Он шел в церковь и хрустел свежими, только что появившимися на лужах ледяными корочками. Хрусть-хрусть. Грусть-грусть. Хрусть-хрусть. Хрустеть ровно очень быстро надоело, и он стал хрустеть так, чтоб одна нога хрустела долго, а другая коротко. Получался пунктирный ритм. Хрууусть- хрусть. Груууусть-грусть. Глуупость-пусть.
Он шел и думал. Как же быть, как поступить ему в сложившейся ситуации? Большой орган Мариенкирхе манил его больше, чем несметные сокровища всего мира. Да и сам факт того, что он, Дитрих, станет органистом города Любека, так тешил его самолюбие, что мешал думать о цене, которую придется заплатить. Но и совсем не думать он не мог: Тундер загнал его в угол. Старшая дочь действующего органиста церкви св. Марии, Анна Маргарета, была совсем некрасивая, и идея семейной жизни с такой уродиной не нравилась Дитриху.
Но орган, как яблоко Еву, манил Дитриха Букстехуде. Готов ли он принести ему в жертву счастье семейной жизни, красоту своих будущих дочерей? Готов ли он, Дитрих, заплатить за этот инструмент годами существования с чуждой ему, сухой, уродливой женщиной?
А если нет, если он выберет свободу от кабальных условий старика Тундера, хватит ли у него смелости и таланта попробовать занять место органиста в Гамбурге? А вдруг до конца дней своих он будет служить при дворе какого-нибудь вздорного, никчемного князя или в захолустной, Богом забытой церкви на краю Вселенной? При таком раскладе лучше жить с уродливой женой. Впрочем, она неплохо поет.
Поет-поет. Хрусть-хрусть. Дитрих Букстехуде подходил к главной церкви вольного города Любека, к вожделенной Мариенкирхе — и решение было готово.