По словам самого режиссера и сценариста, «Меланхолия», как и прошлый фильм Ларса фон Триера «Антихрист», снималась в период депрессии, сама идея данного фильма появилась у автора во время сеанса у психотерапевта. Поэтому можно предположить, что этот фильм – глубоко личный, как бы, даже снятый «о самом себе». Несмотря на эпичность сюжета (конец света), здесь нет пафоса, присущего фильмам-катастрофам, напротив, простота действия дает нам понять, что конец света – здесь вовсе не самое главное. Однако, не в центре здесь и человек, отдельная личность (как в ранних фильмах Триера), скорее-единичное возводится к общему, человек – к идее.
Фильм уже в прологе повторяет «Антихриста»: под музыку Вагнера мы видим то же самое замедленное, почти статичное действие. Пролог, однако, не краткая экспозиция, а практически пересказ всего фильма в картинках (наполненный аллюзиями, в числе которых отсылки к Библии и картинам прерафаэлитов и голландцев). Необычно, что зритель заранее знает, чем закончится фильм: даже не читая рецензии или не будучи осведомленным о сюжете можно понять, что речь пойдет о конце света, и в этом фильме он непременно настанет. Живописные «иллюстрации» в прологе настраивают, однако, на меланхолический ряд.
Лицо главной героини, Жюстин, зритель видит с первого кадра пролога. Оно проникнуто холодом, апатичностью, пожалуй, Апатия – второе имя, которое можно было бы дать главной героине, воплотившей в себе всю идею фильма, после Меланхолии. На мой взгляд, Кирстен Данст заслуженно получила свою «Пальмовую ветвь». В отличие от большинства прежних ролей, откровенная в своей депрессивности Жюстин дает актрисе простор для выражения, и мне было необычно прочесть, что эта роль могла бы достаться Пенелопе Крус – слишком уж органична Кирстен Данст в образе Жюстин.
Итак, первая часть, «Жюстин». После медитативного рапидного пролога фирменно «дергающаяся» ручная камера режет, оглушает, но это неспроста – ведь речь пойдет о воплощении хаоса на одной свадьбе – свадьбе главной героини. После болезненно-сомнамбулического лица в прологе счастливая улыбка Жюстин спрашивает: «Как со мной такое могло произойти?», но эта улыбка, как скоро становится ясно, нервическая, вымученная. Жюстин лишь силится быть нормальной – но всего лишь первые пару часов. Она устраивает маленькую «репетицию Апокалипсиса» на собственной свадьбе, поступая наплевательски по отношению к заведенным порядкам. Заведенные порядки – стереотипное видение того, чем является свадьба, чем должна являться свадьба, однако, вызывают отторжение: все идет «не так» отнюдь не из-за капризов и выходок Жюстин, все «не то» уже изначально. Мать, которая отталкивает от себя дочь, пытающуюся прийти за помощью. Отец, которого, как кажется, Жюстин искренне любит, уезжает, обманув ее. Жених, который, как представляется сначала, искренне любит невесту и пытается смягчить ее меланхолические страдания, совершенно спокойно отбывает в финале собственной свадьбы. Клэр же, направляемая своим мужем-прагматиком, пытается сделать все «как надо» (забавно, что даже перед концом света Клэр в диалоге с сестрой говорит: «Я хочу все сделать правильно»), упрекая Жюстин в том, что она методично рушит собственную церемонию. Однако Жюстин – Меланхолия не может больше пытаться жить, как все, как бы ни старалась в начале церемонии, а вот Смерть, которая должна скоро прийти за всеми землянами, ей по душе. Поэтому во второй части фильма Жюстин и будет совершенно иная.
Итак, разрушив свадьбу, девушка еще больше погружается в депрессию. Она не может даже принять ванну, хуже немощного старика или ребенка – теперь это уже та сомнамбула из пролога. Она хочет спать: сон как небытие, «вечный сон». На время героиня и остается в таком состоянии.
Вторая часть «Клэр» активно включает, как можно понять из названия, в повествование вторую сестру, сыгранную Шарлоттой Генсбур. Рациональная, «земная» (а ведь уже понятно, к каким сравнениям толкает Триер) сестра Жюстин стремительно проходит в этой части путь – от уравновешенности к панике, от попытки успокоить сестру к просьбам успокоить себя. Она в первую очередь боится за сына – Земля, наверное, тоже боялась бы за сынов своих, если бы могла заговорить. Начинается все с того, что к Земле движется планета Меланхолия. Сначала муж-ученый великолепно справляется с задачей успокоить Клэр, и рациональность, казалось бы, побеждает – Меланхолия отдаляется. Однако, на следующее утро Клэр понимает: планета приблизится – уже к вечеру Земля погибнет. Режиссер руководствуется представлением о том, что люди-меланхолики действуют спокойней и сдержанней в стрессовых, критических ситуациях. Впрочем, для Жюстин гибель Земли не является ужасающей в принципе: убежденная, что «Земля – это зло», героиня радуется этому концу. Она даже не верит, что где-то еще во Вселенной может быть Жизнь, столь мерзкая и отвратительная ей.
Интересно, что в фильме - конец света, казалось бы, нет ничего пугающего: режиссер не показывает нам картины безумия в планетарном масштабе, цунами, взрыв атомной бомбы – нет, из признаков здесь лишь странное поведение лошадей в конюшне (и то лишь сначала) да сменяющая друг друга погода, впрочем, не отражающаяся на действиях героев.
Героини фильма, пусть, как всегда, по словам Триера, и воплощают его (в этом фильме альтер-эго режиссера – Жюстин), отличаются от его прежних женских образов. Агрессивность женского начала, показанная Триером в «Антихристе», в чем-то проявляется и в Жюстин, как может показаться при поверхностной оценке ее поступков. Как уничтожает она надежду сестры в части «Клэр», говоря ей, что на Земле жизнь останется ненадолго, как она отталкивает своего жениха, и практически сразу же – «нападает» на гостя на свадьбе, используя в качестве оружия сексуальность. Прекрасная материнская сущность, воплощенная ранее в фильме «Танцующая в темноте» в героине, готовой на все ради интересов ребенка, на первый взгляд, видна в сестре Жюстин – Клэр. Однако, в разговоре с племянником именно Жюстин дает ему успокоение, говоря о воротах (Рая), которые для них обязательно откроются. Да и вялость, тягучая иррациональность и меланхоличность, наконец, Жюстин не дает возможности называть ее агрессивной. Она просто «знает вещи», как сама и говорит, упрекать за интуитивное знание – как? Нет здесь и «героини-мученицы», столь характерной для Триера: мученицей не назвать и мечущуюся Клэр (слишком хаотичны ее метания), и Жюстин, иррационально бесчувственную в первой части и безумно спокойную во второй.
В героях первой половины фильма словно отражено все общество в срезе. От этой части, пожалуй (если не знать финала, опять-таки) можно ожидать нечто в духе «раннего Триера» – нелепые ситуации, множество персонажей – наборов шаблонов и стереотипов. Что до второй половины, круг действующих лиц сужается до четверых, а позже – троих, образы расширяются до идей. Жюстин – интуиция, «Офелия» – аллегория истины, безумной, но прекрасной, Клэр – ясная, душа, человечество - вообще, Том – наука, Лео – незнание, но незнание блаженное, готовое верить без доказательств – или же будущее, которого нет и которому остается лишь доверять.
Каков же финал? Жюстин поддерживает Клэр, которая так и не совладает со страхом, дает задание ребенку, успокаивая его незнание, и строит шалаш – то ли символ ковчега, то ли всей человеческой культуры, обреченной на гибель. Беспомощность людей, сидящих в шалаше из веточек и держащихся за руки на фоне приближающейся – и равнодушной, как сама Жюстин, Меланхолии. Конец света? Но ведь – не страшно. Скорее, чувство, что так все и должно быть, что это – правильно. Сам Триер назвал это «хэппи-эндом».
В чем-то «Меланхолия» слишком другой, непохожий на Триера фильм. Возможно, удивляет здесь красота: картинность кадров, некоторые моменты походят на инсталляции или… глянцевые рекламные проспекты (Жюстин, кстати, работает в сфере рекламы). Кажется невероятным, что Триер, придумавший «Догму» – манифест аскетизма, снял такой фильм. Возможно, это и правда была лишь попытка сублимации психического состояния (депрессии), возможно, напротив – попытка возвеличить меланхоликов и их иной взгляд на мир.
Но все же, что главного хотел сказать Ларс фон Триер? «Катастрофа уже происходит, здесь и сейчас, неотвратимо – в наших жизнях, в наших душах»? «Смерть – неизбежность, и ее надо принять спокойно»? «Земля – это зло, и никто не будет о ней жалеть»? Конечно, главные идеи режиссер вложил именно в уста Жюстин. Такая Земля, как на свадьбе – зло. Такая, как Клэр в конце фильма – слабость. Уверенным можно быть только в смерти, правда, зрителю остается решить, каким путем он хочет к ней идти.