Капитан Кобуев по привычке проснулся рано. Закурил, взглянул на поднявшееся в пол дерева солнце и слегка толкнул политрука Рукина.
-Комисар, пойдем к реке, посмотрим-, нужно решить. — Закинув за плечо автоматы, они вышли к реке. Вода за ночь прибыла, искать брод бесполезно. Вдали темнея низко над водой мост узкоколейки.
-Что ж, выбирать не из чего, — произнес Рукин, — будем перебираться по нему.
-Платформу бы найти, — ответил Кобуев, — не наидем — с двуколками и лошадьми будет трудно.
—Пошлем разведку, поищем.
Вернулись. Бойцы кончали завтракать. Послали разведку. Через час сосредоточились у моста. В западней стороне разведка ничего не обнаружила. Начали заготовлять жерди и еловый лапник, но минут через 15 послышался гул по рельсам и из леса выкатилась платформа. Командир разведчиков, торопясь и утирая пот, доложил
—Нашли две, пригнали одну.
Погрузить двуколки, лошадей, часть имущества не составило большого труда, и первый взвод, окружив плотным кольцом платформу, медленно покатил её перед собой. За платформой тронулась колонна. Через километр — смена, через два — малый привал. По сторонам — лес, мох, остатки снега и холодная снеговая весенняя вода.
На привале воентехник Прахов, взобравшись на верх двуколки, шутливо крикнул:
-Товарищ политрук, где ваша «лейка»? Прошу запечатлеть для потомства наш бронепоезд.
Рукин, смеясь, щелкнул «лейкой».
-Вы вправду сфотографировали?
-Конечно!
-Вот спасибо! Я шутя, а он вправду.
Прошли 6 километров, все слышнее сухой отрывистый треск пулеметов, противный вой мин, взрывы. Дальше идти нельзя: противник недалеко. Остановили платформу, быстро разгрузили, на руках спустили двуколки. Прошли просекой. Дорога, что ни шаг, то хуже. Бурелом от артиллерийских снарядов, десятки разбитых автомашин, изредка танки, ящики со снарядами, минами и патронами. Это все бросили немцы, поспешно отступая под натиском наших войск. Внимательно смотря под ноги, мы прыгали с кочки на кочку, по сваленным деревьям перебирались через ямы и воронки, при звуке моторов замирали на месте.
Послышался звенящий —с воем звук, и младший лейтенант Перевозчиков крикнул:
— Внимание! В укрытие! Мессершмитт-109.
Низко над лесом проносятся фашистские стервятники с черными крестами на крыльях, мы осыпаем их градом пуль, но они быстро уходят из поля зрения. Вслед — ровный мощный гул:
— МИГИ, МИГИ! — раздаются радостные голоса. — Погнали стервецов!
Красные звезды горят на крыльях, и сердца бойцов наполняются гордостью.
— Что и весна не помогает, господин фриц?
- Скоро «Поляна Смерти», — говорят проходившие этим путем. — Там — самое опасное место. Обойти его нельзя. До него осталось с километр. Делаем последний привал, удлиняем его там нельзя будет остановиться. Расправляются ноющие плечи, освобожденные от ремней и лямок, вьются синие дымки махорки. Несмотря на усталость, ограниченность в питании, трудность пути, бойцы по-прежнему шутят и смеются. Старшина Ленский, сидя на пне и выжимая из портянок воду, весело и громко объявляет:
-Сверх раннее открытие курортного сезона: грязевые ванны для ног, солнце, воздух и вода, последняя — сверх нормы и ограничения.
Кто-то начинает подражать Хеккину:
— Я всегда говорю: отдыхайте только на даче.
— Табак подмок, - с искренним огорчением говорит старшина Макаров.
— Держи повыше! — советует сержант Прохоров.
— Внимание, — раздается голос капитана. — Сейчас мы будем идти километра полтора—два в непосредственной близости от врага. Участок регулярно простреливается кукушками. Пойдем гуськом — 3—5 метров друг от друга. В воде внимательно-смотреть за передним, не свертывать: попадешь в воронку — наплаваешься. В случае ранения — помогайте раненым быстро уйти из полосы обстрела.
Идем. Все ближе и ближе. Началась поляна. Около пней синеют фиалки, и рука -невольно тянется к этому милому синему цветку. Вдоль дороги — высокий, длиной в 100—120 метров, забор, он закрывает нас от прямой наводки. Над головой начинают взвизгивать пули.
Вот мы и у воды. Идущий впереди политрук на ходу отстегивает полевую сумку, вынимает из кобуры пистолет, снимает противогаз, все закрепляет выше диска автомата, поднимает его в левой руке, а палкой в правой ощупывает дорогу и входит в воду. Вода быстро поднимается -до груди, жжет тело. Низкорослым она — до шеи.
Слева, вздымая туча брызг, разорвалась мина, за ней — вторая, но желанный берег все ближе и ближе, остаются считанные метры. Редкие вешки указывают брод. Красноармеец Макаров срывается в воронку, но высокий украинец-сержант Квота почти на лету сильной рукой хватает его за воротник и ставит на дорогу. Тот, не оглядываясь, говорит: «Спасибо!» — и торопится за политруком.
Берег. Пройдено более двухсот метров, но нужно — дальше, в лес. Булькают пули в воду, жужжат злыми шмелями над головой.
Спрятавшись за броню подбитого немецкого танка, наскоро обжимаем брюки, гимнастерки, выливаем воду из сапог — к лесу. Впереди упал красноармеец, над ним заботливо наклонился задний:
-Ранен?
-Ногу царапнули.
—Держись. — Подбегает еще несколько человек, осторожно кладут раненого на плащ-палатку и торопливо несут в лес, санитар на ходу разрывает индивидуальный пакет.
-Поторопись! Перебежками — в лес,— звучит команда. Зеленые кроны сосен замаскировали, спрятали нас.
-Хорошо прошли!
-Чего лучше. Всего один раненый.
Старший лейтенант Петров, выжимая воду из гимнастерки, говорит капитану:
-Застряла двуколка, а я уж — на берегу, не хотелось вторично лезть в воду, но куда мы без техники? Нужно — полез. А возле нее уже — человек десять: не то двуколку — и «Серого» на берег вытолкнули.
-Да, дорожка!.. А возле танка видишь сколько убитых фрицев?
— Дали им жару наши!
Прицепились к проводу, и минут через пять капитан уже докладывал:
— Товарищ Кириенко, поляну прошли без потерь. Ночевать будем возле шоссе.
Вечером долго сушили обмундирование у костров, беззаботно шутили друг над другом, грызли сухари и обжигая губы пили горячий чай.