Шорох. Снова шорох, мать вашу. И чертова розовая вонь. Как же это надоело! Энн мученически застонала, пытаясь закрыть уши подушкой. Какие же свиньи эти мыши…
Нет, вот она все-таки возьмет и уснет. Вот назло всем уснет. Назло мышам, назло нечисти, назло чувству вины. Протестовать Энн всегда умела, чего уж там. Что раньше хорошо помогало заснуть? Мысли. Нет, не этот грузняк, из-за которого глаз не сомкнуть. Приятные мысли. О хорошем надо думать. Хорошее уснуть помогает, это уж точно…
А что есть из хорошего? Зима вот скоро. Рождество. Любимый праздник Энн. Елка, подарки, имбирные пряники… Чудес полон дом.
Глинтвейн закипает на плите в маленькой кастрюльке. Этой посудины вполне хватит на двоих — больше и не надо. От варева умопомрачительно пахнет смесью специй и апельсиновой цедры. Еще немного покипит — и можно будет разлить по бокалам. Индейка уже готова — запеклась до румяной корочки. Осталось только вынуть из духовки. Джонни помогает накрывать на стол. Их беспокойная пестрая кошка вертится под ногами, выпрашивая кусочек. Еще секунда — и плутовка прыгает на стол. Приходится сгонять ее под недовольное «мяу». За окном — метель. Это даже хорошо — много снежку выпадет. А значит — горки, крепости, метание белых «снарядов». Домой вернутся уже за полночь, замерзшие, но счастливые. И будет просто хо-ро-шо.
Нет, не будет. Рождества такого у них никогда и не было. Не было ароматного глинтвейна. Не было вкуснейшей индейки. Не было имбирных пряников и наряженной елки. Даже кошки, милой пестрой кошки — и той не было. Все эти приятности — лишь воображение, не больше. Просто тогда, еще до ссоры, они планировали отпраздновать Рождество вместе. Раньше это нехитрое дело у них никак не получалось. Вот не получалось, и все тут. И вот условились — грядущее Рождество точно вместе встретят. Друзья ведь все-таки. Притом лучшие друзья!
Не сбылось. Чертова ссора… Хоть что-то теперь будет хорошо? А то хоть ложись и помирай. Или засыпай. Правда, второе куда сложнее…
Шорох. По стене проскользнула тень. Энн испуганно съежилась под одеялом. Показалось. Просто показалось, не так ли? В глазах — песок от недосыпа, вот и мерещится всякая жуть. Не стоит принимать всерьез. Всего этого не существует. Не должно существовать. Просто надо хотя бы раз выспаться… Хоть раз выспаться — и вся эта муть прекратится. Обязательно прекратится. Уснуть и верить, верить и уснуть…
Четыре часа утра. Вспышка будильника на миг осветила злополучную стену. Этого хватило, чтобы увидеть, как нечто метнулось к потолку. На глюки уже не спишешь. Что-то наблюдало за Энн сверху, делая вид, что боится ненароком выдать себя. Эдакие полночные прятки.
Девушке хотелось закричать. Заорать во всю мощь легких, подобно пожарной сирене, иерихонской трубе и прочим возмутителям спокойствия. В прошлый-то раз помогло! Но все же соседи были там, за стеной, непостижимо далекие. А оно, нечто — прямо тут, на потолке. Кто в итоге окажется быстрее? Вопрос, похоже, риторический. В первый раз тварь испугалась, но теперь, кажется, осмелела. Сверху на лоб Энн упала склизкая капля. Слюна. Девушка едва сдержала приступ тошноты. Да, определенно, тварь осмелела. Осмелела и оголодала.
Шорох. Где-то совсем рядом, практически над ухом. Играется, ясное дело. Как кошка с мышью. А Энн сжалась комочком под одеялом и пытается рыдать не слишком громко. Выходит с трудом. Дожить до утра вряд ли получится. Надо ли?
Шорох. Теперь чуть подальше. Шорох. А теперь — поближе. Кружит, как хищник вокруг добычи. Или как стервятник над падалью. Не торопится приступать к трапезе — мол, куда денется с подводной лодки? Можно поразмяться перед едой.
Энн пытается лихорадочно соображать. Лихорадка получалась отменно, а вот с соображением были проблемы. И что прикажете делать? У Энн ни протонового бластера, ни кола осинового, ни хоть какого-нибудь завалящего оберега. Ни-че-го. Она беззащитна, как слепой котенок.
Котенок… Энн ведь хотела дожить до утра. Ради котенка. Ради котенка, который вырастет в шкодливую пеструю кошку. Ту самую кошку, которая могла бы быть у них с Джонни. Должна же она все-таки существовать, эта кошка! Просто обязана! Иначе было бы величайшее свинство с ее стороны.
Шорох. Энн почувствовала, как что-то коснулось ее головы. Почти нежно. Конечно, если прикосновение хитиновой лапки можно охарактеризовать таким эпитетом, как «нежный». Шершавость насекомого ощущалась даже сквозь одеяло. От лапки нестерпимо несло розами. Неправ был Мастер, ох, неправ. Какие все же мерзкие цветы! Из горла самопроизвольно вырвался звук, подозрительно напоминающий скулеж. Инсектофобия, чтоб ее. Ее ночной гость, похоже — гигантская сколопендра. Привет от Кафки, ага. Не кричать. Главное — не кричать. Кажется, таковы правила игры, которой придерживается это существо. Оно не будет причинять серьезного вреда, если Энн не закричит. Но цель игры именно в том, чтобы заставить ее кричать. И тварь явно собирается пустить в ход все свои уловки. Всего лишь-то надо — не кричать. Не кричать — и выживет. Сущие мелочи…
Энн глубоко вздыхает, сворачиваясь калачиком под одеялом. Она в «домике». Совсем как в детстве, да. А сколопендра — «вода». С таким множеством лапок, конечно, «осалить» легче легкого. Но с «домиком» не поспоришь. Пять часов утра. Лапка твари успела коснуться руки, когда Энн врубала подсветку будильника. Чудом не закричала. Пришлось задержать дыхание. Как же сложно делать хорошую мину при плохой игре…
Всего лишь-то надо дождаться рассвета. Он начнется уже через час. На рассвете тварь уйдет. На рассвете дом перестанет полниться шорохами. Всегда так бывало, сегодня исключением не станет. Пусть раньше оно и не подходило так близко. Все равно уйдет. Надо просто затаиться и не реагировать. Дожить надо. До рассвета.
Энн тяжело вздохнула, устало потирая переносицу. А стоит ли доживать? Какой в этом смысл? Снова мучиться бессонницей на следующую ночь? Снова играть в гребанные прятки с этим хитиновым отродьем? Снова шарахаться от любого шороха в углах? Может, ну его? Пусть тварь ее спокойненько дожует — и дело с концом? Для этого всего лишь надо завопить. Нет, это не выход. Должно же быть что-то другое. Что-то, за что стоит бороться. Что-то, что спасает от бессонницы и ночных тварей. На каждое действие существует противодействие. Надо просто понять, что делать. Эх, как жаль, что рядом нет Джонни… Он бы непременно что-нибудь придумал. Мозги у него как надо работают. А может не придумал бы ничего, конечно. И на старуху бывает проруха, что поделать. Но зато был бы рядом. А вдвоем и бояться-то как-то легче. Вдвоем все на свете пережить можно. Даже смерть.
Шорох. Ну что там еще? Резкая боль в пятке? Верно, укус. Эй, а вот это уже нечестно! И неприятно, между прочим. Ранка довольно глубокая. Теперь точно останется шрам. Зато не заорала.
Энн глубоко вздохнула. Рассвет сегодня определенно не спешил. Определенно, эта тварь в ладах со стариной Кроносом. Закрыть глаза. Отрешиться от происходящего настолько, насколько это возможно. Не спать, но притвориться, что уснула. Авось, прокатит. Думать.
Да, она ведь действительно скучает. К черту гордость! Пора признать очевидное. Джонни ей дорог. А эта ссора, по сути, и выеденного яйца не стоит. Что мы пытались доказать друг другу? Соревновались в уровне интеллекта? Оба кретины. Притом полные. Столько лет дружить! И так позорно облажаться… Это уметь надо. Кто-то должен исправить их ошибки. Пускай же этим «кем-то» станет Энн. Она сможет перебороть себя. Теперь уже сможет. Энн извинится первой. И тогда, тогда все точно пойдет по маслу! Джонни ее простит, конечно. И в ответ сам попросит прощения. А она уже давно простила. В тот же час их старые времена вернутся. Они ведь далеко-то не ушли, не успели просто. Заживут по-прежнему, а может, и еще лучше.
Вот как только настанет утро, Энн сразу напишет Джонни. Сейчас-то он еще спит, поди. А потом… потом они вместе пойдут за котенком. Должна на свете существовать пестрая наглая кошка. Кто иначе будет воровать куски индейки со стола и создавать уют? Без нее Энн и Джонни, конечно, никак не обойдутся. И все-то у них тогда будет хорошо. Все наладится, как надо. А как «не надо» больше не будет никогда. Осталось лишь дождаться рассвета. Такая мелочь, когда выход уже найден…
Первые солнечные лучи уже влетели в комнату проведать свою старую подругу — мол, как она там? Не сильно ли вымотана долгой ночью? Стоит ли на балконе, как обычно, с чашкой кофе и недовольным видом, встречая рассвет? А она не стоит. Лежит в кровати, глаза закрыты, на лице — улыбка. Спит? Неужели спит?! Да быть того не может… Или все-таки может? Спит и видит сны — хорошие, надо же! А стука сердца не слышно. Тиканье часов заглушает? Нет, похоже, они и вовсе остановились. Что поделать — батарейки невечны… И у часов, и у людей. Энн спит. Бессонница больше никогда ее не побеспокоит. Рядом, свернувшись калачиком, словно котенок, смирно прикорнула гигантская сколопендра.
А где-то, за многие километры от ее дома, на обочине стоит машина. Водитель тоже крепко спит, упав головой на руль. Безмятежность картины портили только помятый багажник машины, да струйка крови, ручейком бегущая с виска спящего. Джонни эта ночь также показалась слишком долгой. Впрочем, при бессоннице все ночи длинны. Но рано или поздно сон берет свое. Зато теперь уж Джонни отдохнет. И больше никакого чувства вины. Джонни спит. Энн спит. Ночь была долгой. Но и долгие ночи проходят.