Мне уже 92 года, я видел столько, сколько должен был увидеть. Это для вас – молодых, смерть кажется страшной, черной костлявой старухой с косой. Для меня уже, это добрая бабушка, в белом платочке с ласковой улыбкой. Она уже недалеко, идёт не спеша ко мне и машет. Может быть, даже, вот из-за того пригорка. Хочу ли я жить? Да конечно! Я очень хочу жить, даже сейчас, когда тело моё скрипит, глаза видят хуже, да слух подводит. Особенно сейчас, я хочу жить, потому что понимаю, многое не успел, не сделал. Да и не сделаю уже, никогда. Время не обманешь, почти все мои однополчане уже по ту сторону жизни. Пугает ли меня смерть? Ну что ты. Я всегда верил и верю в Бога. В атаку шел с молитвой и всегда трезвым. Свои наркомовские 100 гр. спирта, я менял на хлеб, сахар и бумагу для писем родным. Думал если убьют, как же это я, к Богу пьяным пойду. Меня давно не понимают мои внуки, зато я их очень хорошо понимаю. Когда то и я был молодым озорником, мы гоняли коров, скакали на лошадях, а вкус печёной картошки на лугу, я помню до сих пор. Слава Богу, что я осознаю, что слова мои не такие, какими сейчас говорят люди, да меня понимают, но смотрят как на некое чудо, что ли , и потому, чаще я предпочитаю молчать. Мои дети смотрят на меня с жалостью и это мне тоже понятно. Обычно в моем возрасте начинают чудить и заговариваться, но я бывший военный не хочу и не могу себе такого позволить, поэтому уже лет с восьмидесяти, я очень контролирую свое поведение , свои слова . Благо, свободного времени у меня сейчас, больше чем мне нужно. Слава Богу, я могу за собой ходить, регулярно моюсь и меняю одежду, потому что помню как все отворачивались и морщили носы , когда в сельпо заходил Трифон (ныне покойный), ветеран японской войны, опустившийся уже в 70 лет, от него пахло немытым телом и мочой. Сейчас мой друг, это кот Васька, ему уже семь лет и мы понимаем друг друга без слов, хотя я и разговариваю с котом. Моя жена Антонина Михайловна ( царствие ей небесное) уже восемь лет как преставилась. Прожили мы совместные годы хорошо, дружно, говорить душа в душу , не буду, всякое бывало, но хорошо. Есть дети и внуки. Дети навещают меня и звонят , могли бы, конечно, и чаще, но я их понимаю. О чем со мной , старым говорить? Поэтому, не требую внимания, нам фронтовикам, капризничать не пристало. Я был на войне, видел все, что бывает на войне. Вот там смерть другая, она как вырвавшийся на свободу голодный, дикий зверь. Но и её, я тоже понимаю или, скорее, пытаюсь понять. В перерывах между обстрелами, сидя в земле или блиндаже, я размышлял, почему нашего комбата, рубаху-парня, буквально разорвало снарядом, а рядом сидевшего серого, болезненного солдата просто откинуло, даже не поцарапав. Значит и в смерти есть некий тайный смысл, не бездумно она кусает направо и налево, а забирает только тех, кого должна забрать. А солдатик тот, серый, от тифа через месяц умер, судьба такая видно. Я не стрелял прямо в глаза немецких солдат и не видел их смертей от своей руки. Не довелось, к счастью. Воевал за Родину, там, куда меня Родина поставила. Хотя, если бы, пришлось сойтись в рукопашную, убивал бы также, как и они бы убивали нас. У нас в атаку, под страшным неприятельским обстрелом, на верную смерть, не поднялась рота. Всем жить то хотелось. Их потом, свои осудили , часть в штрафбат, часть расстреляли. Глупо так, в мясорубке той выжил, а в затишье, в безопасном месте, тебя свои же и порешили. Я всю жизнь, пытаюсь понять людей, их поступки, мысли. Непросто это, приходится ведь и за себя думать, и за людей. Главное добрым быть, это я для себя, давно понял. Хотя и злых людей, я тоже немного понимаю. Тяжело быть добрым, когда вокруг столько зла творится. И ещё я много двигаюсь, могу бегу, не могу бежать - иду, не могу идти – ползу, когда не смогу ползти –наверное умру. Это у меня, вроде как девиз такой, когда уж сильно невмоготу, успокаиваю себя тем, что отдохну на том свете. Ещё, я не курил никогда, хотя вокруг на войне, много кто курили. Сказал себе, что не буду курить никогда и всё. Честным надо быть перед собой. А вот, когда внука увидел с сигаретой, даже растерялся, не знал что сказать. Какими ему словами донести, чтобы не губил себя. Не смог слов найти, вот думаю, может когда помирать буду, последнее моё слово успею сказать, чтобы не курил, да услышит ли… Вот и зима закончилась, долгая, морозная. Опять, за окном моей старой «хрущёвки», чирикают весело воробьи. Я эту братию, зимой подкармливал. Воробьи они весёлые, крикливые. Не могу, глядя на них не улыбаться. Для меня сейчас каждая весна, как последняя, а может и есть последняя. От-того, я каждый день, как целую жизнь проживаю. Приходили из собеса женщины, поздравляли с днём Победы. Гвоздички, три штуки принесли, открыточку, вроде как сам Путин подписал. Слова сказали какие-то официальные. Смешные такие , сами от себя важные. А тут я, вот что вспомнил. Однажды, иду из магазина, а ко мне девочка подбегает. Глаза голубые-голубые , бантики яркие, годиков четыре- пять ей от силы, протягивает мне шарик воздушный, улыбается, и говорит так смешно, по детски:
« Деда, это тебе!». На шарике сердечки розовые нарисованы, взял я его бережно за ниточку. Не сумел слезу сдержать, несу как драгоценность великую. И не было мне тогда ,подарка дороже, чем от души светлой, чистой детской…