История восьмая, в которой Себастьян теряет Софию и веру в себя, но неожиданно находит сказочницу.
Руки лихорадочно тряслись, но София не сдавалась, снова и снова она доставала сигареты и пыталась прикурить. Первая сигарета сломалась в деревянных пальцах, вторая упала в уличную грязь, с третьей повезло. Как только табак схватился, и горлом завладел спасительный дым, писательница издала стон облегчения и жадно вцепилась в никотиновую избавительницу обеими руками, чтобы, не дай Бог, её не постигла участь предшественницы.
Могла ли она знать, что утреннее воодушевление от обильного потока чужих, но таких захватывающих историй уже к вечеру перерастет в почти осязаемый кошмар. Каждое мгновение последних двух часов она только и делала, что молилась. Коротко, просто, но очень страстно. И если первый час она обращалась к Единому, то к середине второго вспомнила всех славянских, древнегреческих, скандинавских богов и иже с ними. Вот и сейчас, докурив, София схватилась за голову, прижалась лбом к холодной стене серого небоскрёба и вопрошающе заголосила:
— Господи, пусть они заткнутся! Пусть заткнутся!
В этот раз ноги не удержали её, и писательница повалилась на влажный и грязный после дождя тротуар. Она обессилела. Больше не могла заглушать криком голоса, всякий раз оглядываться в ожидании, что из-за угла выйдет разлагающаяся девица в цветастом платье или толпа мёртвых кукол. Зачем она только слушала всех этих больных неврастеников? Они будто занесли какой-то вирус прямо в её мозг.
София всё ещё сидела на тротуаре, прислонив голову к бетонной стене, когда почувствовала робкое прикосновение к плечу.
— Простите, вам плохо? Помощь нужна?
София отдёрнула плечо и, с трудом справившись с головной болью, повернулась к говорящему. Прищурив воспалённые глаза, она кое-как сфокусировалась и увидела перед собой взволнованного молодого человека в чёрном костюме-тройке. Он выглядел так, словно забыл переодеться после концерта. Писательница протянула прохожему трясущуюся руку.
— Вы можете помочь мне подняться.
Молодой человек тут же ответил на просьбу и, не без усилий, поставил Софию на ноги.
— Больше вы мне вряд ли поможете.
— И всё же... Меня зовут Себастьян, и у меня есть немного свободного времени. — Через паузу он добавил: — До концерта.
Она в панике закрыла уши руками и выпалила:
— Не думаю, что хочу знать о вас хоть что-то.
— Тогда расскажите о себе, — растерялся пианист.
— Нет ни сил, ни желания.
— Ну, хотя бы имя.
— София.
— Мудрая, значит? — непроизвольно улыбнулся музыкант.
— Это вряд ли. Была бы мудрая, здесь бы не сидела, — писательница застонала и сильнее прижала руки к голове.
— Вам больно?
— Скорее громко и … страшно, — выдавила София.
— Громко?
— Очень много голосов. И я не знаю, как заставить их замолчать.
Юноша встревоженно посмотрел на женщину, потом его лицо прояснело, и он осторожно дотронулся до её руки. Музыкант никогда не верил в случайности. Очень может быть, что и встреча с Софией сродни проведению. Они могут помочь друг другу. Он тихо заговорил:
— А вы не хотите послушать...
Она резко сбросила руку Себастьяна.
— Послушать?! Вы что, издеваетесь?
— Вы не поняли. Возможно, это прозвучит дико, но... музыка лечит все. Хотите послушать музыку?
Писательница пялилась на нового знакомого, как на умалишённого.
— Знаете, поговаривают, что я очень неплохо играю. А у меня концерт сегодня, — Себастьян покраснел, — точнее, я надеюсь, что он будет. Но я ещё никому свою музыку не играл. Хотите послушать? Может, и голоса пропадут.
— Странно, — устало произнесла София, — но у меня, похоже, других вариантов всё равно нет. Так что давайте свою музыку. Концерт состоится прямо здесь? — Писательница оглядела тёмный узкий закоулок между высотками.
Пианист просиял.
— Не здесь. Нужно будет немного пройтись, минут пять, до парка. Там, в беседке, есть старенький рояль, он подойдет.
— Ведите.
Себастьян не обманул — дорога заняла не больше пяти минут. В предзакатных тенях деревьев расположилась уютная белая беседка, в центре которой и правда стоял потрёпанный временем рояль цвета болотной зелени. София слегка подтолкнула музыканта к инструменту.
— Давайте уже. Я без сил.
Он не заставил ждать. Торжественно взгромоздившись на круглый табурет одного цвета с беседкой, музыкант положил руки на крышку рояля. Сейчас он поймет, достойна его игра сегодняшнего концерта или нет. Юноша набрал в лёгкие побольше воздуха и поднял крышку.
— Я написал её сегодня. Она точно должна помочь.
София кивнула. Она прислонилась спиной к колонне беседки так, что Себастьян мог её видеть.
Тонкие пальцы музыканта утонули в клавишах старого рояля, а в вечернем воздухе разлились дивные мелодичные звуки. Они, словно выпущенные на волю бабочки, кружили по беседке, вылетали наружу, то и дело ласково касались слуха.
— Божественно! — выдохнула София.
Себастьян с чувством нажимал на клавиши, заставляя инструмент звучать так, как он, возможно, не звучал никогда. Пианист играл своё лучшее произведение и понимал это. Понимал, что успех гарантирован.
Композиция не была длинной. Мистер Дэ просил написать что-нибудь великое, но пятиминутное, как он выразился, для пущего эффекта. И когда, спустя несколько минут, юноша поставил финальный аккорд, звенящая тишина напугала его.
— София... — Себастьян поднял глаза на свою первую слушательницу и вскочил с табурета.
Мертвенно бледная женщина, привалившись всем телом к беседке, сжимала блузку в груди, а в широко раскрытых глазах застыл страх и немой вопрос.
— Что случилось? — музыкант бросился к писательнице.
— Что вы играли? — прошептала женщина. — Это было так прекрасно, и моё сердце...
София безжизненно рухнула на деревянный пол.
Юноша мог и не подходить к писательнице, не слушать сердце, не хлопать по щекам — он и так знал, что произошло непоправимое. Но всё же сделал это, потому что не хотел верить глазам и мыслям, пульсирующим в голове. Музыка должна была принести счастье, вызвать восторг. Он обещал вылечить её, а вместо этого убил. «Нет, это просто не может быть правдой!» — лихорадочно думал Себастьян. Вслух же только и смог прорыдать:
— Нет!
Музыкант вскочил, отвернулся от мёртвого тела и, едва не ударившись о колонну, вылетел из беседки. Он бежал, куда несли ноги. Глаза никуда уже не глядели, их заволокло слезами злости, страха и обиды. Как мистер Дэ мог так жестоко обмануть? «Мы вдвоём отыграем убийственный концерт. Вот такой концерт он имел в виду? Это хотел получить?» Как смириться? Как успокоиться? Юноша не знал. Сердце жгло и требовало отмщение. Поэтому он бежал. Бежал изо всех сил, чтобы не заорать и не убить больше никого.
Себастьян потерял счёт времени. В яростном порыве не заметил, сколько пересёк улиц и миновал районов. Мышцы ног горели и требовали остановки, но музыкант не уступал. В конце концов, ему пришлось: носок ботинка угодил в выбоину на тротуаре, нога подвернулась, и он потерял равновесие. Юноша больно ударился об асфальт, что живо отрезвило его. Он попытался сосредоточиться, осмотрел ободранные ладони, испачканный костюм, на коленке появилась внушительная дыра, из которой виднелась кровоточащая ссадина. Бедняга тряхнул головой и навёл резкость на окружающий пейзаж. Вряд ли он раньше заходил в этот район: серые, вечерние дворы, в которых стражами стояли одноликие десятиэтажки с разрисованными входными дверями, у фундамента разлеглись неухоженные газоны с развалившимися оградками, а редкие фонари на стенах домов, излучая холодный свет, разгоняли тьму и заставляли тени расступаться по сторонам. Всё здесь казалось чуждым, незнакомым. Всё. Кроме одной детали.
У истерзанной временем и людьми двери ближайшего дома стояла, покачиваясь, фигурка девочки, и взор её был направлен в сторону несчастного. Вдруг она сорвалась с места и помчалась к Себастьяну. Тогда-то он и узнал в растрёпанном, чумазом, раскрасневшемся от слёз ребенке золотоволосую девчушку, которую видел в вишнёвом саду Морны.
— Себастья-а-а-ан!
Настя кричала срывающимся голоском и, спотыкаясь почти на каждом шагу, неслась к юноше. Вовремя не успела остановиться и врезалась в лежащего музыканта, одарив его новым синяком. Тот застонал. Но девочка вцепилась в руку Себастьяна и, не обращая внимания на кряхтение бедолаги, стала его тормошить.
— Да что ещё случилось? — не выдержал он.
— Нужно идти, пожалуйста! — глотая слёзы, она продолжала тянуть музыканта. — Ты можешь ей помочь. Я знаю. Иди!
Пошатываясь и придерживая разорванную штанину, он поднялся и, отстранив девочку, спросил:
— Кому помочь?
— Морне! — ревела Настя.
Юноша почувствовал, как сердце подпрыгнуло в груди и отрикошетило от горла прямо в пустой желудок.
— Морне? Что она здесь делает?
— Прячется, — неожиданно тихо ответила девочка.
— От кого?.. Не важно. Пошли!
Настя, опять спотыкаясь, побежала обратно к дому, Себастьян быстро хромал за ней, стараясь не отставать.
— Сюда! — крикнула она и скрылась за дверью, ведущей в подвал.
Музыкант зашёл следом. Они спустились по каменной лестнице в полутемное помещение, освещаемое всего одной пыльной лампочкой, и в нос тут же ударил неприятный запах сырости, отходов и еще чего-то не менее мерзкого. В темноте углов раздавалось крысиное шуршание. Вжавшись в стену, справа от входа, лежала Морна, подтянув к груди спрятанные под подолом изорванного платья колени. Словно мертвая.
— Морна! — забыв про раненую ногу, пианист кинулся к сказочнице. — Морна! Очнитесь!
— Не тряси её, — жалобно проговорила Настя, — она всё равно не ответит.
— Почему она молчит... Почему она в крови?!
— Её обидели. Но ты можешь помочь.
— Как? — упавшим голосом спросил юноша.
— Поиграй на пианино. Музыка её обязательно оживит. В сказках так всегда происходит.
Услышав её слова, Себастьян отшатнулся от Морны и сдавленно проговорил:
— Моя музыка не может оживить. Хоть она и прекрасна. Всё получается наоборот. Сегодня из-за моей новой мелодии умерла женщина. У неё не выдержало сердце.
— То, что надо! — подпрыгнула на месте Настя.
— Ты в своём уме? Хочешь её убить?
— Совсем наоборот, — не сдавалась девочка.
— Тогда ты меня плохо слушала.
— Сердце выдержит, не бойся. Оно сейчас у неё ничего не чувствует. Всё забрали, — выпалила Настя. — Нам никакая другая мелодия не подойдет. Только очень сильная. Морны здесь нет, понимаешь. Нам её вернуть надо.
Себастьян растерялся. С одной стороны, он до онемения в руках боялся убить сказочницу. С другой, до одури хотел вернуть веру в волшебные свойства утром написанной музыки.
— Ты уверена?
Девочка на секунду задумалась и твёрдо кивнула. Юноша тяжело вздохнул, нагнулся к Морне, подсунул под неё руки и осторожно, опираясь о стену, чтобы не упасть вместе со сказочницей на холодный подвальный пол, встал.
— Дорога будет долгой. Не отставай.
Прижимая безвольное тело к груди, Музыкант с трудом поднялся к выходу и распахнул дверь ударом ноги.