В первой половине V-го века до н.э. произошло, казалось бы, невероятное. Огромная, блистательная и могущественная империя Ахеменидов обломала зубы о полунищий и на первый взгляд совсем незначительный конгломерат эллинских полисов.
Вот только невероятным это кажется только в том случае, если оценивать эллинов по позднему римскому стереотипу - как лукавых изнеженных гедонистов со склонностью к философии. Но во время войн с персами они были совсем другими. И то, что они от персидского натиска таки успешно отбились - вполне закономерно.
Тогдашние греки были прямыми и очень недавними потомками суровых выживальщиков самого натурального постапокалипсиса Тёмных веков. Которые, в свою очередь, происходили от своего рода средиземноморских "викингов" Бронзового века (а вы думаете, чем были походы, позже переосмысленные как мифы про аргонавтов, кентавромахию и прочее тому подобное?).
То есть, имеем народ, и без того очень сведущий в военном деле и с самого начала делавший из гимнастики культ, который за столетия невзгод опыт предков ещё и оптимизировал чуть ли не до совершенства. Знаменитые спартанские порядки, конечно, терминальный случай такой оптимизации - но они были вовсе не аномальным позёрством от большого нечего делать, а способом выживания в тяжелейших условиях.
И ключевым результатом этой оптимизации стала классическая греческая фаланга. Не вдаваясь в подробный разбор (который, пожалуй, тема отдельной статьи), отметим её ключевые преимущества над аналогичными копейно-щитовыми построениями того времени у других народов.
Первое: щит гоплита был непрошибаем абсолютно ничем из арсенала того времени, кроме разве что осадных машин, и при этом был не слишком тяжёл, чтобы всерьёз лишить мобильности тренированного человека. Ближневосточная же пехота того времени оперировала или лёгкими плетёными щитами, позволявшими разве что пережить обстрел на предельной дистанции, или, сильно реже, башенными щитами хетто-ассирийского типа, превращавшими пехотинца в черепаху.
Второе: копьё гоплита специально делалось тонким и сбалансированным, чтобы этой трёхметровой оглоблей можно было эффективно ворочать одной рукой. Тогда как ближневосточное пехотное копьё насаживалось мало что не на черенок от лопаты без какого-либо баланса, и образцы для боя одной рукой получались вопиюще короткими.
Третье: греки первыми сделали ставку на строй, как единое целое, тогда как все их современники уповали скорее на индивидуальную подготовку бойца при весьма вспомогательной роли построений. А порядок всегда бьёт класс.
И четвёртое. Чтобы стать гоплитом, гражданину эллинского полиса было достаточно быть физически крепким (а на то и гимнастика с самого малолетства) и пройти базовый курс строевой подготовки. Тогда как путь ближневосточного пехотинца от беспомощного куска мяса до вменяемой боевой единицы был подлиннее.
Добавим к этому то, что у эллинов после окончания Тёмных веков стала выправляться демография. Как следствие, земля на южных Балканах уже не могла прокормить всё население - и оно основывало колонии по всему Средиземноморью. Что несколько снижало нагрузку на полисы, но отнюдь не снимало её.
Итого, на Балканах персы столкнулись с противником, естественным образом нацеленным на экспансию и остро в ней нуждающимся. Армия которого была такова, что преимущественно стрелковое персидское войско могло с ней что-то поделать только в двух случаях: при действительно подавляющем численном превосходстве (см. Фермопилы), или если греческий командующий делал глупость (в греко-персидских войнах такого примера не нашёл). В иных случаях даже более многочисленные персидские отряды пасовали перед фалангой (см. Платеи, где миф о непобедимости сухопутной персидской армии и умер). Причём, пока у персов было подавляющее преимущество на море (за счёт превосходных финикийских мореходов), игра ещё хоть с какой-то натяжкой стоила свеч. Но когда персидский флот угодил в ловушку при Саламине и был почти полностью уничтожен, а воодушевлённые афиняне принялись штамповать новые триеры стахановскими темпами, это преимущество исчезло навсегда.
Держава Ахеменидов, конечно, к тому моменту была уже зрелой империей, так что лицо держать умела. Но под этой маской имперской невозмутимой важности скрывался дикий ужас перед греками. Которые окончательно добить персидского зверя не только объективно могли, но и откровенно хотели. Ещё тогда, в V-м веке до н.э., задолго до всяких там македонцев, в народных собраниях активно обсуждалась идея наступательной войны против Персии, которая позволила бы не только заполучить несметные восточные богатства, но и спихнуть на завоёванные земли всех смутьянов из конкретно перенаселённых эллинских полисов. Единственное, за чем дело стало - это какой из разрозненных полисов станет на этом празднике жизни главным.
И в этих условиях у Персии оставался только один метод как-то повлиять на ситуацию. Последний довод любой империи, столкнувшейся с противником, которого не получилось одолеть силой. Дипломатия.
В отношении дальнейших событий не станем выискивать "руку Персеполиса" там, где нет явных указаний на ахеменидское участие. Виртуозную агентурную работу эмиссаров Артаксеркса на греческом направлении пускай опишут в каких-нибудь исторических романах, а для научно-популярной публицистики, хоть и более популярной, чем строго научной, там объективно маловато фактов. Тем не менее, лично я практически убеждён, что случаи персидского вмешательства, которые были столь явными, что стали достоянием хроник - это только вершина айсберга. Поскольку Ахеменидам всё происходившее было слишком уж выгодно.
Нет, разумеется, всё валить на персов нельзя. Принципиально невозможно инициировать раскол извне, если для него нет внутренних оснований. А они были. Так, ещё сразу после побед при Саламине и Платеях, спартанцы проявляли большое недовольство тем, что афиняне восстановили разрушенные персами Длинные стены, соединявшие Афины с гаванью в Пирее. Ведь это позволяло сохранять снабжение города по морю в условиях абсолютной блокады, и следовательно - свысока поплёвывать на спартанскую армию, ежели та вздумает оказать на афинян давление. Дальше возражений дело, впрочем, не пошло, и стены были возведены.
Кроме того, спартанцы отказались от полномасштабного участия в греческом контрнаступлении на Малую Азию. Во-первых, спартанский флот сильно уступал афинскому, так что первую скрипку они бы там явно играть не смогли. А во-вторых, что часто упускается, жители греческого Двенадцатиградья на побережье Малой Азии были ионийцами, как и афиняне. Почему оно и звалось иначе Ионией. Тогда как и спартанцы, и большинство их союзников были дорийцами. Большинство, а не все - поскольку были ещё эолийские Фивы - тоже не ионийцы или ахейцы, и тоже, как и дорийцы, пришедшие в Тёмные века с севера, только не с такого дальнего, из Фессалии. И за четыре столетия перечисленные племена ещё не успели толком перемешаться, так что субэтническая рознь вполне имела место быть.
Так или иначе, города Ионии и острова Эгейского моря освобождались от персов преимущественно афинянами - и, как следствие, именно афинское влияние там было сильнее всего. Имела место и попытка откусить от Персии Египет - но она окончилась неудачей.
Параллельно с этим между Пелопоннесским союзом (про-спартанским) и Делосским союзом (про-афинским) произошёл ряд локальных конфликтов, в сумме именуемых в историографии Малой Пелопоннесской войной. Окончился этот конфликт компромиссом: Спарта доминирует на материке и никуда с него не лезет, а Афины доминируют на море и распространять влияние на материк не пытаются. Также обе стороны обязались не сманивать друг у друга союзников, а все споры решать переговорами или третейским судом. После этого на пятнадцать лет (с 446 по 431 гг. до н.э.) воцарился мир.
Причины того, что произошло далее, обычно описываются в самых общих идеологически-правильных выражениях, варьирующихся в зависимости от личных симпатий конкретного спикера.
Одни говорят, что слишком велики были противоречия между демократическими Афинами, производившими высокую культуру и классическую философию, и олигархической Спартой, ни черта не производившей, а только репрессировавшей коренное население Лаконики, илотов, дабы те боялись восстать.
Другие возражают, что афинская демократия в упор не была народовластием, а представляла собой просто нарядный фантик для власти снобствующих торгашей-рабовладельцев, и когда оные торгаши начали борзеть, их вполне закономерно постарались привести к общему знаменателю нормальные трудяги из материковых греков во главе с брутальными спартанскими мужиками.
Если кому-то любопытны субъективные авторские предпочтения на сей счёт, что, конечно, маловероятно, но вдруг, то в этом конфликте симпатии оного автора целиком и полностью находятся на стороне... Персии. Поскольку "чума на оба ваши дома"©. Ахемениды хотя бы последовательно блюли свои интересы и не плясали на граблях. И методы там, конечно, были те ещё - но полно, большую международную политику ещё никто и никогда не делал в белых перчатках. Ладно, "никто" - преувеличение, некоторые пытались, но с неизменным былинным провалом.
Но обо всём по порядку.
Делосский союз, возглавляемый Афинами, изначально представлял собой, выражаясь современными терминами, анти-персидский народно-освободительный альянс ионийских полисов. И на этом этапе всё было просто и понятно. Члены союза выплачивали форос (взносы), на которые строился флот и снаряжались гоплиты. Обеспеченное таким образом войско лихо громило персов, освобождая новые полисы и автоматически присоединяя их к союзу. Лепота!
Но потом все греческие города на побережье и островах Эгейского моря оказались освобождены. И тогда с Персией был заключен мир на взаимовыгодных условиях. У Афин высвобождались силы и средства для конкуренции с Пелопонесским союзом, а у Артаксеркса развязывались руки, чтобы надавать по шапкам восставшим сатрапам в провинциях, которые решили, что раз царя бьют какие-то там греки, то и подчиняться ему более не нужно.
Разумеется, Делосский союз при этом распущен не был. И, как и любой другой "союз против" в истории человечества, достигнувший своей цели, но не прекративший существования, он стал перерождаться, становясь просто гегемонией доминирующего союзника. Форос продолжал исправно выплачиваться, превратившись фактически в дань Афинам. Особый смак этой ситуации придавало также то, что единая касса союза была перенесена из Делосского святилища в Афины ещё после разгрома экспедиции в Египет. Предлогом для этого стало временное ослабление флота, который теперь якобы не мог гарантировать, что персы хитрым манёвром не смогут умыкнуть общую казну - и потому её "исключительно для сохранности" решили перевезти. Надо ли говорить, что после заключения мира обратно казну не вернули, а средства из неё чем дальше, тем больше стали идти на благоустройство и украшение Афин?
Союзники, вдруг обнаружившие себя в статусе колоний, особого энтузиазма от этого не испытывали, и потому время от времени объявляли о выходе из союза и прекращении выплаты фороса. В ответ из Афин отправлялись войска и выступление давилось силой, после чего всё возвращалось на круги своя.
Параллельно с этим Афины стали проводить экспансию, основывая новые колонии и укрепляя своё влияние в существующих. И пока речь шла о колониях в Причерноморье - это никого не беспокоило. Но затем Афины замахнулись на Адриатику. И вот это уже становилось для Пелопоннесского союза крайне чувствительным.
Полисы Пелопоннесского союза были преимущественно сухопутными державами. Но имелись и исключения. Таковым был Коринф, негласный "кошелёк" союза, богатевший с транзитной торговли между Карфагеном, а также колониями на Сицилии и юге Италии с одной стороны, и всем бассейном Эгейского моря, а также подчинёнными Ахеменидам Сирии, Финикии и Египтом - с другой. Если подумать, богатый и бравирующий расточительностью Коринф был полной противоположностью строгой аскетичной Спарте - и это неплохо объясняет некоторый взаимодополняющий симбиоз между ними, явившийся фактически хребтом всего Пелопоннесского союза.
Впрочем, ошибочно будет считать коринфцев слабенькими торгашами под крылом воинственной Спарты. Гоплиты Коринфа выделялись среди прочих значительной бронированностью (см. закрытый шлем коринфского типа), и на поле боя представляли собой заметную силу.
Но рост влияния Афин на западном направлении ставил позиции Коринфа под угрозу, поскольку в этом случае маршрут через Коринф переставал быть безальтернативным. В самом негативном варианте, товаропоток между афинскими сателлитами в Сицилии и ими же в Малой Азии мог пойти вовсе в обход Коринфа. Это разом выбило бы экономическую основу из-под Пелопоннесского союза и привело бы к его постепенному мирному экономическому поглощению союзом Делосским.
Потому, когда против Афин восстал богатый Самос, члены Пелопоннесского союза всерьёз обсуждали идею наплевать на договор о разграничении сфер влияния и оказать восставшим военную поддержку. Но потом заметили, что восставшие тут же получили огромные суммы от Персии, и решили не начинать полномасштабной войны, главный бенефициар которой так очевидно себя проявил. И от интервенции отказались, позволив Афинам подавить восстание.
Пять лет спустя перед сложным выбором между своими интересами и общегреческим балансом сил оказались Афины.
Остров Керкира (ныне - Корфу) изначально был колонией Коринфа. Но со временем, разбогатев, он перерос этот статус, и, немного повоевав с метрополией, стал независимым. Но на память о былом единстве у Керкиры и Коринфа осталась в совместном владении колония на иллирийском берегу Адриатики, город Эпидамн.
Ныне это город Дуррес в Албании. Такое интересное для русского уха имя у него потому, что название "Эпидамн" оказалось интересным в том же смысле для уха латинского - созвучно с "damnum", "поражение". Римляне его и переименовали в Диррахий ("Две вершины"), чтобы не смущал.
И вот так вышло, что в Эпидамне передрались две элитные группировки. Проигрывавшая группировка не придумала ничего умнее, чем призвать на помощь варваров-иллирийцев, которые понятно как обошлись с городом.
Их противники, крайне таким поворотом раздосадованные, отправились к Дельфийскому оракулу, чтобы спросить: а не стоит ли сделать Эпидамн единоличным владением Коринфа, чтобы впредь такого безобразия не допустить? И оракул ответил им: стоит.
Понятно, что это была спланированная политическая акция. И власти Керкиры она возмутила до глубины души - так, что с Коринфом они рассорились вдрызг и стали готовиться к войне.
Но при этом элиты Керкиры прекрасно понимали, каково их место в общегреческой табели о рангах, так что в одиночку выстоять против Коринфа они не надеялись. Потому они отправили послов в Афины с просьбой принять их в Делосский союз и защитить от бывшей метрополии.
Это Афины и озадачило. С одной стороны, верность договорам требовала вернуть Коринфу любезность за нейтралитет в войне с Самосом и не лезть в его дела. Но с другой, позволив Коринфу разгромить и вернуть под контроль Керкиру означало конец самой идее афинской экспансии в Адриатике. Слишком уж Керкира была стратегически важно расположена.
В итоге, народное собрание приняло промежуточное решение. В принятии в Делосский союз Керкире было отказано. Только двусторонний оборонительный альянс, активизирующийся исключительно при прямой угрозе завоевания. До тех пор афиняне в разборки Керкиры с бывшей метрополией лезть не собирались.
Так, в результате, и вышло. Коринфяне вдребезги разгромили флот своей бывшей колонии, но захватить Керкиру не смогли, поскольку путь преграждала афинская эскадра, имевшая приказ в бой не вмешиваться, но попытку высадки десанта жёстко пресечь.
Неизвестно, были ли коринфяне знакомы с бытовавшим у народа, что жил южнее финикийцев, словом "хуцпа". Но им хватило проницательности понять, что по смыслу это была именно она. Афиняне нагло вмешались в их дела - но при этом очень натурально сделали вид, что никаких договоров не нарушали. А от того, что это ещё и прокатило, общественность Коринфа была в ярости.
И отомстила, фактически запустив факелом в пороховой погреб под всеми договорённостями между Делосским и Пелопоннесским союзами.
Этим погребом был город Потидеи, расположенный в Халкидике (кто не знает - это полуостров в форме трезубца к востоку от Балкан). До персидского нашествия он был общепризнанной колонией Коринфа, но затем был освобождён от персов афинянами и закономерно вошёл в Делосский союз. Статус у города получался двойственный, и кто бы туда не полез - всё едино получалось нарушение договора.
И вот коринфяне стали подбивать Потидеи на бунт. Афины отреагировали оперативно и сравнительно мягко по меркам своего времени - потребовали выслать из города коринфских эмиссаров и, чтобы не возникло соблазнов, срыть городские укрепления. Но получили отказ - и в результате осадили город. Тогда коринфяне тайком скооперировались с македонцами и отправили на помощь Потидеям крупный отряд, укомплектованный по принципу "бойцы - македонские, довольствие - коринфское". Во многом за счёт этого осада сделалась затяжной.
Афиняне это так не оставили, и отправили всему Пелопоннесскому союзу прозрачнейший месседж - запретили входить кораблям из Мегары (союзника Спарты) в любые порты Делосского союза. Формальный повод - принятие в городе беглых рабов из Афин и распашка священных земель, посвящённых Деметре. По сути - акция устрашения и шантаж.
Мегаре без торговли с островами Эгейского моря можно было сразу всем населением ложиться и помирать, поскольку никаких средств в городской казне автоматом не становилось.
Кроме того, случай с Мегарой создавал опасный прецедент. Теперь афиняне в теории могли без войны сделать сговорчивым любой полис, просто наложив аналогичное эмбарго.
Спартанцы, сообразив, чем это чревато, стали бомбардировать Афины посольствами, раз за разом настаивавшими на отмене санкций против Мегары. Спарту при этом устраивало и любое другое компромиссное решение, позволявшее Афинам сохранить лицо и остаться при своих. Лишь бы не дать мегарцам загнуться от голода и не создать прецедент, когда одна сторона провернула нечто подобное, а другая не нашла контрмеры - прецедент губительный и чреватый сломом всего греческого баланса сил с последующим кровавым переделом сфер влияния.
Вряд-ли в Афинах действительно хотели и впрямь сжечь всё синим пламенем. Скорее уж - продемонстрировать свои возможности и тем поспособствовать разрешению начавшего далековато заходить кризиса в отношениях с Коринфом. Мол, Спарта, осади своих гоблинов, пока хуже не стало. Ну, и преференций каких выторговать, как же без этого.
Вот только в процессе переговоров об этом случилась огромная неприятность. Гонца, спешившего из Афин в Спарту с посланием, при невыясненных обстоятельствах убили на мегарской территории. И непонятно, то ли это была чья-то умышленная провокация, или просто местные, услышав ионийский говор, вдруг испытали с голодухи острую неприязнь по национальному признаку.
С понятием дипломатической неприкосновенности в те годы обстановка была, конечно, так себе, и с гонцами никто не церемонился. Однако, расправиться с гонцом, спешившим от одного гегемона к другому, чтобы решать, как нормализовать твою ситуацию, было явным перебором. И потому афинское народное собрание в бешенстве, на эмоциях, проголосовало за объявление Мегаре войны.
Спартанский царь Архидам, надо отдать ему должное, вовсе не торопился лезть в большую войну, закономерно опасаясь непредсказуемости её результатов даже при формально положительном исходе. Но для того, чтобы унять ярость союзников, его авторитета оказалось недостаточно. Коринф даже угрожал выйти из Пелопоннесского союза, если война не будет объявлена. В конце концов, вопрос был вынесен на голосование среди представителей всего союза, и большинством голосов они постановили - воевать.
Продолжение следует...
Понравилось?
Тогда ставьте палец вверх и подписывайтесь на мой канал!
Вам - нетрудно, а мне приятно ♫