Джим Джефферсон сидел в рабочем кресле, откинувшись назад больше обычного. Газета, которую он читал, соскользнула на пол. Он уже более получаса размышлял над встретившейся ему небольшой заметкой, вернее, кратким сообщением о том, что вчера был зверски убит его коллега, журналист Том Болански. Растерзан неизвестными вместе со всей семьёй.
Джим помнил, как в редакции Том настаивал на публикации, хоть в самом свёрнутом виде, материалов специальной объединённой комиссии ООН и Всемирной организации здравоохранения, в которой они оба работали. Публикация эта появилась. Вслед за ней, почти сразу же, в большой популярной газете была напечатана статья на полполосы: «Кто смеет клеветать на здоровье нации?!» С тех пор не прошло и недели – убили Тома.
Джим чувствовал: на него медленно наползает страх, наползает и… тут же тонет в глубинах какой-то безмерной опустошённости…
Он не думал о том, что его ожидает. Просто погружался в пустоту и неподвижность. Промелькнула мысль: «Может быть, именно так убивает людей этот вирус ДПП? XXI век заканчивал свой стремительный бег. Человечеству было чем его завершать. Побеждены такие напасти, как СПИД, Эбола, по словам газет, «в общем и целом» побеждён рак. И люди с полным правом праздновали…
Комиссия, в которой работали Джим и Том, так и не получила внятного статуса, и тем не менее, результаты её работы показывали празднующему и гордящемуся человечеству совсем иной образ ситуации в мире.
Вселенская катастрофа, которой занималась комиссия, была в рабочем порядке названа «вирус ДПП» – детско-подростковой подмены. Как показывали результаты исследований, он захватил уже почти всю планету. Катастрофа заключалась в том, что человечество перестало взрослеть и, как следствие, мало кто из его представителей мог принимать адекватные, взвешенные решения.
Внешне люди походили на взрослых, физиологические законы по-прежнему работали, поэтому человека в сорок и пятьдесят лет можно было отличить от пятнадцатилетнего подростка. Но возраст осознавался как проблема. Всё более модным становилось выглядеть моложе, желательно лет на «…дцать». Те, у кого было много денег, вкладывали почти все ресурсы в то, чтобы кожа и тело были «как у двадцатилетних». Соответственно одевались, вели себя так же. Морщины и седины казались чем-то ужасным, словно заразное заболевание. «Быть мудрым», «встречать старость с достоинством» – забытые лозунги начала XXI века уже никого не вдохновляли.
Интересы и развлечения тоже были детскими или подростковыми. Кто круче? Кто лучше сделает? Кто самый-самый? После унёсшей жизни нескольких тысяч человек войны, которую мировые лидеры, не скрывая, затеяли исключительно ради демонстрации новых военных «игрушек», был снова подписан мирный договор, контроль за выполнением которого был возложен на искусственный разум. Система уничтожала каждого, кто пытался выпустить любую боевую ракету. Военные разработки и учения были полностью прекращены, благодаря чему последние 30 лет человечество жило мирно.
Размышляя об этом, Джим вспоминал своих коллег. Он вдруг осознал, что ни ООН, ни ВОЗ специально не собирали эту комиссию – наоборот, он, Джим, Том, ещё 3-5 человек по факту сами назначили себя ей, ООН и ВОЗ не возражали или делали вид, что не возражают. Джим отчётливо помнил тот день, когда ему позвонил Том и рассказал о людях-мутантах. Он так и сказал: «Такое ощущение, что они чем-то больны, как будто новый вирус…»
Уже позже, анализируя происходящие события, социологические исследования и систему управления крупнейших организаций, они предположили, что у вируса есть две стадии. На первой человек ещё более-менее понимает, что, похоже, он не повзрослел, хотя вырос и формально считается взрослым, обладает всеми правами и обязанностями. Эта сохраняющаяся критичность заставляет людей заниматься поисками смысла жизни, они чувствуют непонятную тоску, понимают, что что-то важное не состаивается, они что-то упускают.
На второй стадии заражённые вирусом делились на две категории – одни погружались в инфантильное и бессмысленное времяпрепровождение, утрачивали тягу к смыслам и великим свершениям, основной своей задачей считали выживание, хотя современное общество вполне позволяло без напряжённого труда обеспечить всё необходимое для существования. И, тем не менее, получение материальных благ осознавалось для них как самое основное. Завтра для них как будто не существовало, поэтому они изо всех сил старались наслаждаться сегодня, беря из окружающего мира максимум удовольствия – эмоционального, физического, интеллектуального. Любая информация о вирусе, вроде доклада комиссии или публицистических статей, как будто проходила мимо них, в лучшем случае вызывая сдержанное удивление и непонимание.
Больные другой категории на этой стадии, наоборот, старались активно опровергнуть все заявления о вирусе, стремились любой ценой замять информацию о болезни, будто защищая её. Те, у кого болезнь проявлялась в крайних формах, не останавливались ни перед чем. Джим без всякого расследования был уверен, что Тома и его семью убили именно такие «фанатики» новой болезни. Только они отличались подобной жестокостью. Джим даже предположил, что, видимо, вирус вызывает генную мутацию – ведь ещё в середине века большинство генов агрессии было нейтрализовано, из-за чего процент убийств и изнасилований упал почти до нуля.
Размышления о генах вывели Джима из оцепенения. Он, наконец, встал из кресла, заметив, что просидел неподвижно почти сорок минут – неслыханно долго для него – и подошёл к аппарату для приготовления напитков. Выбрал архаичную, но давно им любимую смесь цикория и кофе – «циркоф». Сделал глоток, другой, чувствуя, как голова становится ясной.
Джиму пора было готовиться к предстоящему выступлению на закрытом заседании делегатов от ООН и ВОЗ. Они ждут от его комиссии главных выводов и рекомендаций.
Кроме того, нужно предоставить не только описание симптомов болезни, но и ответ на вопрос, как происходит заражение. Неспроста чиновники ВОЗ настойчиво напирали на этот пункт, обязательный для анализа любых заболеваний. Если это вирус, значит, должен быть механизм заражения, простой и понятный как для чиновника, так и для обывателя. Значит, всю массу факторов, которые приводят к невзрослению и пожизненному гиперинфантилизму, сейчас описывать в докладе не стоит. Слишком громоздко. Лучше назвать что-то одно, наиболее узнаваемое. Например, почти полное отсутствие полноценного, настоящего серьёзного общения между детьми и мужчинами (отцами и не только) в детстве (развлечения и игры по просьбам мам к взрослению не имеют отношения). В результате мальчишки на всю жизнь остаются маменькими сынками. У них все важные вопросы решаются с мамой, по-женски, а не по-мужски. С девочками другая беда: у них нет чёткого образа подлинного мужчины, который бы посвятил себя настоящему делу, который бы ставил задачу преобразования действительности. Ни отцы, ни другие представители мужского мира вокруг них этим не заняты, они посвящают всё своё время, таланты и способности тому, чтобы обеспечить быт, семью, досуг. И девочки вырастают с представлением, что и их избранники должны также хлопотать вокруг семьи, обеспечивая её всем необходимым, что это и есть главная, первостепенная и, пожалуй, единственная задача мужчины, всё остальное – блажь или, в крайнем случае, хобби.
«Вот это, пожалуй, надо будет и предъявить, – подумал Джим. – Если организм лишить правильного питания, он начнёт болеть, если человека лишить качественного общения, то он получит вирус ДПП».
В этот момент раздалась тревожная музыка – сигнал телефонного звонка отражал настроение звонившего. На стенном экране возникла Лиза Жданович – давняя подруга и коллега по комиссии. Джиму показалось, что она непривычно долго и глубоко на него смотрит.
– Читал? Уже знаешь?
Джим кивнул, повисла пауза. Лицо Лизы было сосредоточено и проникновенно. Потом она спросила: «И что?..»
В ответ он только пожал плечами. Как он это сделал – ему не понравилось. Изображение Лизы исчезло, экран превратился в обычную стену. Он оставил чашку на столике и направился к письменному столу. Работа – лучший ответ. Помимо вопроса о заражении, который Джим более-менее сформулировал, нужно было подготовить лаконичные и яркие описания проявлений вируса.
«Что ж, поработаем над этим», – сказал он себе, раскладывая бумаги с описаниями симптомов вируса ДПП, собранными членами комиссии. Перебирая листы, он читал: «… где живут, там и мусорят, всё труднее заставить за собой убирать, в этом – младенческая реакция «делать под себя»; планета зарастает отходами…».
«Рождений всё меньше. Большинство детей рождаются и живут вне семей. Детское состояние девочек-матерей, которых, предположительно, на планете абсолютное большинство, обрекает их детей на то, чтобы никогда не повзрослеть…».
«Подростковое стремление к «крутизне» во всём массово распространилась на те сферы жизни и деятельности, где «крутизна» совсем уж ни при чём… Ревнивое, вплоть до агрессии, отношение к собственности, воинственное навязывание своих мнений и идей, склонность пристрастно оценивать окружающих. При этом – неадекватная оценка самого себя. Большая активность в какой-либо сфере, где необходимо утвердить себя, вдруг резко сменяется опустошением, безразличием, ощущением собственной никчёмности – все эти признаки проявлялись повсеместно, но особенно тяжело воспринимались у учителей, врачей и социальных работников. Имея большой объём знаний и доступ к самой разной информации, они, как правило, не могли решить простых жизненных ситуаций вроде коллективной договорённости или исполнения обещаний…»
Джим улыбнулся при взгляде на следующий отрывок: тему явно описывала Лиза. Он узнал её эмоциональный и взволнованный стиль. «Для доклада нужно будет сделать сухую выжимку», – заговорил в нём внутренний редактор:
«В XXI веке научились консервировать чистую воду и воздух. Но самым большим дефицитом стала тишина, её законсервировать мы пока не смогли. Постоянное тарахтение автомобилей, роботов, жужжание дронов, визг летающих тарелок, стук поездов, гул самолётов, от этого шума человек не может спастись нигде, даже в лесу. Музыкальные «глушилки» распространены повсюду – нет такого места, кафе или скамейки в парке, где можно было бы уединиться, поразмышлять, настроиться на собственный ритм. А если к этому добавить огромную скорость жизни, которую люди уже перестали ощущать, переизбыток всевозможной информации, тесноту и плотность жизни в городе, то картина становится совсем скверной».
Джим вспомнил строчки, которые время от времени декламировал его дед: «Тишины хочу, тишины… Нервы что ли обожжены…». Обожжены и нервы, и душа, и сердце.
А на листах продолжалось перечисление: «Люди перестали рисовать, перестали читать, перестали петь…»
«Основная направленность подрастающего поколения – развлечения и игры, комфорт в быту и отношениях. Как только возникает любой конфликт – люди прекращают отношения. Проблема квалифицированных кадров обострена до предела…»
Джим заметил, что читает с всё возрастающим сопротивлением. Он не понимал, почему так. Ведь во всём этом для него, немолодого и опытного инженера, не было ничего, в общем-то, нового. Да и когда они в составе комиссии собирали этот материал, такой трудности он не испытывал. Почему же сейчас он чувствует напряжение? Может быть, вирус в нём переходит на вторую стадию, поэтому так сложно читать?
В этот момент прозвучала музыка, и на экране возникло изображение загорелого спортивного мужчины лет 45-50. Судя по картинке, мужчина поднимался на лифте прямо в кабинет. Это был давний и близкий знакомый Джима Олег из России. Он любил простор и ветер и часто приглашал Джима кататься на яхтах по тёплым морям.
Олег был в обычном подпитии, в последнее время, видимо, всё более частом. В руках он держал очень старый по виду журнал.
На вопросительный взгляд Джима Олег привалился на диван из искусственной кожи и весьма сбивчиво изложил причину своего визита.
На одной из своих старых, начала века, яхт Олег обнаружил журнал, в котором было интервью с пожилым священником. Джим взглянул на фото. Приятный пожилой человек в рясе. Вроде ничего особенного, но Джима поразил его взгляд. Даже сквозь старую бумагу и плохую печать он проникал прямо в душу. Это был взгляд счастливого человека, в нём сияла радость. Не удовольствие, известное Джиму по современникам, а нечто глубокое – человек будто светился изнутри этим, почти незнакомым, состоянием. Журналист спрашивал священника, в чём главная проблема людей. Тот отвечал: «Взрослых людей нет. Конечно, возраст и опыт добавляют что-то, но полноценная взрослость не состаивается никогда».
Этот ответ вдруг очень впечатлил Олега, и он задумался, а кто он есть? Взрослый ли он? И сделал несложное открытие, что, конечно же, нет. Какой уж тут взрослый! Ему под пятьдесят, а живёт он, как он сказал Джиму, как «мальчик-пенсионер». Почему мальчик? Потому что всю жизнь играет в кораблики, развлекается на своих яхтах. Почему пенсионер? Потому что никаких серьёзных дел не делает, а денег для комфортного безделья ему более чем хватает.
И вот он пришёл к Джиму, не столько понимая, сколько чувствуя, что тот живёт иначе. Олегу хотелось выяснить: какое большое, настоящее, ВЗРОСЛОЕ дело он мог бы взяться делать?
В этот вечер они долго сидели вместе. Джим с некоторым облегчением отложил подготовку к докладу. Они впервые говорили так серьёзно и откровенно.
Спустя несколько часов мужчины, сидя за рабочим столом, с увлечением писали что-то на листе бумаги. Если бы посторонний наблюдатель заглянул им через плечо, он бы увидел заголовок сценария фильма о захватившем человечество вирусе ДПП
Оригинал рассказа размещен в октябрьском номере журнала Уральский следопыт за 2019 год здесь
http://www.uralstalker.com/uarch/2019/2019/10/78/
автор Евгений Кунин
Подписывайтесь на материалы, подготовленные уральскими следопытами. Жмите "палец вверх" и делитесь ссылкой с друзьями в соцсетях.