Ещё была глубокая ночь, когда неясная тревога заставила меня открыть глаза. Сердце бешено колотилось. Яркая луна бесстыдно заглядывала в окно и довольно хорошо освещала комнату.
Бледно желтый её свет поглощал краски и делал все предметы серо-черными. Поблуждав по комнате, мой взгляд остановился на картине на противоположной стене.
В лунном свете, который едва касался места, где она висела, вместо уголка моего сада, высвечивались причудливые насекомые окутанные тонкой паутиной. Я сам написал это полотно и хорошо знал, что и где изображено на нем.
Но кроме развевающейся паутины и паука, сидящего около мухи с хвостиком, или раздавленного жука с головой мухи, различить я ничего не мог. Вдруг глаза паука вспыхнули яркими красными точками и уставились прямо на меня.
Ужас и желание убежать были первыми моими эмоциями. Но одновременно охватившая меня скованность всего тела, не давала даже пошевелиться. Сердце, начавшее было успокаиваться, заколотилось с прежней силой.
И в этот самый момент, рядом с собой, я услышал легкое посапывание. Кто-то явно спал рядом. Медленно и осторожно повернув голову в сторону сапа, я увидел обнаженное тело мужчины.
Не помню своего прыжка. Но в следующую секунду я уже стоял на полу возле кровати, впившись взглядом в непрошенного гостя. Я узнал его. Это был Богдан, влившийся в наш дачный коллектив месяца два тому назад.
Я недолюбливал его. Повышенное внимание Богдана ко мне, вызывало стойкую неприязнь. Но своим пением под гитару и весёлыми шутками он нравился всем остальным. Поэтому, стараясь держаться подальше, я все же терпел его присутствие.
Гадливость и ненависть с бешенной силой охватили меня. Я сбросил его на пол и стал яростно бить ногами, совершенно не заботясь о том, попадал ли в голову, ноги или живот.
Он катался по полу , а я не давал ему встать. В голове гудело:"Убей! Убей его..." Эти слова переросли в непреодолимое желание. Я уже мысленно видел, как эта грязная с-сука весь в крови и собственной моче валяется у моих ног без движения. Радостное торжество начинало всплывать из глубины сознания.
Смесь злости, ненависти и предчувствия радостного торжества победы над врагом, чуть-чуть притупили мою сосредоточенность, и Богдан встал на ноги. С громким криком, рычанием и воем, головой вперед я ринулся на него, схватив мимо ходом вазу со стола.
В следующую секунду я разбил её об его голову. Богдан рухнул на пол, а я бросился за топором, который стоял возле поленницы дров в сенцах.
В мгновение ока, я был рядом с распростертым телом и, охваченный радостным предчувствием, поднял топор над головой.
- Ян! Ян! Что ты делаешь?! Яяаанннннн...
Этот крик, заполнивший голову, заставил меня опустить топор. С грохотом опасное оружие упало на пол. Я заплакал.
Потом сел на стул и в бессильной ярости стал кулаками колотить себя по ногам, чуть выше колен. Плакал я громко, навзрыд, скрепя зубами и иногда выкрикивая: "Млядь, млядь, млядь..."
Гнев не отпускал меня. И хотя трезвеющий ум не позволял поднять топор, желание видеть, захлебывающегося своей кровью негодяя, не толоко не покидало меня, но нарастало с каждой минутой.
Ни боль от ударов собственных кулаков, ни крик раздирающий грудь не гасили желание искромсать на мелкие куски эту с-суку, эту млять...твою мать. Я снова вскочи и схватил топор. А в голове опять - Яяяяааннн!....
Тогда я развернулся и всю свою ненависть направил на разлетающийся под ударом топора стул.
Пнув еще несколько раз лежавшее у ног тело, я побрел в сад, на воздух. На крыльце боль с новой силой шилом ввинтилась в голову. Я закричал и тьма хозяйкой растеклась по телу.
(Продолжение следует).