Продолжение почти не придуманной криминальной драмы о бывшем сидельце, писателе и любителе собак...
Странное чувство я испытал, услышав теперь о Сахно. Подробно говорить с Илоной на эту тему в той ситуации было сложновато: у нее были какие-то неприятности в театре, где она, как оказалось, работал заведующей литчастью... Она была как-то слегка раздергана и слегка пьяна.
Короче говоря, я нагрянул к ней через день. Напрягши память, она выдала наконец, что Лёха вроде бы живет где-то под Москвой. Но где?!..
"А, Жаворонки!.. Он говорил про какие-то Жаворонки!.."
Так, окей, решил я. Жаворонки так Жаворонки. Изучив наличие приютов для животных в том районе, я нашел лишь два. Один из них был под Одинцово, другой - в каких-то Вязёмах.
Те места я неплохо знал и начал с приюта под Одинцово. Но там ничего не знали ни о каком одноруком человеке. Проехав в тот же день еще с десяток километров дальше по Можайке, я не без труда отыскал территорию следующего приюта.
Я увидел Алексея еще при подъезде. Сам приют располагался на краю поселка и граничил с огромным лугом и перелесками, и Лёха шел с каким-то вислоухим псом на поводке по проселочной дороге прямо мне навстречу. Я остановил машину и вылез.
- О, Андрюха!.. Как сам?.. - произнес, как ни в чем не бывало, он, вглядевшись. - Илонка, что ли, раскололась?..
Мы обнялись. Было понятно, что вместо правой его руки в рукаве куртки - протез. Хотя Лёха был в черных рабочих перчатках...
Не виделись мы, наверно, с десяток лет, но по обоюдному нашему ощущению и по первым словам показалось, что расстались мы словно бы позавчера.
- Слушай, деньги с собой есть?.. - спросил он деловым тоном и заглянул мне в глаза. - Надо бы срочно анестезию купить и шприцев побольше.
Какие-то деньги у меня, конечно, были. Он объяснил, куда ехать в аптеку и чего купить. И через час я уже входи в железные ворота территории приюта с пакетом, набитым кое-какой "медициной" и кормом.
Питомник держала женщина, которая здесь, рядом с территорией, за забором и жила в небольшом дачном доме. На данный момент она была как раз там своем, и Лёха управлялся с их шумным хозяйством один.
Что касается самого Алексея, за время его отсидки жена с сыном отвалили на ПМЖ куда-то в Чехию, предварительно продав московскую квартиру, но оставив Лёхе дачу в Жаворонках, где он теперь и жил. И жил, честно сказать, не совсем понятно на что.
Через какое-то время наконец появилась и она, эта Бася. Мы сидели с Алексеем под навесом и пытались сделать укол огромному линялому сенбернару, который вертелся у наших ног, припадая на одну лапу, и протяжно стонал, но принимать укол категорически не хотел...
Бася. Это была женщина лет, наверно, под сорок, с обветренным лицом деревенской жительницы, но с чертами лица скорее горожанки. С лицом довольно суровым и нервным, и, конечно, даже без намека на какой-то макияж и ухоженность.
Украдкой я всматривался в них обоих, ловил какие-то их обращенные друг к другу словечки и пытался понять, что их связывает. По крайне мере глаза их при взгляде друг на друга, как мне казалось, чуть теплели...
Вечерело. Из-за железного забора, откуда-то с лугов, высвечивал оранжево-алый закат. Леха предложил мне остаться на ночь у них, и я, подумав, согласился. И перед ужином мы с ним пошли выгуливать пару очередных истомившихся в загоне псов.
В приюте он стал помогать Басе с полгода назад. Началось с того, что он подобрал в Жаворонках девочку-овчарку с перебитыми автомашиной передними лапами, и люди подсказали ему насчет приюта.
Сама территория приюта, площадью примерно с полгектара, была выгорожена забором под письменное разрешение администрации поселка Малые Вязёмы, изложенное на обычном листке бумаги с блеклой печатью. Но в последнее время пошел слух, что территория подпадет под застройку какого-то нового коттеджного поселка. И к Басе уже приходили...
В последние месяц-два Алексею удалось бешено раскрутить приют в соцсетях (а назывался он "Гав"). И, зная его как бывшего изощренного копирайтера, я этому совершенно не удивился. В приют стали приезжать добросердечные люди с округи, из Голицына, Одинцова и даже Москвы. Привозили кто что мог: старые одеяла для утепления вольеров на зиму, сухой корм, творог для щенков, медикаменты... Некоторые забирали себе приглянувшихся псов. Но частенько псы, увы, умирали от болезней или травм. Всего число собак в приюте колебалось примерно от сорока до пятидесяти.
Вернувшись с прогулки, мы зашли наконец в Басин дом. Не буду его особо описывать. Чувствовалось, что все здесь очень утилитарно и подчинено проблемам приюта. На ужин была вареная картошка с тушенкой и соленые огурчики. Я предложил было, как водится, съездить за бутылкой, но у Алексея она уже была припасена, и не одна.
В общем, Бася оказалась человеком вполне себе московским. И тоже когда-то по молодости сидела. По наркоте. А несколько лет назад ее любимого лабрадора Данилу насмерть сбила здесь неподалеку машина, и, погоревав, она решилась на устройство приюта. Сначала на территории своего дачного участка, а потом и чуть прирезав себе еще земли, все с того же разрешения главы поселка. Но беда была в том, что тот пожилой глава был уже на пенсии и не у дел, а новая глава, оборотистая и энергична женщина, зачастила в приют с комиссиями и с угрозами всех тут разогнать.
А буквально на прошлой неделе, под вечер, к приюту подкатили на "гелентвагене" трое каких-то "серьезных". Подкатили "перебазарить". И Лёхе пришлось перебазарить. Видимо, они хорошо поняли, что говорят не с лохом и не с фраером. Хотя и с инвалидом без руки... И разговор, в общем, не закончился толком ничем.
Никаких собственных завязок среди братвы у Алексея здесь не было. Да и нигде их не было. Единственное, он после того визита позвонил кое-кому из бывших знакомых сидельцев в Москву, и ему обещали что-нибудь о ситуации узнать. А узнав, перезвонили и ничем хорошим обрадовать не смогли. Да, рядом с этими самыми Вяземами собирались строить поселок таунхаусов люди из Одинцова, за которыми стоял не кто-нибудь, а зам Одинцовского мэра и по совместительству - местный теневой авторитет Саша Брыль, в миру Александр Брылев.
Услышав про все это, я сразу сказал, что дело швах. И по мрачному Лёхиному лицу увидел, что он это понимает гораздо лучше меня.
В последние дни даже Бася, скрепя сердце, уже предлагала Алексею выпустить на волю всех собак, кроме больных и маленьких щенков. Но не таков был Лёха, не таков... Я смотрел на него, на его словно бы навсегда затвердевшее за эти годы лицо, и легко мог себе сейчас представить и тот офисный стул, и топорик, и пули спецназа.
- Стрелять-то умеешь?.. - спросил он вдруг.
- Стрелять... Из чего именно?.. - переспросил я, и что-то тяжелое и роковое стукнуло в этут секунду мне в серце.
- Просто стрелять. В человека.