Глеб закрыл руками уши, и сидел на полу раскачиваясь взад-вперёд. Это было слишком. Он не мог ничего сделать. Он не мог ничего сделать. Это было слишком оглушительно. Отец был пьян и скандалил с сестрой. Но Глеб ничего не мог с собой поделать, это столько лет продолжалось, он ненавидел себя за трусость, за слабость, что он ничего не мог изменить. Он слышал крики за дверью и сильнее закрывал уши руками, ему было 16, и он сидел на полу и задыхался от плача.
Глеб шёл на работу, прошло лет пять, если не семь, с тех пор когда он в последний раз видел отца или сестру.
На улице делали дорогу, где-то работал отбойный молоток, музыка не помогала заглушить этот шум, Глебу физически было тяжело.
Он зашёл по дороге в аптеку, вчера странно поцарапал нос кофтой, пока ее снимал. Ему посоветовали в интернете обработать перекисью, оказалось, что у него ее нет дома. В аптеке он попросил перекись, взял бутылёк в руки и перед глазами пронеслись десятки сцен, десятки ран, которые ему приходилось обрабатывать, когда отец возвращался после очередных запоев. Открытые раны, гнойные, эти запахи грязи, одеколона, спиртного ударили в нос Глеба. Он поставил бутылочку с перекисью на прилавок. И ему стало ясно почему у него никогда ее не было. Слишком громко, много становилось этого мира вокруг таких напоминающих прошлое мелочей. Он расплатился и вышел из аптеки.
Глеб решил сесть в автобус, там было много народу, но он решил, что всего пару остановок сможет вытерпеть. Но пара остановок растянулись на целых полчаса, так как дорогу перекрыли и пришлось ехать в объездную. Он вглядывался в эти шторки в автобусе, которые весело развевались от ветра, он прислушивался к разговорам вокруг, и ему не давало покоя ощущение, ощущение, что что-то не так. Кто-то чихнул, в другом конце автобуса кашляли, Глеб забыл дома маску, был сентябрь самый сезон простуд. Он всматривался в эти шторы и пытался не думать, не думать о том, как душно в автобусе, не думать, что зря он в него сел, что он все равно не успеет на работу. Не думать, что он легко может заболеть, что рядом стоящий мужчина, кажется, кашлял именно в сторону Глеба. Не думать, что люди стоят позади него, не думать, что если автобус резко остановится, то велика вероятность, что он неудачно упадёт и вывихнет себе плечо. Не думать, что вокруг люди начали жаловаться на жару, на то, что едут они не по маршруту, не думать, что кричат о том, что надо дома лечиться, а не выходить на улицу. Не думать, как эти крики похожи на скандалы откуда-то из прошлого. Не думать, как он внутренне готов, что кто-то в кого-то что-то запустит и потяжелее. Не думать, о том, как они все вылетят в окно, если автобус перевернётся. Как стекло порежет живот этому мужчине рядом, как раскровит лицо этой бабушке, как вылетит и невпопад, как кукла будет лежать на асфальте девушка в яркой куртке. Как кровь будет вытекать из ее черепа. И никакая перекись водорода у него в сумке не поможет, она больше не проснётся, так и останется бледной и красивой. Не думать, как он сам вылетит и ударится больно плечом, как услышит хруст, как почувствует боль и вместе с тем, какое-то облегчение. В боли можно не думать, она заполняет собой все.
Глеб вглядывался в шторы, которые весело развевались от ветра, солнце светило в салон, он вглядывался в зелень на деревьях, в зайчики и блики. И старался не думать, но сцены проносились у него в голове одна за другой.