Помнится, когда в школе я услышала о жизни американских индейцев в резервациях, мне захотелось в будущем приехать и усыновить бедного маленького индейского ребенка, чтобы спасти его от нищеты и несвободы и туристической показушности. И эта мысль тешила мое сознание благотворителя. Спустя много лет я поняла, что на самом деле все должно быть по-другому.
Прошел год со смерти моего любимого, с которым связывалась вся дальнейшая жизнь. За год ничего не изменилось. Смысла в жизни не было. Разве что я сумела себя оторвать от декораций, где происходили наши встречи. Я сменила работу, которая связывала меня с ним. Я задумалась о том, что пора бы в этом мире как-то уже реализовать побыстрее свое предназначение, чтобы мир отпустил меня восвояси. Вы понимаете, куда.
Мысли о смерти не отпускали меня. Самоуправство в этих вопросах я уже осознала как тяжкий грех, и единственным путем приближения желаемого конца стали мрачные мысли и попытка как можно быстрее насовершать добрых дел и вообще свершить то, что, как мне казалось, суждено в этой жизни.
А таким далеким и туманным сужденным я видела работу с детьми. Когда-то я думала, что это будет в глубокой старости. Потом я решила приблизить старость. И стала искать вакансии.
Педагогическое образование у меня было, а вот опыта работы не было. И школы, куда я честно отправилась на собеседование, меня не взяли. Я пошла в центр занятости и села за монитор. Первой вакансией значился воспитатель в коррекционном интернате. Зарплата относительно других чуть больше. Впрочем, она меня мало интересовала, я ведь не собиралась долго жить.
Очереди из желающих работать в этом учреждении не обнаружилось, и меня взяли. Так сбылось предчувствие моей начальницы: «Не вижу тебя в школе. Почему-то думаю, что ты будешь в детском доме дарить сиротам тепло своей души».
Я вышла на работу и увидела Лешу. Замкнутый, своевольный, капризный, он сразу незаметно для себя показал мне свой богатый внутренний мир. И зацепил с первого дня. Ему было 11 лет.
Мы быстро подружились. Позже я заметила, что хожу на работу в основном ради него. И тогда у меня мелькнула мысль: «Если я все же не умру, я возьму его домой». И тогда появилась цель.
Забегая вперед, скажу, что через несколько лет наше общее с ним желание сбылось. Эти годы были нужны, чтобы свершить качественный переворот в своем сознании. И впоследствии было много изменений в ребенке и во мне.
Но это ни в коем случае не было актом милосердия, как полагали некоторые. Это было потребностью души – взять только его и никого больше.
Анализируя свой опыт приемной мамы, могу сказать с уверенностью: ради «благого дела» не стоит брать детей. Ибо разочарований будет много, а мысль «Я ему все, а он со мной вот так!» отравит вам всю жизнь.
У меня эта мысль звучала не единожды. Но отношение к Леше как к родному мирило мои внутренние конфликты. Я реализовывала свою внутреннюю потребность. А значит, Леша был нужен мне не меньше, чем нужна ему я.
Обо всем этом я еще напишу подробнее. Не прощаюсь.