20 июля 1944 года в ставке Гитлера в Растенбурге, именуемой также «Волчьим логовом», шло обычное совещание с участием фюрера, высших военных чинов и приглашённых штабных специалистов. Совещании началось чуть раньше обычного, в 12.30 вместо часа дня: ждали визита Муссолини. В 12 часов 42 минуты под оперативным столом в зале заседаний раздался мощный взрыв, буквально разворотивший здание. Гитлер чудом остался жив, хотя и получил лёгкие ранения, четверо участников совещания погибли.
Наскоро организованное расследование вскоре вышло на след покушавшегося. Стало известно, что начальник штаба армии резерва, полковник граф Клаус фон Штауффенберг, за несколько минут до взрыва покинул зал совещаний, уже после взрыва выехал на личном автомобиле за пределы ставки и на самолёте вылетел в Берлин. Кроме того, из самого Берлина начали поступать странные известия о перемещениях войск и несанкционированных арестах в армейских кругах. Так начался заговор 20 июля, единственный из достоверно известных доведённых до практических действий заговоров против Гитлера.
История этого заговора считается хорошо известной. Следствие гестапо по этому делу велось до самого конца войны. Однако некоторые аспекты покушения на Гитлера продолжают вызывать вопросы.
Как так получилось, что непосредственное выполнение задачи по минированию зала совещаний в Растебурге было возложено на Штауффенберга? Ведь он был калекой, у него была ампутирована права рука, а на левой не доставало двух пальцев. Были у Штауффенберга и другие тяжёлые ранения. При этом мину английского, кстати, производства, которую он должен был буквально подложить под ноги Гитлеру, требовалось прямо перед этим поставить на боевой режим. Известно так же, что заговорщики приготовили две мины, но именно из-за своих увечий Штауффенберг смог взвести только одну, тем самым ослабив действие взрыва.
Между тем двойной взрыв мог и достичь цели заговорщиков. А могло случиться так, что Штауффенберг вообще не смог бы поставить ни одну мину на боевой взвод: как известно ему пришлось импровизировать на ходу, и малейшее невезение могло вообще сорвать покушение.
Вторым вопросом, на который сложно найти корректный ответ, является неподготовленность путей отхода для Штауффенберга. В принципе для любого армейского офицера высокого ранга до событий 20 июля убить Гитлера было не сложно. Офицеры не сдавали лчиное оружие, не подвергались обыскам перед встречами с фюрером, так что любой из заговорщиков мог его просто застрелить.
Но тут вставала одна проблема: пути отхода. Иными словами, стрелять в Гитлера мог только заведомый самоубийца, но «шахидов» среди офицеров вермахта никогда не было. Однако и для самого Штауффенберга никаких путей отхода не предусматривалось. Начиная от предлога, под которым граф покинул зал совещание, и оканчивая способами проезда через КПП, все его действия были рассчитаны на элементарное везение.
Вывод мне кажется ясен. Будучи калекой, безо всяких перспектив в личной жизни, да и карьере тоже, граф Штауффенберг вызвался стать «камикадзе» с билетом в один конец. Убийство Гитлера израненным фронтовиком по личным мотивам, который и сам бы погиб при взрыве, делало военный переворот 20 июля почти легальным, поскольку вермахт не был бы в нём замаран. Никакого заговора, никакого «удара в спину», чисто личная месть офицера-калеки Гитлеру за загубленную жизнь, осуществлённая в состоянии глубокой депрессии и, разумеется, в одиночку. Вариант Ли Харви Освальда, если здесь уместны такие аналогии.
Но в последние минуты инстинкт самосохранения взял верх над готовностью самопожертвования. Штауффенберг пустился в бега, погубив и заговор, и Германию, но оказав невольную услугу и Гитлеру, и странам антигитлеровской коалиции.