Поработав в городах Сибири, мы выбрали центром своей деятельности город Уфу. Городом, в котором мы часто останавливались, была Уфа. И мы были излюбленной труппой Уфы. В Уфе мы работали три года подряд. И мы бы до сих пор работали вместе, если бы я не пошла другой дорогой. В 18-м году «Уфимская Городская Коммуна» направила меня в Казань покупать театральные костюмы. Время было тревожное. Я в Казани осталась. Все дорогие в руках Колчака. Никуда не уедешь. Везде началась война. И я заболела. Врачи сказали, что мне нужен отдых.
Болгарская отвезла меня и разместила в деревне Иж-Бобья. Вот так я и потеряла свою труппу. Без меня они рассыпались на кусочки и разбежались. Позже Богданова разыскала меня через газету лишь в 1921 году.
В деревне Иж-Бобья
Я целый месяц жила на кумысе. А потом дачу закрыли. А дачникам никуда уехать невозможно. Дороги нет. Мы собрались и приехали в деревню Иж-Бобья. А что делать? Не хочется сидеть, сложа руки. В медресе Буби было много шакирдов и курсисток, приехавших из Ижа (Иж-Бобья – родина Мухлисы Нигматуллиной, прим. ред.). С ними мы сделали две постановки. Я их учила, а деревенская молодежь шумела. За это деревенские аксакалы меня преследовали. Но я, все же, не боялась, будь что будет, делала свое дело.
Однажды в Иж-Бобья приехали красные. Я сделала еще две постановки. Большая школа, там мы играли. Школа полна солдат, те, кто не поместился, смотрели, прильнув к окнам. По окончанию спектакля, они все зашли и сказали спасибо.
А через неделю в Иж-Бобья пришли белые. Когда пришли белые, мы были подавлены. А давешние мечетские старцы, наоборот, стали бушевать. Однажды вижу в окне – к нашему дому идёт орава белых солдат. Мало того, человек пятнадцать солдат окружили дом, а потом вошли внутрь.
– Это что значит? – спрашиваю.
– Ах, собака, ты же женщина, а занимаешься непотребством! – закричал один. А второй подошел и заорал:
– Говори, за сколько ты продалась красным?!
А третий сказал:
– Чего вылупилась?! – и ударил меня прикладом в грудь. Я едва не упала, удержалась за стол и, не помня себя, из последних сил закричала:
– Что вы делаете, бандиты!
Кто-то из них подбежал ко мне со словами: «За сколько продалась красным, чертовка?!», дернул мою руку и оттолкнул, я больно ударилась о подоконник. В глазах потемнело, щека начала гореть, а во рту появился соленый привкус. В этот момент донёсся голос:
– Эй, что вы делаете с ребенком?! – это оказалась наша хозяйка. Она подошла, помогла мне подняться. Я дотронулась до щеки, рука испачкалась кровью. А тем временем эти переворошили мои корзины, все мои вещи.
– Что вам нужно, собаки? – говорю.
Один злобно:
– А ты еще, шпионка, тут храбришься?! – с этими словами он начал приближаться ко мне.
– Не подходи, зверюга! – сказала я и взяла горящую лапму. Не успела я ударить, передо мной встал высокий офицер. Он глянул на меня в упор.
– А вы случайно не артистка по имени Волжская? И вы шпионка? – сказал он и повернулся к своим солдатам. – Внимательно обыщите ее чемодан.
Они открыли чемодан, а там – грим, книги, парики… Один из солдат наколол на штык светлый парик и показал офицеру:
– Что это?
– Это голова шпиона! Эх вы, охотники за шпионами! – сказала я и стала смеяться. Не знаю, что со мной случилось, но я стала хохотать, меня пробрал истерический смех. Они обыскали всю комнату, но, разумеется, ничего не нашли. Офицер повернулся к солдатам:
– Ладно, идите, я сам разберусь, – сказал он и велел солдатам выйти. А сам снова встал напротив меня.
– Хорошо, на этот раз я вас оставлю. Но мы еще с вами встретимся, – он посмотрел на меня с ненавистью и вышел. Я стояла в оцепенении. Сколько страха… Столько переживаний… Это получасовая стычка обернулась для меня болезнью на месяц. Моя грудь почернела. На щеке – рана…
Позже я узнала, что это организовали религиозные татары медресе. Они споили солдат и сказали им, что в этом доме живет шпионка красных, что встречала их комедией. Об этом подстрекательстве потом разузнала в деталях хозяйка дома.
Но белые недолго бесчинствовали, их выгнали красные. Агрыз и Иж-Бобьинск взяли красные. После прихода красных мы едва перевели дух, как дней через пять по каким-то стратегическим причинам красные собрались уходить.
– Товарищи, мы еще вернемся, – сказали красные и ушли. И снова пришли белые звери. И снова нам не стало житья.
Однажды на улице начался крик. Я глянула в окно – верхом едет офицер, а за ним на веревке тащится полуголый парень в разорванной белой рубахе и с окровавленной головой. Двое солдат избивают его ногайкой.
– Убивают! – крикнула я.
И в этот момент офицер со словами «Красная сволочь!» выстрелил в парня из нагана. Бедный парень не упал, а продолжал идти за лошадью. Офицер снова выстрелил в него. Парень упал. В упавшего парня офицер выстрелил снова. Я изгрызла все ногти, глядя на это зверство, дошла до сумасшествия… Белые так много людей замучили. Избивали на улицах ни в чем не повинных людей средь бела дня. Так они избили до полусмерти нашего артиста Локмана Аитова.
Невозможно описать все, что здесь происходило, потому что даже вспоминать об этом тяжело, нервы не выдерживают…
Что до пяти дней, то красные снова выгнали белых, а мы перебрались в Агрыз.