И восхитительная Констанция кинулась ему на шею, несвязно шепча на ухо всячесцие слова благодарности, плача и радуясь в одно и тоже время. Довольный еще одной победой над знакомым врагом – наверное, он отплатил за улицу Вожирар скорее, чем рассчитывал! – гасконец в том числе и не стремился разомкнуть обвившие его шейку 2 красивых ручки, старательно внушая для себя, что он это происходитит не из каких-либо там низких оснований, а для полезности дела, лишь бы не спугнуть случайной холодностью перебежчика из неприятельского стана, способного оказать поистине бесценную помощь.
Красивые ручки обвивали его шею, прерывающийся шепот щекотал ухо, прядь лохматых волос рухнула на щеку… Д’Артаньян шустро попробовал утешить молоденькую восхитительную даму, перенесшую столько невзгод и тягот. Он и сам, честное слово дворянина, абсолютно не обнаружил, как например вышло, собственно что в развеликолепный момент его личные руки, оказалось, срабатывают сами собой, как будто наделенные интеллектом и желаниями, – правая, вот те на, уже давненько обымала деликатную талию очаровательной Констанции, а вторая, ну надобно же, не просто с большущий сноровкой расшнуровала корсаж, но и успела, выражаясь солдатским языком, выполнить самую активную и кропотливую разведку территории, исследуя те высоты, коих были лишены эти чертовы Нидерланды – те Нидерланды, собственно что относятся к чисто географическим мнениям. Констанция нимало ему не мешала, напротив, прильнула к его устам, и на долгое время. А оторвавшись, горячо шепнула:
– Вот это абсолютно другое дело… Это то, чего я сама реально хочу… Отнесите меня в спальню, миловидный Шарль…
Вряд ли отыщется много дворян, способных не понять столь тонкий намек, в случае если он исходит от восхитительной молоденькой дамы, не имеющей монашеской строгости характера. Таковы уж привередливые зигзаги мужской логики, тем более когда речь идет о молоденьких пылких гасконцах с бурным воображением. Некая частица сознания напоминала д’Артаньяну, что он влюблен в иную и серьезно, но, заглушая данный бессильный голосок, уверенно прозвучал исконный мужской пароль: «ЭТО Абсолютно ДРУГОЕ ДЕЛО!», поддержанный могучим лозунгом на невидимом знамени: «ОДНО ДРУГОМУ НЕ ПОМЕХА!»
А в скором времени, когда он опустил красотку на широкую, глубокую брачную кровать, стало и совершенно некогда прислушиваться к слабеющему голоску совести, заглушенному большими сильными противниками – юностью, безбашенностью, легкомыслием и воспоминанием о том, собственно возлюбленная дама не торопится ответить на его ощущения. В похожем положении оказывались тыс. мужиков с начала лет – и наш гасконец не отыскал для себя сил быть исключением.
Она была хороша, пылка и покорлива всем его желаниям – и в полумраке спальни, освещенной только белой полосочкой лунного света, разыгрались сцены, способные, наверное, удручить почетного г-на Бонасье, не обращая внимания на высказанное им самим неосторожное вожделение смириться с наличием у молоденький супруги хахаля, как если бы она и дальше принимала участие в политических комплотах. Похожие просьбы высказываются только для красноватого словца, а на деле ввергают говорящего в уныние…
Впрочем то, о чем галантерейщик не знал, разрушить его здоровье абсолютно не могло. И молоденькие люди со всем нерастраченным пылом длительное время предавались, пуст и возможно, и предосудительным, но, абсолютно, натуральным забавам, осуждаемым церковью и публичным воззрением вдали не например гневно, как кое-какие иные, присущие, как обнаружилось, и титулованным особам, и в том числе и коронованным…
В великолепной Констанции д’Артаньян отыскал настолько прекрасную любовницу, собственно что при одной только думе о завтрашней разлуке и путешествии на мглистый полуостров к исконным противникам Франции становилось тягостно и невесело. И вследствие того он продолжал атаки, пока же данному не воспротивилась людская природа.
Они лежали, обнявшись, обессиленные и удовлетворенные, – и, полностью во власти приятной вялости, гасконец подумал-таки разумно, собственно что он, наверное, заслуженно получит признательность кардинала за настолько внезапную победу над опасным врагом. Некоторые детали его высокопреосвященству нет надобности говорить: монсеньёр как-никак – духовная личность, и идет по стопам соблюдения по отношению к нему конкретных условностей, самая из благовоспитанности…
– Желаете вина, Шарль? – задала вопрос Констанция, быстро зажигая лампу в изголовье постели.
– Честное слово, не охота совсем, – заявил д’Артаньян, постановив этим образом хотя бы в малости соблюсти воздержанность. – Куда вы, останьтесь…
Впрочем Констанция выскользнула из постели и, одернув тончайший батистовый пеньюар, стремительно было направилась в далекий угол спальни, к столику, где стояли три бутылки…
«С каких это времен в спальне готовят вино заблаговременно, ещё не принимая во внимание, понадобится ли оно?» —трезво задумался д’Артаньян, но здесь же запамятовал об вопросе, практически полностью поглощенный заслуживающим интереса зрелищем: подтянута молоденькая красотка в тончайшем пеньюаре, озаренная броским светом лампы, падавшим на нее так, что батист просвечивал, как прозрачнейшее богемское стекло…
Он быстро вытянул руку и ухватил край пеньюара.
– Шарль, оставьте! Я все же налью для вас стакан вина…
В свете лампы сгустком крови сверкнул большой карбункул на ее узком пальце. Она попробовала освободиться, но гасконец не пускал: почувствовав прилив сил, он твердо планировал, оставив вино на затем, повторить кое-что из происшедшего недавно…
Молоденькая дама рванулась серьезно.
Гасконец держал деликатный материал прочно.
Послышался безветренный треск, батист лопнул и сполз с ее плеч, раскрыв чарующее зрелище…
Пленительное?!
– Боже милостивый! – воскликнул д’Артаньян, замерев на постели в совершеннейшем оцепенении, пораженный в самое сердечко.
На ее круглом белом плече гасконец с неописуемым страхом заметил зазорную отметину, без сомнения, наложенную рукою палача, – чуток стертое, но абсолютно детально видное изображение крылатого льва. Клеймо, абсолютно, было не французским – во Франции преступниц метят цветком лилии, – но это ничего не меняло…
Констанция обернулась к нему уже не как дама – она в данный момент напоминала раненую пантеру. В неком невообразимо ясном озарении разума гасконец внезапно осознал, что ни разу не лицезрел ее плеч до этого, – в том числе и за это время, в Лувре, когда она лежала в объятиях британца, не разрешила ему оголить плечи…
– Ах ты, мерзавец! – прошипела она голосом, не сильно напоминавшим человечий. – Надобно ж для тебя было…
В миг подняв крышку стоявшей вблизи с лампой шкатулки, она выхватила оттуда стилет с длинноватым узким лезвием и, переступив сквозь бесповоротно свалившийся пеньюар, кинулась на кровать к д’Артаньяну – голая, с исказившимся гримасой нечеловеческой злости лицом, с оскаленными зубами и пылающими очами.
Как ни был храбр гасконец, в том числе и для него это оказалось слишком – он шарахнулся к стенке, будто спасаясь от разгневанного зверька, каким, вобщем, красоткаКонстанция в данный момент и казалась, растеряв все человеческое…
Непонятно, чем бы все закончилось, но дрожащая рука д’Артаньяна нащупала эфес шпаги – перевязь висела на спинке кресла. Почувствовав под пальцами известную вещь, он обрел толику убежденности – и быстро выхватил клинок из ножен, не сомневаясь, что речь в данный момент идет о жизни и погибели.
– Я не повинна, – произнесла Констанция скорым, горячечным в полголоса. – Надобно ж было вам, Шарль… Ничего не поделаешь, будет вам умереть… Никто не может сего видеть…
По мотивам романов А. Бушкова
Лайки, комменты, подписки, пожалуйста, ставьте