Страх - это маленькая смерть, ведущая к полному уничтожению.
Лагерь археологической экспедиции это 10 палаток на небольшом холме. Чуть поодаль, рядом с рощей большой сколоченных из досок стол, обложенное камнями место для костра, хозяйственная палатка. В центре лагеря две каменные бабы с истертыми веками едва заметными лицами. Июльским вечером 25 студентов первокурсников прощались с местом, где они провели три недели своей первой археологической практики. Собрав вещи, выпив на дорогу чаю у костра, погрузились в кузов полувоенного ГАЗ 66. Ехать до ближайшей станции километров 15. Большая часть дороги по лесу, через овраги и ручьи. Так что рассчитывали доехать примерно за час. От станции до города на поезде еще три часа. Билеты купили заранее. Казалось поездка будет последним завершающим аккордом в смолкающей симфонии нашей романтической экспедиции.
В кузове бултыхалось грустное веселье. Три недели вдали от городского комфорта. Взрослые-один научный руководитель. Правила – не орать громко по ночам песни у костра, вставать в 8 часов и после завтрака к 9 утра быть на раскопе. 4 часа работы, обед и еще пару часов копания в земле. Потом свободны до следующего утра. Естественно, сами готовили еду, мыли посуду, стирали, наводили порядок в лагере. Успели даже баню построить. Для городских 18-19 летних парней и девушек прямо скажу совсем не традиционное времяпровождение. В кузове третьекурсник Леня Прокопенко почти профессионально пел 10 стрел на 10 ветрах. Леня принц истфака, красавец, отличник, квнщик, певец, юморист. Повод томных воздыханий едва ли ни трети моих сокурсниц. Потом пел Игорь Ратников, его репертуар Ласковый Май и похожее по форме уже забытое теперь творчество. Конечно, с неизменным хитом Лозы – На маленьком плоту. Примитивность репертуара с лихвой окупали мастерство исполнения, явно лучше оригинала, и харизма убежденного распиздяя. Несмотря на всю осторожность с которой дядя Федя, наш водитель вел газик Таню затошнило. Я напрягся. Причин расстройства могло быть две. Едва заметная ухабистая дорога и запаздывавшие месячные без сомнений понятно по чьей вине. Первое волнение. На первом курсе много всего первого – первая лекция, первая сессия, первая девушка и первое волнительное ожидание ее месячных.
Мы остановились. Большинство вылезло из кузова размяться. Минут через пять Тане стало лучше и дождавшись девушек слева и парней справа мы двинулись дальше. Остальная часть пути прошла без приключений. На станцию приехали раньше намеченного. Поезд уходил в 10 и было еще часа полтора в запасе. Купили забытое печенье, лимонад. Опять гитара. Время пролетело незаметно. Но уезжали не все. Мы с Игорем оставались в лагере присмотреть за оборудованием до следующей смены, которая должна была приехать через неделю. Мы провожали. Это было какое-то легкое прощание. Абсолютно все были уверены, что вернутся в экспедицию в следующем году. И почти никто не вернулся.
Дядя Федя должен был отвезти нас с Игорем в лагерь. Когда отъезжали от железнодорожной станции уже темнело. Поселок своим городским статусом был обязан двадцать или тридцати многоквартирным домам. Остальная его часть несколько улиц частных одноэтажных домов. От городка разило самой первой постсоветской разрухой. Раздолбанная со следами асфальта дорога стала обычной грунтовкой, когда дядя Федя повернул на одну из таких улиц.
Дяде Феде, по всей видимости, наш научный руководитель дал на чай. И чай надо было где-то купить. Метров через двести на этой пустынной дороге нас резко подрезал УАЗик. Дядя Федя чертыхнулся и резко затормозил. Из машины вышли двое мужиков и подошли к машине с водительской стороны. Перебросившись парой фраз с мужиками, наш водила вылез и пошел к УАЗику. Один из мужиков залез на его место и прикрыл дверь. Слегка развалившись на водительском сиденье, с мерзкой полуулыбочкой и облапывающим, маслянистым взглядом, шарившим то по мне, то по Игорю, спросил
– кто такие?
для тех, кто жил в городских кврталах конца восьмидесятых и начала девяностых, с их полукриминальной эстетикой, это примерно то место где уже бьют морду
Я ответил
– А что?. –
- Интересуюсь, кто такие? Не местные? –улыбочка как будто приклеилась к его губам.
- Я ответил – студенты, с археологической экспедиции.
- Зовут как ? – продолжал интересоваться улыбчивый, достав откуда то нож и начав ковыряться им под ногтями
- Саша,
- Игорь
- Деньги есть?, - спросил все еще лыбясь теперь уже на свои ногти гость.
Денег у нас не было. Экспедиция - это полный коммунизм. Магазинов нет, все продукты привозим с собой, раз в два дня Дядя Федя ездил за хлебом в ближайшую деревню. Самая ценная валюта — это банка сгущенки, которую наш руководитель презентовал нашедшему медный наконечник стрелы или фрагмент какого-нибудь орудия.
Очень хотелось сказать – Есть, - и уже дать ему в морду, но нож.
- Нет, - ответил я
- Выпить хотите?
Выпить не хотелось вообще.
Разговор был как болото, медленный, скользкий, затягивал куда-то вниз. Для того чтобы не утонуть надо перестать разговаривать пока кто-то не протянет тебе ветку или ремень. И тут вернулся дядя Федя. Мужик, глянул на него. Потом сказал –подвиньтесь и пересел к нам на пассажирское сиденье. Дядя Федя медленно тронулся за УАЗиком. Пара поворотов по неотличимым деревенским улицам, и мы снова остановились. Мужик и наш водила вышли. Из УАЗика тоже кто-то вышел. Все пошли к дому. Мы с Игорем сидели в машине.
Дяди Феди не было минут двадцать. Вернувшись, он сел за руль и объехав уазик повел ГАЗик медленно. Сзади прицепились две одинокие фары. Я уже не помню, как они пропали. Сами по себе или после того как Дядя Федя резко газанул. Километра три мы буквально летели. ГАЗик просто отталкивался от очередной ухабины, пролетал яму и летел дальше. Выехав на безлюдную дорогу уже ближе к лесу машина резко остановилась. Дядя Федя, открыв дверь, буквально вывалился из машины, каким-то чудом ухватив край кошмы со своего сиденья. Бросил ее на траву и грузно сел сам. Из кармана достал початую бутылку мутной водки, закупоренную мякишем хлеба и залпом из горла, выпил почти половину.
Потом он как-то резко устало осел.
- Сидел я…. 3 года. Сразу блядь выкупили
- Как? –
- Пары слов достаточно, если сидел сразу видно. С зоны они бежали, солдата убили, автомат взяли.
Рядом с городком была зона.
Хотели одного из вас забрать.
- Как забрать?!! Зачем?!! – я был в полном ахуе.
Но сколько бы не повторял этот вопрос, дядя Федя бормотал что-то не внятное, уже о своем.
Именно в этот момент я понял, что такое амбивалетность. Когда одновременно тебе хочется бежать назад, найти эту мерзкую улыбку и хуячить ее руками, ногами, головой, рвать зубами, вырвать глотку. Запихать эту улыбку вместе с зубами ему в кишки, размазать эти маслинные глаза по асфальту. И тут же хочется бежать в другую сторону. Сесть за деревом, замереть и не дышать. Невозможно одно – сидеть на месте и понимать каждой своей клеткой, что полчаса назад, какое-то существо относилось к тебе как к вещи.
Минут через 15 мы поехали. Пьяный до невменяемости Дядя Федя сказал еще, что в лагерь хотели приехать, типа там девчонки – я им сказал, нет никого, уехали все.
Больше ничего внятного от Дяди Феди мы в ту ночь не услышали.
Через 30 минут мы были в лагере.
Утром пока мы еще спали. Дядя Федя уехал.
Когда проснулся, возбуждения уже не было. И не было никакого страха. Только уверенность - если я когда-то встречу этого мужика с похабной улыбкой и мутным взглядом я его убью. Я потом долго ничего не боялся. Но страх вернулся, сильно позже. Другой страх.