Если вы более-менее постоянно ездите на пригородных поездах, то вы точно сталкивались с ними. А вообще, их много. И музыканты-певцы, и продавцы всякого шлака, и какие-то мутные волонтёры, и многодетные матери с крайне больными детьми. Кто-то из них встречается впервые, кто-то гастролирует на регулярной основе. И если вы катаетесь по рязанскому направлению, берущему своё начало от Казанского вокзала, то вы наверняка сейчас точно поймёте, о ком я говорю.
Есть среди попрошаек цыганская девочка в возрасте от восьми до тринадцати лет – точнее определить не представляется возможным. Она просто заходит в вагон и начинает петь. И все, кто ездит постоянно, в этот момент такие: «Да блин! Опять!» И это не странно, пением этот заунывный мотив на непонятном языке сложно назвать.
Каждый раз, когда я её вижу, сердце моё сжимается – кем надо быть, чтобы ребёнка отправить на такой вид заработка? И каждый раз я понимаю, что на эту ситуацию я повлиять никак не смогу. Единственное, что я могу сделать – это не давать денег. Ведь эти деньги всё равно ребёнку не достанутся. А если так, то зачем кормить мафию попрошаек?
Вообще, вопрос давать или нет, вставал в моей жизни неоднократно. Как, наверное, и у всех. И каждый раз, решение, принятое в ту или иную сторону, вызывало у меня муки сомнений: или меня в очередной раз облапошили, или я бессердечная сволочь.
С возрастом я начал гораздо более спокойно относиться к нищим и, скорее, игнорировать их. Примеров, показывающих истинную суть большинства из них, у меня множество. Но есть один, наиболее показательный.
Когда-то давно я работал на одном оборонном заводе в своём родном городе. Завод не маленький, тысяч на семь человек. Дышал он не очень регулярно. И зарплату давали примерно так же. Устроившись в мае, первую зарплату я получил в середине июля. Хуже всего было то, что платили не только с задержкой, но и нерегулярно.
Каждое утро, выходя из подземного перехода к заводской проходной, заводчане встречали мужичка, просящего милостыню. Небольшого росточка, щупленький, неловко подвернув под себя ноги, он сидел прямо на бетонных ступенях в любую погоду. В снег и дождь. В холод и жару.
Его поза была настолько неестественной, что от одного его вида делалось неудобно всему телу. Взгляд его был направлен в пол. Лишь изредка кротко поднимал мужичок глаза на подающего, чтоб тихонько попросить Господа даровать последнему здоровья. В руках он, как водится, держал сопроводительную табличку из куска гофрокартона, на которой дрожащей рукой (хотя, достаточно разборчиво) маркером было выведено о его страшных недугах, каждый из которых был фатальным в отдельности. Кажется, там фигурировала даже бубонная чума. Для увеличения срока службы, табличка была помещена в полиэтиленовый пакет.
Время от времени мужичок исчезал из перехода на дней на несколько. Потом, конечно же, возвращался: заводчане – люди добрые, сами в своё время Перестройкой обманутые – обладали в общей массе жалостливым нравом и подавали часто. Самым же примечательным было то, что в день зарплаты на своём месте он был всегда.
Сколько раз я замечал, что если нет его два-три дня, а на следующий день он сидит – это хорошая примета. Это к деньгам! Учитывая стабильность выплат денег на заводе, это было не иначе – чудо.
А однажды приспичило мне в будний день посетить по личным обстоятельствам большой оптовый рынок на другом конце города. С утра я отпросился и часов в девять утра вышел с проходной. На остановке, в переходе и вообще, в округе, было непривычно пустынно. Ещё бы! Когда видишь завод с этой стороны только утром и вечером, когда народу – толпы, то забываешь как-то, как оно может быть в другое время.
Не было на месте и мужичка, хотя утром я его видел. «Наверное, домой ушёл» – подумал я. Ну, а куда ещё мог деться инвалид с таким количеством смертельных болезней.
Я сел на автобус и примерно через час оказался в нужном мне месте.
Здесь, на рынке, в это время людской поток только набирал силу, и по количеству людей он спокойно мог конкурировать с заводским. Влился в эту реку из людей и я.
Двигаясь в потоке, краем глаза я заметил вдруг, что-то очень знакомое. Я даже не сразу сообразил, что выхватило моё зрение из общей массы. Я начал озираться, и тут понял – знакомая фигура. Не особо скрываясь, наш мужичок, держа свою табличку подмышкой, поставил на сигнализацию не самый дешёвый автомобиль и направился в сторону входа на рынок. Одет он был в свою обычную «робу», да и табличка, судя по всему, была та же.
Увиденное сделало мой день.
Конечно, какого-либо потрясения тогда я не испытал. Я даже не сделал для себя сколь-нибудь нового открытия. Максимум – лёгкое удивление.
А вообще, я скажу, если за попрошайками понаблюдать скрытно хотя бы полчаса, то можно увидеть много интересного. Куда и как, например, деваются деньги, когда в коробочке их становится слишком много. И сколько там всегда остаётся. В каком укромном месте лежит мобильник, и что это за мобильник. Кто обеспечивает безопасность «сотрудника» и инкассирует его. Много, очень много интересного происходит с попрошайкой в его рабочее время. Стоит только немного приглядеться. Да они и сами, честно говоря, не особо-то и шифруются.