– Евгений Германович, расскажите тем людям, которые еще не читали вашего «Лавра», - о чем он, почему его стоило бы прочесть?
– «Лавр» - это роман о добром человеке. На современном материале это повествование было бы построить сложно. Положительный герой - большая проблема для литературы, он зачастую просто не удается автору. Я обратился к Средневековью, которое хорошо знаю - в основном русское, но для понимания своего нужно понимать и чужое. Так прыгун всегда должен брать высоту «с запасом». Средневековье для меня - это не то «царство тьмы» с какими-то проблесками света, как оно обычно видится людям. На мой взгляд, Средневековье было менее жестоким, чем XX век, и более гуманным, чем Новое время, провозгласившее человека вслед за Античностью «мерой всех вещей». Средневековье не отрицает этого, но утверждает, что эта мера установлена свыше, дана Богом. В этом для меня основа гуманизма. И рассказ о «добром человеке» для меня - это в своей основе житие святого.
– Гуманизм возможен только в этих рамках?
– Конечно, это не единственно возможное понимание вопроса. Неверующий человек тоже может быть добрым, иметь ту же этику, но она исторически разрабатывалась именно христианской мыслью.
– Почему для вас важен именно религиозный гуманизм, в чем его сила?
– Покажу на примере своего романа. В «Лавре» есть вставная новелла, где один из героев знакомится в Ленинграде с немкой. Женщина ему понравилась, он думает, что было бы неплохо на ней жениться. Друг спрашивает его: «Почему же ты не женишься?» И он отвечает: «А вдруг она просто хочет жить в Ленинграде для собственного благополучия?» И друг говорит: «А разве ты не хочешь ее благополучия?» Вот что для меня христианское, божественное обоснование гуманизма - абсолютный переход в другого человека. Для святых это было нормой. И это показано линией главного героя, Лавра. После гибели жены, которую он, врач с даром исцеления, не смог спасти, он как бы берет на себя ее жизнь и проходит ее путь. Как святая Ксения Петербургская, самозабвенно в буквальном смысле посвятившая себя памяти мужа, только тут уже такой духовный подвиг посвящается женщине. Это полное растворение в ближнем, когда ты ценишь его как удивительное создание Божье и отдаешь этому всего себя. Есть в романе и противоположная, эгоистическая, грубо говоря, линия - судьба другого персонажа, аспиранта Строева.
– В интервью разным литературным изданиям вы озвучивали разные трактовки «Лавра». Это роман о том, почему после переворота 1917 года Россия стала другой страной или, по вашему выражению, о «персональной памяти», создающей личность независимо от хода истории?
– Стиль - это чрезвычайно важный компонент романа. Это и есть роман. В искусстве форма и есть содержание. И если я создаю новый мир - должен быть новый стиль. Я не боялся потерять читателя. Я и когда «Лавр» писал, не рассчитывал на читателя, а хотел сказать то, что считаю важным. Я мог и не быть принятым читателем. Я считаю, что ориентироваться на читателя - неправильная позиция. Он, может быть, и сам не знает о каких-то вещах, о которых тебе стоит ему рассказать. Если бы я имитировал во втором романе «Лавр», то получился бы... «Гарри Поттер». Книга любопытная, но не затрагивающая глубин духа.
Роман «Лавр»: в электронной, аудио и в бумажной версии