Повесть - художественная обработка воспоминаний моей прабабушки. Имена, диалоги и ход событий немного изменены в рамках художественного пересказа.
Сегодня в большой крестьянской семье было напряженно. Рано утром все как обычно встали: кто подоил коров, кто почистил лошадей, кто перебрал зерно, чтобы на мельницу вести, мать с тремя дочерьми приготовила на день поесть.
Сейчас завтрак. Все сели за большой стол под иконами. Глава семьи - местный церковный староста, его тринадцать детей всех возрастов, два деда, одному за сотню перевалило, бабка и два работника. Хозяйка на стол ставит большой чугунок с пшеничной кашей, обильно заправленной маслом и тыквой. Отец первым снимает пробу. В другой день он бы точно шутку какую отпустил, все бы посмеялись, да на ум ничего не идёт. Все сидят в напряжении. Отец молча жует кашу.
"Что тятя, пересолила? Тыквы мало положила?" - спрашивает средняя дочь Клавдия.
"Да, нет, лапушка, хорошо всё. Настоящая ты у меня хозяйка!"
"Так чего мы молчим? - интересуется столетний дед.- Как на похороны собрались"
"Да, может и на них..." - отвечает глава семьи Феодор.
Все напряглись и смотрят на хозяина. Сейчас бы татарина сюда, он даже в на похоронах умудрялся всех рассмешить. Да уехал вчера, они с женой дальше по деревням скотину лечить отправились. У них вон на ноги Буренку-кормилицу подняли, теперь другим помогать отправились. Феодор их щедро как мог отблагодарил. Да вот, только сидит и думает, что надо было им больше дать. Вообще, всю их телегу с горкой нагрузить. Они в сторону от большевиков поехали. Может и успели бы на земли белых попасть. Остались бы с продуктами. А тут вот сами не знай как.
Феодор ещё раз попытался ложку в рот отправить, да не смог. Вздохнул.
"Савелий тут с утра мимо проходил... Говорят, в соседней деревни вчера большевики поборы устроили в пользу городских..."
Столетний дед Егор задумался:
"Времена пришли... Ну не апокалипсис ещё... поживём..."
Тут на улице раздались возгласы пастушонка: "Едут, едут!"
Феодор подорвался и избы побежал: "Красные?"
"Они! с телегами пустыми! Через четверть часа точно у нас в деревне будут!" Пастушок на жеребенке без седла поскакал дальше. Феодор отправился бегом в дом: "Девки, девки, скорее в амбар! Мы с дедами встречать будем, а вы зерно между полов ссыпайте, чтобы не видать было. Хоть сколько себе оставим. А то заберут всё до зернышка... Санька, ты за старшую. Хватай сестёр. Бегом!"
Санька смышленая девка была. Уже замужем, да муж где-то за белых воевал. Призвали его против воли служить. Сам не рад... Старики-то его померли в этом году, ну она в семью свою и вернулась, родителям помогать. Муж вернётся али нет, а войну как-то всем переживать надо. Белые хоть налогами и душили и на армию много поборов с деревенской общины взяли, а всё же на следующий год зерна посадить хватило, а красные говорят лютуют... Санька подхватила троих девчонок повзрослее за юбки, за рукава и потянула всех в амбар, сыновья к лошадям побежали, мать скорей за ухват, да ставить кашу обратно в печку.
Отец пошел рубаху белую с дедами одевать. Последний старший сын хоть и парнишка совсем был лет четырнадцать, да умен не погодам, приготовил вилы, и со средним они за курятником притаились. Он на полпути к конюшне.
Санька вбежала в амбар: "Клава, Вера, Люба, давай, засыпай как я. Вот так в подпол, в подпол". Девчонки быстро начали зерно с хранилищ в подпол сбрасывать. "Санька, там же мусора полно? Как потом его брать оттуда. Дед говорил каждому зернышку кланяться, а мы их в мусор..." - вдруг остановилась младшая сестра Люба. Ей отроду только недавно годков семь стукнуло. "Люба, не время сейчас о священном помнить! Главное хоть что-то спасти. Тятька не зря так сказал, делай, грех отца не слушаться. Он видно знает, что хоть и святотатство это, да без того не выжить нам... Он же сказал, что в Белорыбицы все амбары подчистую вычистили," - говорит Клава, а сама всё заметает да заметает в подпол зернышки. "Наш двор крайний! С нас начнут!" - переживала Санька.
Тут раздался стук в ворота. "Открывайте! Именем Советской власти! Налог собирать будем!" Санька слегка прикрыла дверь амбара."Вера, подь сюды. Вставай тут. Вот так, как они в нашу сторону пойдут, крикни нам, мы спрячемся, и ты с нами на верхний ярус лезь, и сидеть всем как мышам, не дай Бог... До греха. Иж какие кабелины приехали!"
Тут Деды открыли ворота, и парадной походкой во двор зашла "Советская власть".
"Воть те здасте! - говорит столетний дед, - А мы Гришка тебя в покойники записали! Раз думаем, мы тебя тогда из общины выперли за пьянство и лоботрясничество, так и згинул ты в войнах, от тебя же проку не кого!"
А Гришка тот с винтовкой, зло так поворачивается к деду и говорит: "Поговори мне! Пока ты тут местный кулак общиной правил, я обогрет, обут и накормлен советской властью! А ты, враг её! Не равён час я тебя не то что из деревни родной выкину, а пристрелю на месте!"
"Напугал, фу ты! - продолжал смеяться дед, - где это видано, чтобы яйца курицу учили! От тебя и сейчас душком пахнет! Коли нам знать, что ты не разбойник сегодня, а власть законная?"
Пока Гришка с дедом пререкались во вдор зашло ещё человек пять в кожаных куртках. Все маленького роста, в бескозырках, сапоги хорошие. Лица серые, небритые, глаза черные и злые. Один из них подходит к деду и ружьём ему в нос тычет. "А ты отойди, отойди, тебе может ещё мандат показать?! Величай меня товарищ Водский, вот тебе!" Представитель власти толкнул винтовкой деда в грудь так, что тот закачался и чуть не упал, облокотившись о столб забора. Чтобы никто не сомневался, что советская власть пришла, выстрелил в воздух. Все отпрянули. Только Феодор остался недвежим как скала. "Покажите бумаги, сколько мы вашей власти платить должны!"
"А мы вот сейчас посмотрим, - говорит Водский, - что у тебя есть и решим. У нас и президиум весь в сборе!"
"Какой же это президиум! Одни пьяницы и бездельники, вчерашние бандиты, что обозы наши грабили, когда мы в город хлеб возили!" - опять было начал возражать дед, да осёкся, людей с винтовками лучше не дразнить.
Группа красных разошлась по двору, ходили от сарая к сараю, Феодор выглянул в то время за забор и обомлел. Целый взвод занял деревню, в каждом дворе были представители новой власти, кто-то уже грузил на телеги собранные продукты, кто-то добро какое-то: самовары там, подушки, а кто-то красную девку тащил за угол. Не Авдотью ли Савелия среднюю дочь? Да и не сделаешь ничего пристрелят раньше, чем поможешь, а ему ещё свою семью сейчас как-то защитить нужно... Где-же сам Савелий то? По деревни покатились возгласы бабьи, стоны, плач крики... Выстрелы...
"Это мы хорошо зашли! - отметил Гришка, - Ну, что товарищ Водский, преступление против люмпенов на лицо: две лошади, четыре телеги, две коровы и полный амбар зерна!" "Запрягаем их лошадей в две телеги, вторые цепляем следом, грузим из амбара всё что найдём!" - командовал комиссар.
Тут из-за курятника выскочили сыновья с вилами, да и наткнулись на вооруженных представителей советской власти. Отец им махнул рукой, чтобы бросили своё оружие. Ребята, как не хотели, а отцу подчинись. Комиссар, тот что был с наиболее красной физиономией, толкнули их в сторону отца. "Пшел, отродье кулацкое!" - ткнул их винтовкой главный.
По двору вальяжно ходил Гришка, он себя явно чувствовал хозяином положения: "А ты, Феодор, Захаров сын, кулак, эксплуататор! Где твои работники? А вот Вы где, Колька, Митька, с нами пойдёте, нечего горбатиться на буржуя, пора служить новой Родине!" - Работники под прицелом вывели лошадей из конюшни и отвечают: "Мы это, Гришка, с тобой не пойдем... Мы, с Феодором останемся..."
"С кулаком, значит? Дезертировать, значит?! Мы быстро сейчас трибунал устроим. Вон там взводный, берём пожитки и идём к нему," - закричал на них Водский.
Работники растерянно посмотрели на хозяина, потом опять на комиссара. Феодор и говорит: "Идите, ребята с Богом, не гневите их... Видать Богу так угодно. Все равно есть-то нечего уже..." Пока красные грузили мешки зерна из амбара, засыпали и засыпали новые и снова грузили, работники собрали нехитрый скарб, обняли хозяина да и поплелись в сторону телеги с красным знаменем, где набирали новых ополченцев в Красную армию.
К счастью девок в амбаре никто не заметил... Процесс поклажи и сбора продналога длился почти целый день, и Санька с сёстрами всё лежали под сеном на втором этаже и молчали. В туалет мочи нет как хотелось, а всё терпели. Наконец, отец с дедами закрыли ворота и было слышно, как красные с песнями на веселе покидают деревню. Батя зашёл в пустой амбар, за ним мать. "Девки, где вы хоронитесь? Всё, уехали ироды, вылазьте!"
Девчонки вылезли и бросились на шею к родителям. Те целуют их обнимаю, плачут... Девки нетронутыми остались. Забежали сыновья, бабка. "Тятя, тятенька, мы так за тебя боялись, что убьют тебя, как Сеньку из соседнего села... Он же тоже середняк, да за кулака вышел, его возьми и расстреляй... ироды!" - Санька обняла отца. "Да не плачь, ты дурёха, знаю я... Как мог себя сдерживал, я же Вас как брошу тут одних! Всё пригляд и сила мужская нужна. Вон и работников наших забрали... словно вещи..."
Тут в сарай зашла мать Феодора. "Батюшки свет... Батюшки! Это что же мы на будущий год сажать будем... зерно всё вынесли... и коров забрали... да и пахать нечем..."
"Не знаю мать... Так уж хоть все живы. Будем лебедой питаться, а зиму что и придумаем, может быть... А пахать сами впрягемся... Вот только зерна - едва на зиму хватит... в подполе оно..."
***
Долго лили слёзы бабы, собирая из под подпола зёрна, вперемешку с мусором и лебедой лепёшки делали. Никого не пожалели тунеядцы, которых из общины старики выгнали, отомстили. Вчерашние пьяницы и бездельники к власти пришли, а честных людей во враги народа записали, да по миру пустили. Не все в семье пережили эту голодную зиму. Но о том другая история и другая страница жизни нашей многострадальной Родины.