удовлетворил иск и постановил взыскать с местного окрлита ажно 60 с лишним рублей. Что ж, начало было положено. Оценив удачный прецедент, в суд обратилась еще парочка потерпевших кинотеатров. И им также присудили компенсацию. Прокатчики все активней стали клевать цензора. Не получив поддержку сверху, товарищ Жаркова психанула и уволилась из ведомства.
Ее преемник К. Н. Стэнин ошибок экс-коллеги не признал и в письме в Ураобллит от 14 февраля 1929 г. заявил, что окрлит тут не виноват, ущерб возмещать не обязан, решение, мол, неправосудно. Максимум на что он готов – это договориться о повторной безвозмездной поставки картин в Нижний Тагил.
С ответом на второе письмо Ураобллит тоже не спешил. Тот пришел только 02.04.1929 г. И…внезапно вышестоящая инстанция тоже стала на сторону прокатчиков. Дескать, накосячили, ребята, выбирайтесь сами.
Но нижнетагильские цензоры в поисках пррравды и приключений были неумны. Они написали уже в Главлит. Ответ из оного шел полгода и подразумевал то, что материалы по происшествию запрашивались также в Уралобллите. 21 ноября 1929 г. Уралобллит ответил ищущим истину в последней инстанции коллегам и наверх тоже отрапортовал.
Будучи по образованию юристом, Ланге ответил коллегам, что поводов препятствовать осуществлению правосудия он не видит и права на то не имеет, все свои несогласия цензоры из Нижнего Тагила могут выразить в установленном порядке в соответствующих вышестоящих судах, а свое решение он отменять не намерен.
Кроме того. Ланге добавил, что поскольку каждый из работников должен иметь на плечах голову, а не что-то иное, то если он причинил вред своей организации, то должен нести за это ответственность. А также заметил, что списки с опечатками попали во все обллиты, но только Жаркова додумалась эти опечатки не учитывать и исполнять все механически и неосознанно.
Тяжба «нижнетагильская цензура vs прокатчики» закончилась только в конце 1929 г., когда в дело вмешался президиумом нижнетагильского окрисполкома, который постановил выплатить прокатчикам их 174 рубля из бюджета, а деньги эти затем взыскать с бывшего начальника окрлита Жарковой.
Разумеется, данная история не говорит о том, что власти цензоров не существовало, что не было тупых перегибов при исполнении, о том, что такая цензура и списки – благо.
Это говорит лишь о том, что даже в СССР можно было пойти наперекор цензору и выиграть.