* Момент истины - момент получения от захваченного агента сведений, способствующих поимке всей разыскиваемой группы и полной реализации дела; более расширительно - получение информации, способствующей установлению истины.
Мне было 14 лет, когда мой дядя подарил мне книгу "Момент истины". При этом он сказал:
- Хочешь знать правду о войне - читай эту книгу!
Он знал о чём говорил - в годы войны он был "чистильщиком" СМЕРШа, "волкодавом".
* Чистильщик (от "чистить" - очищать районы передовой и оперативные тылы от вражеской агентуры) --жаргонное обозначение розыскника военной контрразведки.
* Волкодав - розыскник, способный брать живьем сильного, хорошо
вооруженного и оказывающего активное сопротивление противника.
Я много говорил с ним о войне. Точнее, мне тогда казалось, что это много. Сейчас я понимаю - мало я с ним говорил, непростительно мало. Рядом была живая память о войне, в детстве казалось, что её очень много. Ветераны войны были ещё очень бодрыми и активными старичками, а дядя на их фоне был просто пожилым человеком - он очень рано попал на фронт. Когда я вступал в комсомол, он был всего на десять лет старше меня нынешнего. Да что там говорить - я родился, когда от конца войны не прошло и четверти века.
Основу в нас они заложить сумели. Не во всех и не во всём, конечно, но представить себе среди нас "Колю из Уренгоя" я не могу. Я уже не говорю о том, что мысль о надругательстве над Вечным огнём была для нас немыслимой. Ангелами мы не были ни в одном глазу, но мемориалы павшим воинам - это была сакральная вещь. Мы и слова-то такого не знали, но чуяли это нутром.
В марте 2007 года мне довелось своими глазами наблюдать, как полиция Эстонии не дала свернуть шеи фашистским молодчикам, которые осквернили мемориал Бронзовому солдату в Таллине. Всё, что мы смогли сделать тогда - это навести порядок после того, как погромщики покинули место преступления под охраной спецназа. Из поломанных цветов мы с друзьями выложили у ног Солдата российский триколор. Отбирать у нас советскую символику местные стражи порядка не решились.
Однако, вступление несколько затянулось. Перейду к основной теме статьи.
Писатель Владимир Богомолов обладал очень сложным характером. Он был прямолинейным и принципиальным человеком. Заставить его сделать что-то против его воли было практически невозможно. Именно благодаря этому его качеству, он сумел сохранить свой роман практически в первоначальном его замысле, без купюр, правок и прочих искажений.
Понятно, что книга на такую тему не могла не стать предметом проверок в самых серьёзных инстанциях. Везде Богомолов держал оборону со словами:
- Я не уберу из книги ни единого слова!
Роман удивительно не похож на всё, что было написано до него и ещё более - на то, что было написано после. Его пронзительная правдивость, щемящая искренность делают с читателем что-то совершенно невероятное. Лично я прочёл роман на одном дыхании, а потом много раз его перечитывал и каждый раз словно проживал его заново. Роман этот был едва ли не первым произведением советской литературы, в котором так подробно и открыто говорится о действиях советской военной контрразведки. В романе используется много профессиональных терминов, Богомолова даже обвиняли в сочинительстве и выдумках, однако писатель довольно жёстко настаивал, что ничего не придумывал. Он вообще был жёстким человеком и именно так зачастую судил о людях. Возможно (и даже наверняка) зачастую в своих оценках он был неправ. Другое дело, что к самому себе он относился не менее жёстко.
В 2000 году по роману был снят художественный фильм.
Я приведу один кадр из фильма и отрывок из романа и попрошу людей знакомых с темой сравнить одно с другим.
Возле штабеля мешков с мукой, у вереницы машин, ожидавших очереди на погрузку, Алехин разыскал начальника склада, пожилого майора, толстого, с большим выступающим животом, однако на редкость подвижного и энергичного. Узнав, что Алехин из контрразведки, он, оставив дела, провел его в просторную землянку, где помещался штаб склада, попросил двух
сержантов-писарей выйти и только тогда, усевшись сам и усадив Алехина, спросил, что его интересует.
- "ЗИС" И 1-72-15 ваша машина?
- И 1-72-15?.. Моя. А что случилось?
- Пока ничего, - успокоил Алехин. - Она только что вернулась со стороны Алитуса: очевидно, из Мариамполя или же Каунаса. У нее еще сзади выломан кусок борта.
- В Мариамполь машина ходила. Какая - точно не скажу. И насчет борта не знаю: транспортом ведает мой заместитель... Сейчас выясним, - пообещал майор и поднялся.
- А шофера вы знаете?
- И 1-72-15?.. Борискин... Откровенно говоря, знаю его мало. Он у нас
недавно, месяца два... Но плохого ничего сказать не могу. Шофер как шофер.
- Мне бы хотелось побеседовать с ним. И посмотреть книгу учета личного состава. Только чтобы без шума, - попросил Алехин.
- Понятно.
Выйдя из землянки, майор что-то сказал одному из писарей, затем вернулся и, по армейскому обыкновению спросив Алехина, не хочет ли он поесть, молча принялся рыться в стареньком канцелярском шкафу. Он, как видно, был нелюбопытен, лишних вопросов не задавал; во всех его действиях чувствовалась спокойная деловитость, и Алехин не мог это не оценить.
В дверь постучали.
- Войдите!
- Товарищ майор, ефрейтор Борискин по вашему приказанию прибыл...
Алехин увидел перед собой невысокого худого блондина с темными хитроватыми глазами на бледном немытом лице. На Борискине были грязные, промасленные шаровары и гимнастерка с солдатскими погонами, а на ногах старые, с порыжевшими голяшками хромовые сапоги; он быстро перевел взгляд с майора на незнакомого капитана и, по-видимому не ожидая для себя ничего хорошего, сразу насторожился.
- Садись, - предложил майор.
- Ничего... постоим. - Борискин снова быстро посмотрел на Алехина.
- Ты когда борт обломал?
- Это прошлой ночью на разгрузке. Я не виноват! "Студер" задним ходом разворачивался и врезал. А я тут ни при чем. Я докладывал помпотеху...
- Ладно. Проверю... Вот капитан хочет с тобой побеседовать. - Майор кивнул в сторону Алехина.
- Это насчет чего? - прищурился Борискин.
- Узнаешь, - сказал майор и, склонившись к уху Алехина, шепотом
спросил: - Мне уйти?
- Почему? Оставайтесь... Садитесь, ефрейтор, - предложил Алехин, и Борискин уселся на табурете шагах в трех от стола.
Продолжение следует.