Когда я взяла Лешу, ему было уже 15. Этому предшествовали несколько лет моральной подготовки, и за это время мои родственники успели его узнать. Сейчас расскажу, как они относились к нему до принятия в семью, во время его проживания со мной и после.
Важное дополнение: когда я встретила этого мальчика, я была не замужем и категорически не хотела создавать семью. Именно из-за этого женская мама и бабушка сформировали свое особое к нему отношение. Они боялись, что он не даст мне устроить личную жизнь.
Итак, они были категорически против ребенка. Сам факт его существования в интернате им был безразличен, но пребывание в семье строго воспрещалось. Когда я начала забирать его на выходные, они, конечно, не обрадовались, но и не слишком забеспокоились. В конце концов, это выходные. Поиграю, и надоест.
Но, стоило привезти Лешу к ним в деревню, как ситуация обострялась. Он непростой мальчик: у него диагноз «олигофрения в стадии дебильности». Кроме того, низкие культурные и коммуникативные навыки, нечеткая дикция, неправильная речь, узкий кругозор. Все это осложняло общение.
В первый раз родные увидели его, когда он гостил у меня в деревне с другим мальчиком, более младшим, общительным и обаятельным Славиком. И симпатии были явно на стороне последнего. Кроме того, мама даже не садилась с ними за стол. Они завтракали после нас, а для мытья рук она повесила им умывальник на улице, чтобы не ходили в дом (спали они в летнем домике).
Когда Леша был уже на гостевом режиме, мама с ним здоровалась, изредка спрашивала что-то важное и бытовое. Папа обходил молча. Бабушка разговаривала обо всем. Сестра ненавидела его до глубины души и даже заочно говорила: «Этот твой мальчик». Во время ее пребывания в деревне Леши поблизости не было.
В общем, он не породнил, а разделил нашу семью, вернее, обострил уже существовавшее в ней разделение.
Когда я забрала его и ушла на съемную квартиру, родня была в шоке. Но утешала себя тем, что опека пока оформлена на полгода, скоро все кончится, деньги у меня тоже закончатся, я вернусь на прежнее место жительства и все будет по-старому. Полгода так и протекли. Но по истечении этого срока я никуда не вернулась, а родня привыкла.
Папа изредка здоровался кивком головы. Мама и бабушка общались с Лешей гораздо больше. Да он и изменился немного за полгода. Потерял внешний детдомовский налет. И даже стал красивее. Сестра никак не относилась к нему, да и делить было нечего: мы жили отдельно. Разве что считала меня сумасшедшей, но это мало волновало меня всегда.
Когда Леше исполнилось 18, вознаграждение приемному родителю прекратилось. Денег на съемное жилье перестало хватать. Мы едва сводили концы с концами. Но этого я ожидала. Я переехала в пригород. Леша жил в общежитии при ПТУ, на выходные приезжал ко мне.
Родня жалела его и очень беспокоилась, что ему совсем не дадут квартиру. И он будет жить со мной вечно, как только закончит учебу. Но мы с ним ходили по всем инстанциям. Он даже обращался в какой-то суд, правда, толком мне объяснить ничего не мог.
Теперь на лето его стали звать и в деревню. Сестра ездила туда редко. Он помогал папе и бабушке, его откармливали после общажного существования и давали сумки с провизией с собой.
Наконец в 22 года он получил квартиру. Родня облегченно вздохнула.
Я к тому времени уехала в Москву и вышла замуж. Таким образом, все страхи родственников закончились.
Сейчас они спрашивают меня о нем. Переживают. Правда, личных контактов все меньше. Да это и незачем. У него теперь своя жизнь.
Он так и не стал родным в нашей семье, но остался как будто троюродным. Это тоже не так уж плохо.