Как-то так получилось, что постепенно все жители Петербурга разучились читать и писать. Остались эти навыки только у одного писателя, но употребить их было нелегко — газетные редакторы перестали принимать его заметки и фельетоны, отговариваясь примерно в таком духе:
«Купил бы ты себе, приятель, хорошую камеру да поснимал бы. Как люди живут, природу, дворцы с мостами».
Приуныл писатель. Он бы и рад фотоаппарату — вещь полезная, да денег на такую забаву припасено у него не было. Стал он пить с горя. День пьёт, второй пьёт. На третий день является к нему в каморку баба и говорит:
«Напиши-ка ты мне что-нибудь дельное, господин писатель. Уж я в долгу не останусь».
Обрадовался писатель:
«Что же написать тебе, матушка? Пьеску или элегию?».
«Да напиши уж что-нибудь, отец родной! Не пытай ты меня. Лишь бы красиво было».
На том и порешили.
Потрудился писатель на славу. Редко когда бывал он доволен своей работой, но тут так написал, аж жалко, что прочесть некому — и с юмором, и с горчинкой, и сентиментально даже слегка. Всего в меру. Как народ любит. И название подобрал выигрышное — «Похвала рачительной хозяйке». Как переписал на чистовую — входит баба. Заказ приняла, поблагодарила, заплатила щедро — погуще всякого редактора.
Только распрощались с бабой, тут же писатель в пальто и бегом на Васильевский остров. Там в комиссионном магазине, ещё давеча присмотрел он себе фотоаппарат со вспышкой. Такой, что и для газеты можно пощёлкать, и деньги останутся. Почти дошёл, но решил перед тем заскочить в ресторанчик. Бывают и у писателей в жизни моменты, когда невыносимо хочется шампанского.
«Такой гонорар в такое время — грех не отметить».
Там все деньги и оставил.
Поутру решил писатель искать бабу. Новый заказ вымолить: любовный роман, детектив, гороскоп — всё, что угодно, лишь бы по литературной части. Весь город обегал, из сил выбился, но к вечеру сыскал. Подымается к ней в апартаменты, входит и видит — «Похвала» его на стене, в позолоченной рамочке висит. Растрогался писатель до слёз. Думает — вот, в каком месте мой талант признали, я же, дурак, всё ходил незнамо где, напрасно обивал равнодушные пороги. И как бы из скромности спрашивает:
«Что же вы, сударыня, вирши мои так возвысили? Неужто по душе они вам?»
А баба ему и отвечает:
«Как же не по душе, родименький! Во французском журнале я подсмотрела — висят у людей на стене закорючки такие вместо картины. И симпатично, и загадочность какая-то».
Изумился этим словам писатель, почти обиделся даже, и собрался восвояси отправиться, как говорится, несолоно хлебавши, да не успел. Дело вдруг обернулось самым многообещающим образом. Дала ему баба большой заказ — в спаленке у неё роспись сделать. По новым обоям. Однако строго наказала: чтобы крупно было, да изящно — побольше закорючек округлых да поменьше востреньких. Деваться некуда и отказываться незачем — согласился писатель на бабий заказ. Поначалу даже с воодушевлением взялся — то цитату какую из латыни вставит, то из Пушкина строчку, то сам что-то придумает. И неплохо, надо сказать, выходило. Одна обида — показать некому. Да только бабе он тем не угодил. Шибко она осерчала и под конец заставила всё переделывать при её самоличном надзоре: чтобы ни палочек, ни точек, ни пропусков. И всё чтобы округло, чтобы плавненько. Чтобы воздушно да пышно. Будто кружево да жемчужные бусинки.
Нелегко приходилось писателю, но потихоньку наловчился. А как забыл он свою грамоту писательскую, так и совсем гладко пошло. Как по маслицу. Писал так писатель, писал, а потом взял да и повесился — ни с того, ни с сего. По сей день там висит — и симпатично, и загадочность какая-то.
Предыдущие три истории: