От автора
К великой княжне Анне Павловне, пятой дочери императора Павла Первого и императрицы Марии Феодоровны, в её раннем детстве прихотливая память Истории и современников оказалась не столь щедра, как к остальным её сёстрам и братьям…
Остались какие то крупицы, отголоски легенд: переписка дипломатов, державные протоколы, записи в придворных журналах, редкие, недоступные читателю фрагменты частной переписки членов Дома Романовых...
Прелестное, задумчивое лицо русской принцессы Анны, «птенца многочадного выводка Павла Первого», выступает из контекста этих документов в обрамлении неизбежных, непременных высоких политически – династических интересов, амбиций, претензий, желаний и даже войн, – очень нечётко, портрет её - даже не акварельный, а так, всего лишь набросок прихотливым пером, на котором то и дело высыхают чернила.. ..
На заднем плане виден фасад Павловского дворца, обращённый к реке Славянке. На картине слева направо изображены: вел. кн. Александр Павлович в мундире Лейб-Гвардии Семёновского полка, опирающийся на пьедестал с бюстом Петра I, рядом с ним стоит вел. кн. Константин Павлович в мундире Лейб-Гвардии Конного полка; дальше прислонился к коленям матери-императрицы Марии Фёдоровны маленький вел. кн. Николай Павлович. За фигурой сидящей императрицы стоит вел. кн. Екатерина Павловна, а в центре композиции, за арфой изображена вел. кн. Мария Павловна. За ней в тени деревьев находится колонна с бюстом умершей в младенчестве вел. кн. Ольги Павловны. Далее, опершись на колени императора Павла I (в мундире Преображенского полка), стоит младшая дочь - вел. кн. Анна Павловна. У подножия кресла на земле сидит ребёнок - вел. кн. Михаил Павлович. У правого края картины стоят вел. кн. Александра и Елена Павловны.
Но я всё-таки пытаюсь очертить контуры этого перового наброска, сделать его ярче, точнее. И на его скрипуче – нетерпеливом кончике, то и дело замирал вздох сожаления оттого, что история жизни русской княжны царской крови столь сдержанна, столь мало расцвечена красками полноты бытия.. А, может быть, так всегда и бывает, когда история подлинная – история одной единственной человеческой жизни – слишком тесно сливается с историей официальной, застывшим зеркально – фальшивым полотном, в котором часто нет ни одной живой ноты, живого краски, живого чувства?
Бабушка маленькой русской принцессы, Екатерина Великая, лукавая «Семирамида Севера», в постоянных и подробных письмах своих к барону Гримму, упоминает о новорожденной малышке – внучке рядом с кратко – сухим, печальным известием о смерти её сестры: двухгодовалой княжны Ольги Павловны – та умерла на следующий день после крещения новорожденной, 15 января 1795 года.
Радость и горечь, как обычно, перемешивались в обширном царственном семействе. Тем не менее, запись о значительном событии в семье молодых Романовых – рождении маленькой цесаревны - княжны осталось в переписке Павла Первого со своим старым учителем и духовником, митрополитом Платоном:
7 генваря* (* Здесь автором соблюдены особенности произношения XIX века. Дата старого стиля. – С. М.)
1795 года Бог мне даровал дочь весьма счастливо на свет пришедшую. К тому же названа она по бабке и по сестре моей.»
Цесаревич Павел Петрович вспоминает в письме свою бабушку, дочь Петра Первого, герцогиню Голштинии, Анну Петровну, и родную сестру свою, тоже - Анну и тоже - Петровну, умершую в раннем детстве, - к которой он был очень привязан. Как видим - Анна - знаковое и значительное имя для Семьи.По
К тому же, очередные роды Марии Феодоровны были тяжёлыми для неё и для младенца, отсюда и фраза: «счастливо на свет пришедшую».
Павел Петрович, как видно по немногим строчкам этим, в отличие от Великой своей императрицы-матери, весьма раздосадованной появлением на свет «очередного ненужного бриллианта в уже довольно богатом ожерелье барышень – невест», не был равнодушен к появлению на свет крошки – дочери, которая как говорили позднее, унаследовала во многом его характер: вспыльчивый, переменчиво – экзальтированный, со странными вспышками доброты и властной, чопорной сухости одновременно….
В придворном камер – фурьерском журнале также осталась запись о крестинах великой княжны Анны Павловны – «при пушечной пальбе и колокольном во весь день по всему городу звоне» - этикетная, имперская торжественность полностью соблюдалась, несмотря на тревогу родителей о заболевшей малютке Ольге, и на суматоху врачей в Гатчине, где жил Цесаревич Павел Петрович с семейством. А на следующий день по городу снова плыл колокольный звон, но с другим, более печальным, оттенком….
Анна Павловна, как и другие четыре её сестры, росла под строгим и пристрастным оком графини Шарлоты Карловны Ливен.
Сия спокойная, полная достоинства Кавалерственная дама – вдова генерала Ливена - нравилась Императрице – бабушке Екатерине Великой независимостью нрава, свободою духа, твёрдостью характера и тактом сердечным, который присутствовал в ней неизменно, наряду с умением ценить дружбу и быть преданной этому чувству, от кого бы оно не исходило, будь то российское царственное семейство или скромный садовник в Павловске!
Мудрая, несмотря на избалованность своею неограниченною властью Императрица, спокойно доверила вдове из Лифляндии своих прелестных внучек.
Сподвижник Екатерины, граф А. П. Безбородко говаривал часто «Жаль, что генеральша Ливен не мужчина, она бы лучше многих нашлась, как воспитывать князей молодых»*.
(* Сенатор имел ввиду внуков Екатерины Второй – цесаревича Александра и великого князя Константина – С. М.)
Под твёрдою и мудрою рукою графини Шарлотты Ливен и опекой её верной помощницы Елизаветы Вилламовой, великая княжна Анна Павловна к шестнадцати годам своим превратилась в стройную, привлекательную, грациозную, прекрасно воспитанную и образованную барышню.
Вот как писал о ней посол Франции в России, граф Коленкур в секретном донесении императору Наполеону:
«Великая княжна Анна вступает в свой шестнадцатый год только завтра, 7 января 1810 года…. Она высока ростом для своих лет, у неё прекрасные глаза, нежное выражение лица, любезная и приятная наружность, и, хотя она не красавица, но взор её полон доброты. Нрав её тих и, говорят, очень скромен. Доброте её отдают предпочтение перед умом. В этом отношении она совершенно отличается от своей сестры Екатерины, слывшей несколько высокомерной и решительной… Она уже умеет держать себя, как подобает взрослой принцессе, и обладает тактом и уверенностью, столь необходимыми при большом дворе».
И далее, граф Коленкур, весьма цинично добавляет: « По словам лиц, посещающих двор её матери, она* ( * т. е. - Великая княжна Анна Павловна - С. М.) физически сформировалась вот уже целых пять месяцев. Великая княжна Анна походит на мать и всё в ней обещает, что она унаследует её стать и формы. Известно, что Императрица Мария и поныне, несмотря на свои пятьдесят лет, представляет из себя готовую форму для отливки детей..»
Впору здесь развести руками и посетовать, что для истинных придворных, какого бы подданства они не были, не существует чужих тайн и секретов! Но, как дотошный биограф, я (автор ) отметаю сентиментальность прочь и тотчас задаю себе вопрос : «Почему Наполеона Бонапарта могли интересовать столь личные, совершенно интимные, казалось бы, подробности из жизни Великой княжны Цесаревны Анны Павловны?»
И тут, словно в ответ на него, этот изумленный вопрос, - история тотчас насмешливо разворачивает передо мною политические и личные хитросплетения державно - императорских амбиций, желаний и недовольств столь ярко и наглядно, что впору и совсем - растеряться. Или - отважиться написать о жизни последней из дочерей «романтического императора» (А. С. Пушкин) Павла Первого захватывающий и несколько трагичный историко – политический, авантюрный роман…
Ибо в рамки обычной статьи - новеллы все исторически известные и изысканно - сложные повороты дворцово – политических интриг вокруг её имени, явно, не уместятся!
Всё же попробую вкратце рассказать о том, что, в конечном итоге, определило дальнейшую судьбу Анны Павловны и предрешило её земной путь уже в качестве наследной принцессы Оранской – таков был ее официальный титул.
Анна Павловна всего лишь стала ещё одною мишенью долгой матримониальной охоты Наполеона Бонапарта, одержимого идеей иметь наследника для своей - не унаследованной, а созданной собственным воинственным пылом и амбициями короны, а её судьба – разменной монетой в неустанных политических переделах земной твердыни и власти.
Первым «предметом» брачных притязаний неугомонного «корсиканского капрала» стала старшая из двух незамужних к тому времени сестёр «императора-брата» по столь желанному Тильзитскому союзу, Александра Первого - великая княжна Екатерина Павловна. В момент возникновения плана бракосочетания с двадцатилетней красавицей Екатериной, её сестре Анне было всего лишь двенадцать лет и её властелин Европы в расчёт никак не принимал.
Но когда Екатерину, пылко отказавшую Наполеону (и, по слухам, связанную любовной и властной интригой с князем - генералом Петром Багратионом!), спешно выдали замуж за принца Георга Ольденбургского, почти что «сослав» в Тверь – должно быть, подальше от трона и мечтаний о заговорах, - в России оставалась только одна, по мысли Наполеона, подходящая невеста – самая младшая дочь покойного «рыцаря мальтийского ордена» - Цесаревна Анна. Император отважился просить её руки у «венценосного российского брата» в 1809 году, после заключения Шенбруннского мира с Австрией и официально объявленного развода с императрицей Жозефиной.
Возможно, что Жозефина, мудрая и достаточно дальновидная женщина, и сама могла подсказать бывшему и любимому ею супругу-венценосцу это решение, ибо прекрасно понимала, куда могут завести Бонапарта его амбициозные мечты о передаче короны законному наследнику.
Кроме того, со времён мира в Тильзите, союз с Александром I служил основанием для политики Наполеона: благодаря Тильзитскому договору с Россией он мог держать в изоляции Англию. Но Александр I внешне неизменно любезный и приветливый и с Бонапартом, и с его послами, умудрённый опытом общения с властолюбивым корсиканцем и проблемами разрешения пресловутого польского вопроса – Россия не хотела у самых своих западных границ видеть государство – герцогство польское под властью Наполеона, решил немедля начать искусную дипломатическую игру и ответил Коленкуру, что просит у французского императора десять дней на обдумывание – ему ещё надо было обсудить брачные планы с Императрицей – матерью.
Александр сказал французскому послу: «Последняя воля отца предоставляет полную свободу матери распоряжаться судьбой её дочерей. Её решения не всегда согласны с моими желаниями.» Послу пришлось подчиниться, хотя его и торопили: в парижских газетах уже появилось официальное сенатское объявление о разводе Наполеона и Жозефины.
Государь Александр Павлович был не на шутку взволнован предложением Наполеона. Ситуация становилась поистине драматической, ведь, как Император, он не мог не учитывать интересов России, которая такою ценой могла бы приобрести долгосрочный мир, но, как человек умный и любящий брат, он не мог не волноваться за судьбу своей младшей сестры, которая могла бы, в этом случае, оказаться никчемною игрушкою в руках человека «серьёзно и навсегда обвенчанного только с властью».
И мать – Императрица, и Государыня – Элиза, жена Александра Павловича, и сестра, Великая княгиня – губернаторша Тверская, Екатерина Павловна, все близкие слишком хорошо понимали мучительное положение Александра Павловича, как императора и человека. Императрица – мать Мария Феодоровна, например, писала дочери – Княгине, в Тверь.
«Не вызывает сомнения, что Наполеон, завидуя нашему могуществу, нашей славе, не может желать нам добра и его политика будет направлена против нас, как только кончится испанская война. Пока он нанёс нам величайший вред, подорвав нашу торговлю и союз с Англией* ( *По условиям Тильзитского договора Россия вынуждена была присоединиться к блокаде Англии, понеся огромные убытки. – С. М.)….
Оскорблённый отказом, он будет ещё более недоволен и раздражён против нас до тех пор, пока не сможет объявить нам войну.. Что касается бедной Анны, то на неё пришлось бы смотреть, как на жертву принесённую ради блага государства: ибо какое несчастье было бы для этого ребёнка, если бы она вышла замуж за такого изверга, для которого нет ничего святого, и который не знает никакой узды, так как не верит даже в Бога? Принесла ли бы эта тяжкая жертва благо России? На что бы было обречено моё дитя? Интересы государства с одной стороны, счастье моего ребёнка – с другой. Прибавьте к этому ещё и огорчения и испытания, которые в случае отказа могут обрушиться на Александра, как на монарха. Положение поистине ужасное..»
В государственном, широком понятии вещей Марии Феодоровне, в определённом смысле, нельзя отказать, но, несомненно, присутствовали в данном случае, и чисто личные причины для столь горького отчаяния матери: перед глазами Марии Фёдоровны проходили судьбы двух других её дочерей – Александры и Елены, рано умерших вследствие неудачных родов, оторванных от родных, тоскующих в одиночестве. Но они хотя бы были любимы своими мужьями, уважаемы народом, остались в лоне православной веры!
В случае же брака Анны Павловны с Бонапартом не приходилось уже говорить не то, что о любви, но даже и просто - об уважении!
Для всей семьи Романовых это было слишком очевидно. И веру свою Цесаревна, безусловно, должна была бы - сменить. И смотрели бы на неё во Франции, прежде всего, как на «породистую самку», должную и могущую лишь вовремя произвести на свет наследника трона.
Такое пристрастно – циничное положение вещей никак не устраивало гордую венценосную семью России, но до поры до времени решено было при русском Дворе вести искусную дипломатическую игру. Император Александр ещё не был уверен в сдержанной реакции Наполеона, вот если бы появились на горизонте другие претендентки на роль французской императрицы! Пока же их не было. Нужно было выиграть время. С Бонапартом мягко заигрывали, водили за нос, обещали, не уточняя.
Хорошо зная характер корсиканца, как политика и человека, Александр Павлович огорчённо и твёрдо писал сестре Екатерине: « Принимая во внимание все неприятности и придирки, а также недоброжелательство и злобу, с какою кругом относятся к этому человеку, лучше ответить отказом, нежели дать согласие против воли.»
Но, всё давно решив, Александр, тем не менее, полностью воспользовался десятидневной отсрочкой ответа. В Петербурге за это время закончились переговоры между русским послом графом Румянцевым и французской стороной о польской конвенции, с учётом всех требований России. Можно было отправлять документ на ратификацию императору Франции. А русский двор всё тянул и тянул и с отправкой важных документов и с брачным соглашением. Уже и вторая декада, данная Наполеоном «русскому брату – венценосцу» для ответа, медленно истекала. Нетерпеливого графа Коленкура всюду встречали с распростёртыми объятиями, давали в его честь приёмы и балы.
В своих донесениях в Париж он хвастливо писал о том, что пользуется дружбою и полным доверием русского Императора и всей семьи, а императрица-мать, тем временем писала старшей дочери, излагая план твёрдого отказа:» «Мы обсуждали, что ответить Коленкуру и остановились на следующем: 1) сослаться на молодость моей дочери, которая даже ещё не вполне сформировалась. 2) упомянуть о том, что народ доволен, что ты осталась в России, и это заставляет нас принять решение, чтобы и великая княгиня Анна, вступив в брак не уезжала отсюда.»
Последний довод, разумеется, был весьма и весьма несущественным, но… И за соломинку – цепляются…
После второй десятидневной отсрочки прошло ещё целых пятнадцать дней, прежде чем Александр I через графа Коленкура решил дать Наполеону Бонапарту 23 января 1810 года вот такой отрицательно - дипломатичный ответ. « Я не могу, Ваше Величество возражать матери, которая всё ещё неутешно оплакивает безвременную кончину двух своих дочерей, умерших от слишком ранних браков. Я знаю, что Ваше Величество торопится, и это понятно: заявив Европе, что Вы желаете иметь детей, Вы не можете ждать более двух лет, хотя единственным препятствием к браку, усматриваемым Императрицей – матерью, является лишь возраст Великой княгини Анны.».
По хорошо информированным дипломатическим каналам, Александр Павлович уже знал, что ждать Наполеону, в случае отказа России, придётся очень недолго: на рынке невест Европы появилась прелестная восемнадцатилетняя дочь императора и эрцгерцога австрийского Франца Иосифа, Мария – Луиза, и Австрия просто искала предлога отдать руку несколько обедневшей принцессы могущественному покровителю, который, как страна наивно надеялась, в этом случае не превратится в завоевателя!
Наконец-то, Россия могла вздохнуть немного свободнее, хотя в результате сей мучительной «брачной канители» напрочь лишилась прекрасного соглашения по польскому вопросу, а вскоре и вовсе - оказалась зажата тисками войны 1812 года.
Император Наполеон тогда совершенно забыл торжественное письмо его министра иностранных дел Шампаньи, переданное Александру Павловичу всё через того же любезно – суетливого Коленкура. Оно велеречиво гласило: « Брак императора Франции с австрийской принцессой нисколько не изменяет политического положения. Напротив, наш союз с Россией ещё более укрепится, и быть может, впоследствии его скрепят брачные узы, которые не встретят препятствий»…
На что намекал в письме русскому Государю Бонапарт устами своего увёртливо - изысканного министра, так и осталось – загадкой. Впрочем, император Александр Павлович вовсе не был уверен, что ему так уж нужно её разрешение… Он никогда не доверял « корсиканскому капралу» полностью. И оказался прав. Тот всегда был - себе на уме…..
Тем временем, Анна Павловна, казалось, и не ведала вовсе о тех бурях и баталиях, что происходили вокруг её души и неискушенного сердца на политическом олимпе среди мировых держав. Она всецело находилась под строгой опекой любящей матери и мудрой генеральши Ливен, а вскоре к ним двоим ещё добавилось и нетерпеливо – зоркое око старшей сестры – княгини Екатерины, которое беспрестанно посылала «милой Анничке» обширные письма из Твери, с рекомендациями книг для чтения, расспросами о времяпрепровождении, занятиях, друзьях и любимых цветах в саду Павловска.
Однажды, как будто в шутку, рассказала княгиня сестре, что к ней в Тверь явились два посланца овдовевшего прусского короля Фридриха-Вильгельма: тот, якобы, нащупывал почву для возможного сватовства к Великой княгине Анне Павловне, и просил своих незадачливых тайных посланцев походатайствовать за него у своенравной властительницы Твери.
Екатерина Павловна тотчас выставила агентов - сводников за дверь: они нарушили каноны светских приличий и все нормы придворного этикета. Сёстры только посмеялись над их легкомысленной самонадеянностью. Точнее, смеялась молоденькая княжна, ведь тогда она никак не могла знать, что всё таки породнится с королём Пруссии – его сестра станет её свекровью. Опять же, благодаря неустанным хлопотам любящей всё устраивать наилучшим, «державным» образом княгини – сестры Екатерины Павловны. Но об этом речь ещё – впереди…
Несмотря на цветущую молодость, почти детство, у Цесаревны Анны были уже свои, постоянные обязанности при Дворе: при её участии ставились в Павловске музыкальные спектакли, устраивались чтения в пользу раненных и сирот; она неустанно сопровождала мать-императрицу во время её торжественных выходов в свет и поездок по приютам и лазаретам, которых на попечении сердобольной и по - немецки аккуратной Марии Феодоровны было великое множество! Сохранилось документальное свидетельство (* воспоминания И. Пущина – С. М.), что по приглашению невестки – правящей Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны, княжна Анна Павловна присутствовала и на торжественном акте открытия знаменитого Царскосельского лицея..
Брат, цесаревич Константин, сопровождавший её туда, представил ей своего крестника, Константина Гурьева – шалопая и озорника, каких поискать! Под стать, впрочем, ему самому!
Знакомя сестру с Константином, братец-паж не переставая щипал Анну за руку, а под конец совершенно смутил застенчивую девушку тем, что обозвал бедного подростка-крестника «моською», взяв его двумя пальцами за обе щеки и стиснув третьим нос!
***
Растерянная донельзя Анна тщетно пыталась сгладить неловкость, заметив, что за этой некрасивою во всех отношениях сценой наблюдают и посторонние - два лицеиста, один из которых привлёк её внимание своею необычною внешностью: смуглостью лица и ироничною белозубою улыбкой.. В подростке явны были арапские черты, а живой взгляд его быстрых и ясных глаз – завораживал… Заметив смущение и растерянность Цесаревны, унимавшей брата в дерзкой шалости, лицеисты тотчас церемонно поклонились и поспешили скрыться .
В другое время Анна непременно удовлетворила бы вспыхнувшее в ней тотчас любопытство и расспросила невозможного шалуна Костю о тех, кто поступил в Лицей, подробнее, но тогда ей было не до мгновенных впечатлений…. Она узнала фамилию курчавого юноши: «Пушкин» только через пять лет спустя, когда они снова встретились, при обстоятельствах для неё более значительных…
Продолжение - далее. Подписывайтесь на канал.