14
После развода он оставил все жене, ревнивой истеричке, москвичке в первом поколении. Вообще, в начале всех своих романов Владимир не забывал сверяться по мастям. Девушка всегда должна быть на ранг выше, твердил он себе. В долгосрочной перспективе всегда была надежда, что его, саратовского паренька, подвезут по социальной лестнице вверх, минуя несколько ступеней. В краткосрочной – что не придется всякий раз платить за ужин. С женой, тщательно отобранной среди нескольких кандидатур, не задалось сразу. К супруге прилагалась воинствующая теща с жертвенным папашей. Папаша молчал, теща шипела, жену после рождения близнецов он перестал узнавать. На смену звонкой девушке с тонкой талией пришла грузная женщина с сельскими вкусами и короткими, как пукнуть, мыслишками. Плебейское семейство разрушающе действовало на психику. Пришлось уйти. Снимал квартиру, пробовал копить на машину, но не вышло, всегда находились первоочередные нужды, а покупать в кредит что-то на колесах объемом в полтора литра считал зазорным. Зарплата была небольшая, плюс он взял на себя обязательства снабжать всем необходимым сына, одного из близнецов, старшего на пять минут, второй оказался балбесом, в маму. Снабжал всем: от шнурков до нужных репетиторов, сын поступал в этом году в МГУ, и они старались изо всех сил. Этого сына Владимир обожал, и было за что: рослый красавец с яркими синими глазами, хорошо учился, нестандартно мыслил. Имел первые заработки: прибился к известной дизайнерской студии, брал заказы. Сын увлеченно рассказывал о промышленном дизайне, он – снисходительно кивал. Мальчик при деле, у мальчика – талант. У второго сына и глаза были не такие синие, и запросы попроще. Со вторым было не интересно. Однако дети растут как трава, надо и о себе не забывать. Знакомиться с девушками, снимать пробы. Но девушки становились все материальнее, и флирт после ответа на вопрос «а какая у тебя машина?» заканчивался. Поиск лирических героинь становился все труднее. К радостям жизни без лишнего балласта они относились недоверчиво. Как правило, на него западали истомленные клоунессы бальзаковского возраста с лобками, поросшими бурьяном, но таких он брезгливо обходил стороной. Он и не подозревал, как тяжело бывает найти спутницу, с душой и ногами нараспашку, с веселым характером, самостоятельную, не вульгарную, не въедливую, чистоплотную, с ровными зубами, не вететарианку и не поэтессу, умеющую поддержать разговор, но не раздражавшую излишней болтовней. Лена была не болтлива. Редкая удача. У Леночки еще оставался мягкий уральский акцент, а ему, как филологу, местечковость претила. Раздражение не проходило, иногда, слушая ее нежный грудной голос, он в бешенстве размышлял, не направить ли ее к логопеду-дефектологу, тогда Леночкин рот будет стабильно занят неочищенным фундуком и все, что он будет слышать между телевизором и кроватью – это «от топота копыт пыль по полю летит». Он был за то, чтобы она поменьше раскрывала рот, а если раскрывала, то либо ела, либо… Тем не менее, надо признать, за исключением акцента и мании к благотворительности, в Леночке все было идеально: тело, карьера, машина и дом, милый дом. Удобная девушка во всех отношениях. Трепетная, в меру наивная. Иной раз, благосклонно одобряя демонстрацию свежекупленного нижнего белья и всего его сочного, гладкого, зовущего содержимого, не обезображенного фитнесом и диетами, он лениво задумывался, а не завязаться ли с ней матримониальными узами, вполне достойный экземпляр женской плоти. И вот теперь, когда он был почти готов повторить ошибки юности, она говорила ему «нет»! Женщина, которую он привык считать своей - теплая, мягкая, податливая, влажная, с чувственными полными губами, складывающимися в самую бесстыжую букву «о», которую он когда-либо вызывал возвратно-поступательными движениями - указывала ему на дверь.
Не вовремя, однако. Это означало, что нужно срочно засесть на телефон и искать квартиру. От этой мысли ему стало не по себе, слишком резок был перепад – вот только что он поедал вкусный ужин, а через минуту оказался без крыши над головой. И голова закружилась, кровь отхлынула в почки, руки ослабели и безвольно повисли вдоль тела. Он внезапно почувствовал себя немощным стариком. Бездомным, никому не нужным. Договариваться с неприятными жадноватыми людишками, впадать в оцепенение на фоне хозяйских ковров, жить в убогой обстановке… Нет, конечно, кружевные занавесочки из этого, как его, тюля, прибавляют уюта обшарпанному антуражу, но в целом, в целом это всегда ужасно: осыпающийся ковер, полный клещей и воняющий псиной, заплесневевший кафель в ванной, обои в розочках. Один плюс: в последнее время куда-то исчезли тараканы, факт, не поддающийся логическому объяснению. Он по ним даже скучал. Вспоминал, как выходил в полночь на коммунальную кухню, а под подошвами стоптанных тапок раздавался характерный хитиновый треск. Убогости не замечаешь в молодые годы, когда мировосприятие не омрачено житейскими неудачами, и тебя любит генеральская дочка, сокурсница и звезда альма-матер, любит прямо на продавленном диване, до иступленных криков в ночи, но в сорок два ты уже болезненно реагируешь на потолок с вылинявшей, осыпающейся штукатуркой. Все эти бытовые мелочи… Он всю жизнь старался быть выше, читал правильные книжки, слушал правильную музыку, любил только красивых женщин. Терпеть не мог спальные районы. В анкетах с застенчивой самоиронией именовал себя средним классом. На самом деле, был тайно горд и считал, что заслужил-добился. И вот опять: жить с видом на помойку или котельную, на заводские трубы или, если повезет, обозревать будки хрущевок. На фотографиях, сделанных в съемных квартирах, он выглядел пролетарием с рабочих окраин, или как там корректно выразилась Леночка, человеком рабочей профессии? Она права, природа обделила его внешностью. Он и сам иногда удивлялся тому, как далек его внешний вид с низким лбом и мутноватыми глазами от внутреннего самовосприятия – себе он грезился метросексульальным эльфом. Да что там эльф, отмахнулся Владимир, поймав свое отражение в зеркале. В зашторенном мраке комнаты он был похож на демона с картины Врубеля. Те же широкие плечи, тот же отрешенный взгляд. Что и говорить – он был прекрасен. Уже не эльф, еще не бог. I’m not a girl, not yet a woman… Только давление пошаливало. В голове неожиданно застучало, ноги стали ватными. В глазах начало темнеть, его накрыл грозовой фронт, он вошел в зону сильнейшей турбулентности. Правая нога начала неметь, и Владимир присел на кровать. Кот прыгнул на одеяло и не спускал с него ликующих глаз.
- Твоя взяла, - сказал Владимир, - остаешься за старшего.