Это было последнее лето моего деда, и последнее лето моего детского счастья. Мы с дедом отправились в лес, за черникой. Он уже был на пенсии, а я и вовсе тогда считалась человеком вольным. Дед засунул в рюкзак простую треугольную палатку, старый пуховый платок, пару фляг с водой, пол курицы, вареные яйца, шмат сала, и целый хлеб. Взял спички, соль, нож, корзинки - наберушки, которые привязывались к поясу и ведро. Подмигнув мне, спрятал "мерзавчик" во внутренний карман древнего пиджака и мы отправились на электричку. Выбрались из нее и зашли в лес. Черники было столько, что не собрать. Я срывала спелые, сладкие ягоды, прибивала комаров и бегала вокруг деда. Зудели слепни, на листьях играло солнце, воздух был пропитан радостью и запахом хвои.
Выстрелы были неожиданными, резкими и страшными, словно взорвался мир. Дед сунул меня в старую сухую воронку, велел сидеть и пошел на звук. Через несколько секунд я побежала за ним, прижимаясь к земле.
На поляне, недалеко от края леса, огромный и совершенно пьяный мужик, в одной руке держал ружье, в другой - мешок, и бил им о пушистую ель. Возле ног детины лежала волчица с окровавленной мордой.
- Волки падлы, всех убью! - кричал он, - зверье поганое, изничтожу!
- Постой, человек, - воскликнул дед, - нынче волков перебили почти, охота запрещена.
- Да иди ты на хе₽,- ответил мужик, - убивал, убиваю и буду убивать, вот гнездо этих тварей нашел, волчару завалил и волчицу. Сволочи, из за щенков на меня кидались, волчица ногу мне порвала. Пуля ей в голову.
- Не стреляй, не надо, - сказал дед. Жизнь это, нельзя ее изничтожать.
-А счас я твою козявку пристрелю, - взвизгнул мужик, и направил ружье на меня, - ну кто тебе дороже, узнаем в раз.
В доли секунды дед схватил сухое, упавшее дерево и с маху ударил мужика по голове, тот свалился будто куль.
Я подбежала к мешку, а дед отодвинул ружье подальше от вонючего тела, и вынул патроны. В мешке были щенки, обычные, коричневые собачата. Все мертвые. Я заплакала. Дед подошел к волчице, посмотрел на окровавленную морду, потеребил её.
- Деда, что с ней?
- Живая, только по верху прошло, оклемается. Первородка она, молодая совсем, крепкая.
Дед сунул большую свою руку в логово, покопался и вытащил на свет еще одного щенка, буквально выкопал его. Щенок был крупным, сильным и злым, рычал и кусался.
- Ишь ты, -заулыбался дед, - если выживет, станет вожаком, в землю врылся, что бы не достали, отбивается. Хороший пацан, сила в нём есть.
Дед вынул мерзавчик и намочил носовой платок водкой, а потом протер окровавленную волчью морду. Волчица часто задышала и ощерилась. Он взял ее на руки, а я понесла кутенка. Мы зашли к краю леса, с другой стороны поляны, прошли немного и в валежнике сделали новое логово, уложили её и щенка.
ТЕКСТОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ ДАННОЙ СТАТЬИ ЯВЛЯЮТСЯ СОБСТВЕННОСТЬЮ КАНАЛА Елена Андрияш И ЗАЩИЩЕНЫ АВТОРСКИМ ПРАВОМ. ПОЛНОЕ ИЛИ ЧАСТИЧНОЕ КОПИРОВАНИЕ И ПОВТОРНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РАЗРЕШЕНО ТОЛЬКО ПРИ УКАЗАНИИ ГИПЕРССЫЛКИ НА КАНАЛ Елена Андрияш- https://zen.yandex.ru/id/5d6978bd028d6800ac24929a КОММЕРЧЕСКОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЗАПРЕЩЕНО.
Дед достал пол курицы, сунул у волчьего носа.
- Пусть съест, мать Мария. Срыгнет и пацана покормит. Отойдет она.
- А дядька?- спросила я, услышав доносившуюся с поляны матерную брань.
- Да что ему будет, - ответил дед, - дерьмо не тонет.
Волчица начала подниматься, возле нее крутился сердитый щенок, а мы продолжили свой путь за черникой.
Деда, а почему ты назвал ее Марией?
- Да так, к слову пришлось. Мать она, и на смерть пошла, защищая детей.
- А щенка то как зовут?
- Да пусть будет Иван, русский волк.
- Деда, они же не люди. Почему ты даешь им имена?
- Они не люди, детка. они - другая цивилизация.
Я шла и думала о его словах.
Осень дед не пережил. А я росла и взрослела. И лет через десять, одной теплой зимой поехали мы с мамой к ее знакомым за город. Засиделись, и уходя в сумерках, решили сократить путь к автобусу. Антонина Васильевна, мамина знакомая, сунула нам половинку вареной курицы.
- Поешьте домашнего, в городе такой не купишь. Вернетесь поздно, достанете и съедите.
- Спасибо Тоня, - ответила мама, - куры у тебя знатные.
Мы блуждали несколько часов, совсем потемнело и начал падать снег.
- Встаем, - сказала мать, жжем костер и ждем утра.
- А мы не замерзнем?
- Нет, не замерзнем. Лишь бы волки не порвали.
Мы наломали лапника, соорудили шалашик и разожгли рядом с ним костер. Ночь текла и текла. Снег перестал падать, ветер затих.
Я очнулась мгновенно. Открыла глаза. Костер почти догорел, только краснели угли. На меня смотрела большая собака. Серая, с седоватой мордой. Бояться зверья я еще не научилась и потянулась к рюкзаку. Тому, дедовскому. Другого у меня не было. Собака повела носом. Я достала половинку курицы. Отщипнула кусок. Собака отодвинулась и подошла вторая. Со шрамами на морде. Очень знакомая. Я протянула всю курицу и сказала.
- Здравствуй Мария. Дед уже давно умер. Ты его помнишь?
- Да, - ответила волчица, - хороший он был, слышал мир. А ты помнишь волчонка? Он вожак, он уже поседел. Может быть это мой последний год, а может и нет.
Седоватый, крупный волк то смотрел на меня, то отводил взгляд.
- Ты еще поживешь. А волчонка я помню, он был совсем коричневым, как обычный щенок, русский волк Иван. Возьмите, поешьте.
Наш странный разговор в ночном, затихшем лесу длился вечность. 30 секунд, целую волчью жизнь. Мария завыла и Иван тоже. А потом они развернулись и пошли.
Они уходили по свежему снегу. Семь волков. Оставляя очень ровную цепочку следов. Иван и Мария, Тихон, Пелагея, Саша, Валя и Аристарх. Я дала им имена. Потому что мой дед давал им имена. Они уходили. Нет не люди. Звери. Другая цивилизация.