– Боюсь ослепнуть. Как тогда буду жить один? – в словах не совсем еще трухлявенького старичка тревога.
– Так ведь дети, наверное, есть?
– Есть, но…
В разговор, что происходил перед кабинетом офтальмолога, вступила далеко не молодая, но уже начинающая «усыхать» женщина:
– Дети, говорите? Да упаси Бог с ними жить! Разве мы нужны им? Пока на ногах, может быть, и нужны. Я вот еще работаю, чтобы им помочь, хотя болячек полным-полно. Сколько на пенсии, столько времени и отдаю им весь заработок. Хорошо, если обойдется все с глазами (я ведь на операцию готовлюсь), тогда и дальше смогу помочь. А если что не так пойдет, пропадут они без меня. А еще хорошо, что мы вдвоем с мужем живем, поддерживаем друг друга. Нет, дети и внуки нас навещают, но только если им надо что. Бывает, и позвонят, с праздником поздравят.
– Да что за примером далеко ходить, – вставила свое слово другая женщина, несколько постарше первой. – У меня самой такая же история. Пока работала, делилась с сыном и снохой не только деньгами, но и тем, что на огороде выращу. Они мне там, считай, не помогали. Теперь постарела, сама в помощи нуждаюсь, еле управляюсь по дому. Так они лишний раз не зайдут, даже звонят очень редко.
– А мои к себе зовут жить, – опять подал голос старичок, начавший беседу. – Да только я не пойду к ним, как-нибудь проживу в своем углу. Придешь их навестить, посидишь час-другой, а слова доброго не услышишь, каждый своим делом занят, а я – будто пустое место. Так и уйду не солоно хлебавши. Конечно, если бы была жена… А теперь вот после операции что делать буду? Надеюсь, не ослепну. Но к молодым жить не пойду – зачем у них под ногами путаться? У них своя жизнь.
В поисках выхода из ситуации все сошлись на том, что в глубокой старости им одна дорога – в дом престарелых и инвалидов. Теперь, говорят, туда принимают и тех, у кого есть трудоспособные дети, надо только «поделиться» с государством квартирой, вернее, отдать ее, и пенсией, понятно. Стали обсуждать примеры, когда туда уходили даже семейные пары.
– А что? Живут они там припеваючи. Их накормят, напоят, лекарства дадут, уборку в комнате сделают. Мало того, еще развлечения разные к услугам проживающих там. Для них концерты ставят, да и сами они выступают.
На эти слова одной старушки другая заметила:
– А что же ты сама туда не идешь? Ты ведь одинокая, сразу, наверное, возьмут. Годы, опять же, вон какие, хвори замучали, наверное.
– Была я там, узнавала, что к чему. А зачем торопиться? Пока еще хожу, себя обслуживаю. У меня соседи хорошие, помогают, если что. В своем углу-то лучше. Разве уж очень приспичит…
…Слушая эту неспешную беседу, я невольно вспомнила случай почти сорокалетний давности, когда как-то с младшей дочуркой гуляла по улицам старой Елабуги. По ходу рассказывала ей, какие здания, кроме жилых, находятся здесь. Возле одного из них, очень старинного, задержали шаг. Читать пятилетняя дочурка еще не умела, но, увидев вывеску, спросила:
– А это что за дом? Кто в нем живет, таком стареньком?
– Такие же старенькие, как он сам, дедушки и бабушки, у которых нет родных. Он называется домом престарелых и инвалидов.
– Мама, когда ты будешь сюда поступать, попросись жить на первый этаж, – прозвучало из уст крохи неожиданное предложение.
– Это еще зачем?
– Когда я буду проходить мимо, стукну в окошко, ты и увидишь меня. А зачем тебе зря выходить…
И это при том, что ее бабушка жила с нами. «Выходит, мне уготована другая доля?» – усмехнулась я.