Самое первое моё воспоминание об Андрее уходит тонкими нитями в далёкие времена нашего первого класса и раскрывается передо мной яркостью осеннего дня, смело заглядывающего в окна нашего класса насыщенной синевой холодного неба и жёлтыми разлапистыми пятнами кленовых листьев. Странно, но осень с детства у меня ассоциируется именно с пожелтевшими листьями клёна, будто собравшими в себе все растаявшие солнечные летние деньки, и стоит только повнимательнее всмотреться в их охристо-оранжевую плоскость, пройтись взглядом по извилистым прожилкам, как тут же снова оживёт вокруг своим теплом совсем недавно прошедшее лето. Строгие ряды школьных парт делили класс на маленькие островки — каждый из которых это отдельный детский мирок, лодка юного путешественника с любопытством разглядывающего горизонт и внимательно слушающего слова капитана. Был урок рисования и все мы усердно выполняли какое-то задание, звонко гремели кистями в банках с водой и старательно выводили краской контуры в своих альбомах. Задание, данное нам на тот урок я уже не помню, но зато точно вспоминаю ощущение ответственности перед его выполнением, аккуратные мазки акварели на белом листе бумаги, карандаши, ластики и прямоугольную коробку красок на самом краешке парты. Детские воспоминания имеют удивительную прелесть, наряду с выборочной цепкостью картинки, фон, как правило остаётся туманным и размытым, придавая всему ощущение полусна, медленно текущей грёзы, и порой нельзя разобрать всё ли было точно так, или же картина сформировалась уже после, спустя время, с избранным вмешательством воображения. По старому линолеуму скользили тени деревьев из окна, слегка поднимаясь по стене и задевая старую, исписанную мелом, доску, на которой нашей первой учительницей Натальей Михайловной было начертано правильное выполнение рисунка, и в душе еле заметно проскальзывала тревога, что у тебя не получится выполнить всё правильно, успеть в срок и получить в дневник заветную красную пятёрку. Образы моих одноклассников, того времени, размыты и нечётки, скорее больше похожи лишь на общие представления о конкретных личностях, потому как осознанное видение и общение пришло несколько позже, в старших классах, и только Андрея я запомнил с необычной портретной чёткостью, быть может именно потому, что в тот день он обратил на себя особое внимание, прочно застряв в моей детской памяти. Всегда немного растрёпанные каштановые волосы, придавали ему несколько озорной вид, как порой бывает у отпетых школьных хулиганов, но большие грустные зелёные глаза, с пушистыми, немного загнутыми, почти девичьими ресницами, сразу же рушили это первое впечатление, добавляя какой-то сложной весомой глубины в его образ. Этот грустный, порой даже трагический взгляд, всегда удивлял меня и был той самой главной характерной чертой, которую я запомнил с самых первых дней знакомства с Андреем, чертой, подтверждающей его душевную тонкость и ранимость, порой оборачивающиеся против него в нашей повседневной, подчас суровой школьной жизни. Уж слишком шла вразрез эта его мимолётно уловимая глубина и серьёзность, с явным желанием быть на виду, стремлением показать характер и лидерские качества в бесшабашной стихии под названием школьное детство, в которой мы все находились в то время. Забегая вперёд, могу сказать честно, что на протяжении всех десяти школьных лет наши отношения с Андреем имели разные периоды, иногда даже откровенно враждебные, но даже в такие сложные моменты, меня всегда подкупала эта необычная грустная искренность его глаз, располагала к себе и внушала доверие. Я помню, как однажды, ещё в начальной школе мы поссорились и уже начинали было драться, стоя друг против друга в классе между парт, автоматически прикидывая куда придётся падать и сколько мебели может от нас пострадать. Кажется вначале мы толкались, произнося при этом стандартные слова, хватали друг-друга за плечи, сцепляясь всё сильнее и сильнее, и в тот самый ответственный момент, взглянув в запале на Андрея, я не смог ударить его по лицу. Мой замахнувшийся в его сторону кулак почему-то вдруг разжался сам собой, и я лишь выдал Андрею слабую пощёчину, о чём впоследствии конечно жалел, поскольку драка всё же состоялась...
Андрей сидел впереди меня, на первой парте и всё время поворачивался, глядя на мой рисунок, очевидно пытаясь сравнивать наши творческие способности. Попутно мы конечно о чём-то разговаривали, шутили, смеялись, тем не менее не забывая раскрашивать свои рисунки. У Андрея дело явно не ладилось, он часто исправлял свою работу, менял цвета, накладывая их один на другой, из-за чего на листе получалась акварельная грязь, с каждым новым мазком кисти уменьшающая шансы на хорошую оценку. Андрей переживал, искренне старался улучшить работу, отчаянно брал самые яркие краски из коробки акварели, часто менял воду, и возможно по этой причине вода в его банке таким образом стала сочно-оранжевого цвета, словно порция свежевыжатого морковного или апельсинового сока. Наверное вконец отчаявшись достойно завершить работу, а может просто ради очередной шалости, он вдруг взял банку полную ярко-оранжевой воды и, задорно глядя на нас, спросил: «Смотрите, это же апельсиновый сок! А хотите я его сейчас выпью?»
Мы во все глаза уставились на него, будто на сумасшедшего. Но в тот момент на его лице явно читалась решимость довести непростую шутку до логического конца. Он и вправду поднёс банку к губам и сделал один небольшой глоток, словно там действительно был настоящий апельсиновый сок, неизвестно для чего налитый в эту стеклянную банку. Кажется мы тогда рассмеялись. Мы, это я и несколько наших одноклассников, сидящих за соседними партами, которые на мгновение оторвали взгляды от своих рисунков, будучи ошеломлены дерзкой и весьма смелой выходкой Андрея. Он, тем не менее, продолжал сохранять абсолютное спокойствие, будто ничего сверхъестественного и не произошло, а даже напротив, мы только что были свидетелями вполне обычного явления, которое запросто можно наблюдать в любом месте и в любое время. Помню, что я тогда очень зауважал Андрея за этот поступок, который почему-то показался мне даже героическим, но взглянув на свою банку с тёмно-фиолетовой водой, я тут же раздумал его повторять, хоть и безусловно хотелось совершить что-нибудь настолько же необычное и впечатляющее. А день тот закончился тоже весьма необычно, у Андрея внезапно заболело сердце и наша учительница Наталья Михайловна, встревоженная и решительная, бегала в учительскую на первый этаж звонить его маме, чтобы та пришла и забрала ребёнка с урока. Теперь я уже не могу воссоздать чёткой картинки происходящего и моих переживаний по этому поводу, но точно помню, что первой моей мыслью в тот момент было то что с Андреем это случилось именно из-за его выходки с глотком акварельной воды из банки, и конечно же будучи обеспокоенным за него, я тем не менее даже немного обрадовался тому, что не стал повторять его отчаянного поступка. «Мальчик, у которого на уроке заболело сердце»,- именно так я охарактеризовал Андрея в тот день, вернувшись домой и показывая родителям его на фотографии нашего
1 «А», внутренне еле сдерживаясь от восхищения, что смог передать настолько необычное и удивительное событие.
Урок постепенно подходил к концу, все мы практически закончив свои работы, уже активно разговаривали, шумели, попутно разглядывая кто что смог нарисовать, и только Андрей сидел молча, каким-то грустным взглядом глядя на банку с оранжевой водой, стоявшую перед ним на парте и не спеша мял в руках свой, так и неоконченный рисунок. Он словно на время выпал из мира, полностью уйдя в себя, и глядя на него, я почему-то боялся с ним заговорить, стараясь даже не смотреть в его сторону. Тогда он впервые показался мне одиноким, и ко всему прибавилось ощущение, будто я подглядел в замочную скважину за каким-то интимным его состоянием, когда он был искренним и настоящим, без напускной мальчишечьей храбрости и амбиций, с которыми он не расставался в привычной школьной обстановке. Вскоре всё же появилась обеспокоенная мама Андрея, осторожно заглянула в класс, ища глазами сына, и он, окончательно смутившись и уныло глядя в пол, медленно собирал свои вещи, несколько раз умудрившись при этом уронить карандаш и ластик, вызвав тем самым дерзкое хихиканье одноклассников.
Чуть позже прозвенел звонок с урока, и все мы тут же забыв о происходящем, уже весело гремели банками с водой у раковины, и относили свои рисунки к учительнице на стол, создавая при этом традиционную суету и толкотню. «Прям настоящий базар в воскресный день»,- как любила говорить наша Наталья Михайловна. Кажется тогда я тоже уже был в процессе каких-то новых школьных событий и, забросив за плечи свой рюкзак, толкался у выхода вместе с моими одноклассниками, наверное спеша в раздевалку, так как наш урок рисования был последним в тот день. Выходя я зачем-то обернулся назад в класс и случайно мой взгляд скользнул по первой парте, где в косом солнечном луче, в окружении нескольких маленьких цветных луж, так и осталась стоять небольшая стеклянная банка с яркой оранжевой водой, забытая Андреем, на самом дне которой будто блестела искорка свежей дольки апельсина...
2019.