То, что ей не стоило приезжать в Петербург, Наталья Дмитриевна поняла, когда до столицы оставались считанные километры. На границе города и области долго досматривали каждого из пассажиров поезда - дотошно, внимательно и по-хамски выворачивали чемоданы, проходили узловатыми пальцами швы одежды, комментировали найденные в саквояжах фотографии.
Отец всегда говорил:
-Никогда не кичись своим положением. Все, что у тебя есть не твое личное достижение, а стечение обстоятельств и удача предков. Твоя заслуга только в твоем достоинстве. Улыбнись, поздоровайся, помоги, если можешь, поделись, если помочь не в состоянии.
Его слова упали на благодатную почву и дружелюбный характер - Наташа никогда не позволяла себе оскорбить прислугу, нахамить или преднамеренно обидеть. Поэтому и сейчас, когда два не слишком опрятных мужика, ухмыляясь, ворошили белье в ее чемодане, она только смотрела в непролазную темень неба и старалась ни о чем не думать.
-Наталья Дмитриевна, пройдите, пожалуйста, на перрон, - из задумчивого состояния княгиню вывел ровный и спокойный голос одного из людей в форме.
-Зачем?
-С Вами хотят поговорить, - лаконично ответил полицейский.
"Так странно, - думала княгиня, накидывая шубу и выходя на освистываемый всеми ветрами перрон, - полицейский есть, форма есть, вот только защищать меня он ни от кого не будет. А меня разве надо защищать? Надо, я чувствую кожей, что ничего хорошего в этом городе больше меня не ждет. Вы молодец, княгиня, с размаху угодили в неприятности и даже не потрудились узнать какого они размера".
В небольшом протопленном кабинете Наталью неожиданно встретил давний друг семьи, подполковник Роденский. Сергей Михайлович ходил в близких приятелях ее мужа, гостил в их летнем имении, приходился крестным отцом средней дочери. Огненно-рыжий, азартный бильярдист и душа компании, он мог ночь напролет играть с князем в шахматы, рассказывать истории или, забыв про чины и награды, строить с детьми шалаш на берегу реки и с самым серьезным видом утверждать, что видел русалку, да не простую, а с золотым трезубцем. Ударит им русалка о берег, и пойдет ливень, да непростой, а радужный, переливающийся. Дочери визжали от восторга и не отлипали от дяди Сережи. Своих детей у четы Роденских не было - супруга Сергея Михайловича не смогла выносить ни в одну из семи беременностей, страшно по этому поводу печалилась и даже была готова принять постриг, но муж отговорил. Несмотря на отсутствие детей, жену он любил, ценил ее ум и такт, не говоря уж о фантастически тонкой талии и веселом нраве:
-Ну что поделать, Оля? Не всем, не всегда. Живи со мной, а я буду жить тобой.
Ольга Михайловна плакала уже от счастья, считала, что лучше мужа ей не сыскать, и с утроенной силой вела дом, избавляя супруга ото всех хлопот в большом хозяйстве.
Увидеть Сергея здесь, на пригородной станции, среди заснеженного леса было удивительно и странно:
-Господи, Сережа! - княгиня порывисто обняла подполковника, - что ты здесь делаешь? Как ты? Как дети? Ты что-то знаешь про Лешу?
-Садись, Наташенька. Чаю выпьешь?
Княгиня кивнула, пытаясь понять причину томления Сергея. А тот действительно нервничал, глаза отводил, пока наконец не выпалил:
-Разворачивайся и уезжай к детям! Ты с ума сошла, Тата, ехать в Петербург!
Упрямый нрав Натальи Дмитриевны был собеседнику хорошо известен, и то, что она задрала подбородок, сверкнув малахитовыми глазами, означало только одно - любимая жена его друга все решила и сворачивать со своего пути не намерена.
Полковник же до сих пор оставался у власти, пытаясь всеми силами подавлять петербургские бунты и как мог ограждал обычных жителей от мародерства, но опытный военный понимал, что массовые расстрелы, голод и разруха не то, что не за горами - на пороге. Свою семью он, как и князь, отправил за границу, благо родство жены с английским королевским домом, позволяло гарантировать детям безопасность. Сослуживцы и начальство ругали подполковника за пораженческие настроения, но он не отступал - род должен быть сохранен, не должен прерваться.
-Империю всегда трясли войны, но кто-то должен и отстраивать ее после, - говорил он Алексею Григорьевичу.
Сейчас он решительно не знал как объяснить упрямой княгине, что отстраивать уже нечего - империя разваливалась на глазах.